– Сама ты изменилась, или вода тебя изменила? – уязвил Дьявол. – И кто железом соблазнился? Неужто есть тот, у кого его больше? – и добавил, укладываясь спать: – Ох, Маня, Маня… Я не ищу любви, чтобы любить себя, и не думаю, что в глазах людей больше, чем ты, но я Бог, хотят они того, или нет.

– Неужели я тебе не нравлюсь, только потому, что на мне железо? – в голосе ее прозвучала горечь. – Я – вот она – сижу с тобой, иду с тобой. Ты же видишь железо. Отчего ты так несправедлив?

Дьявол пожал плечами.

– Я вижу Город Крови. Похвально, что жаждешь воскрешения, но я видел много воскресших людей, которые предпочли умереть в день воскрешения.

– Где ты видишь кровь? – Она думала иначе: вот придет во дворец, и увидит Благодетельница, что она ничем не хуже, и умная, и добрая, и терпеливая, и поймет, что была неправа. Что в этом плохого?

– Скольким умным и талантливым удается поднять свою мечту? – рассмеялся Дьявол. – Каждому дано, но, чтобы выйти в люди, должны быть у человека необыкновенные особенности. Царя надо так полюбить, чтобы не людям, а ему понравилось, – Царь выбирает. Так и должно быть, заслужили.

– Чем заслужили?

– Народ заслужил, когда Царя над собой поставил.

– Но ведь это не справедливо. В государстве пятьсот человек славят, а народу сто пятьдесят миллионов. Это что же, на триста тысяч только один с талантом, а остальные серая масса?

– Справедливо. По закону нечисти справедливо, – с издевкой ответил Дьявол. – А ты думала легко быть Помазанником? Тут, милая моя, недюжие способности надобно проявить, чтобы удержаться на престоле славы. Чуть слабину дал – и конкурент на твое место залез.

– Получается, у народа выбора нет?

– Ну, выбор у каждого есть, но кто им пользуется? Только так знаю, что нужен человеку, когда просит: «мне не нужно ни богатства, ни славы, ни голову врага – сделай меня чистым от крови».

Дьявол опять говорил непонятно, но его часто заносило.

– Значит, выбора нет, это иллюзия, – сделала она вывод. – Зря люди учатся писать, рисовать, петь… В лучшем случае, их ждет переход в подземке, где будут показывать свои таланты, – обвинила она его и всю его нечисть. – Вам же, нечисти, овцы нужны, которые на вас молятся, а если все станут счастливыми и богатыми, то дела не будет людям до Благодетелей. С чем тогда твоя Помазанница останется? Забудут про нее.

Манька расстроилась, впервые усомнившись в своей затее: в государстве достойнее ее – пруд пруди.

Дьявол присел рядом, приобняв ее за плечо, глядя в костер.

– Ох, Маня, Маня… Однажды ты спросишь: войду ли я в царство мертвых или живых, и я отвечу: войди в любое, но пусть твое имя станет устрашением злой нечисти, которую я помазал на царство. И, если будет, ты войдешь только в одно. Ты счастливее, чем миллионы людей, которым нет до меня дела, а мне до них. Я знаю! – он похлопал ее по плечу. – Выбор есть у каждого, но, когда человек бежит вслед иллюзии, он не смотрит по сторонам, чтобы заметить другие пути. Но мы-то не за иллюзией бежим, мы как раз ищем и примеряем.

И порадоваться Манька не могла, и огорчиться. Из его слов она только поняла, что ее, наверное, он никогда не полюбит, но и нечисть у него как бы тоже не в чести, а то с чего бы ей становится устрашением?

Но окончательно Манька утвердилась в мысли, что Дьявол не умеет быть ни добрым, ни злым, но исключительно порядочным какой-то своей, особенной порядочностью, и за здорово живешь проедает плеши своим благословением не только людям, но и нечисти, на следующий день. По глупости своей, или по случайному стечению обстоятельств, попала она в вертеп разбойников, и Дьявол, на ее глазах, разочаровался в нечисти, о которой она думала, что, получив неопровержимые доказательства материального пришествия их Бога и его бесконечной любви, разбойники поладят с нею и полюбят Дьявола.

А ведь хотела порадовать людей, открывая глаза на истинного Покровителя…

На следующее утро Манька шла по улице, наслаждаясь мороженым, и рассуждала сама с собою. Пора – думала она – начать жить по-человечески. Золотой песок и слитки, намытые в реке, она обменяла на деньги у местного ростовщика, и сразу же накупила одежды, мыла, полотенец, вкусной еды. А когда проходила мимо трактира с вывеской о свободных комнатах, вспомнила, что когда-то и у нее были простыни и теплое одеяло. Наверное, в трактире и душевая с горячей водой была, а ей так хотелось помыться.

Она потом удивлялась, почему тогда этот старый и неухоженный трактир показался ей, будто дом родной, как будто лучше на свете не сыщешь. Где-то в глубине души она понимала, что не нужно ей это сейчас, но ноги сами ее несли, будто черт глаза застил.

Внутри трактир Маньке не понравился: грязный, бедный, вроде трактир, а еду не подают, кашу с маслом хвалят, а не хлебают. На скудный стол посетители трактира выкладывали свое и ели сообща, объяснив ей, что так выходит дешевле. Объяснили, это «общий стол». А после спросили, не принесла ли она чего с собой, а трактирщик ей за это скидку на комнату сделает.

Она всю свою еду и выложила, только бутыль с живой водой обратно в котомку сунула, промочив перед этим горло. Но несколько нагловатых парней выхватили бутыль из рук, пустили по кругу. Когда очередь дошла до нее, она отлила немного воды в котелок, чтобы развести ее после.

«Пусть пьют, – подумала она, – им тоже надо быть здоровыми!»

И опять себе удивилась. Вроде подозрительная компания, а так приятно с ними сидеть, будто сто лет их знает. И язык сам собой развязался, и еду руки сами выкладывают, и душа за каждого болит. Сознанием видит, понимает, а в сердце тепло и радостно. «Может, изменилась я, вот и людей начала по-другому видеть? – ловила она себя на мысли. – Ведь сколько времени я бродила по лесу одна…»

Один из мужчин, самый крайний за столом, которому вода на втором круге не досталась, увидев, что она воду не выпила, стал ее упрекать и показывать на нее пальцем, чтобы остальные уразумели, какая тварь подсела за стол: крысятничает, людей не уважает.

– Без нее мне к Ее Величеству не дойти, – объяснила она. – Это живая вода.

– Что может быть ценнее нашей дружбы? Разве жизнь у тебя просим? У нас тут все общее! – обрушились на нее с упреками.

– Дружбой я, конечно, дорожу, но воды не дам. Заговоренная она, лечебные свойства имеет. А источник ее за перевалом. Мне нельзя назад, мне Посредницу надо найти, – решила она настоять на своем. И собралась уходить: подняла с полу железный скарб, шагнула на порог, а трактирщики и постояльцы следом:

– На что ты, Маня, обиделась, день худой выдался, не стоит так болезненно на слова реагировать, тем более, несешь поганым ртом такое, что нам не по себе становится. Уж не отравила ли ты нас? Что за вода такая? Впервые слышим.

– Это вода, обычная вода, – объяснила Манька. – Исцеляет она и врачует раны. Мы с Дьяволом, Богом вашим, нашли ее за перевалом, – попыталась она успокоить собравшихся. – Ее раньше драконы пили. Я, правда, не знаю, как она сейчас действует на нечисть, но Дьявол не отравился, значит, и вам можно.

– Да можно ли Дьявола всуе поминать? – в ужасе перекрестилось благочестивое собрание. – Разве ты Сатана, чтоб смущать наш неискушенный разум?

– Нечистый в тебе сидит, – наставил на нее крест один из посетителей. – И мы исторгаем него проклятие, как Госпожа Наша велит, помазанная на царство самим Господом Йесей, воссевшем на престоле отца Небесного!

Святой Отец…

И тут поклонники и фанаты Помазанницы…

Бежать бы прочь, но природное любопытство и желание заключить с нечистью мир, заставило ее вернуться. Это раньше она слушала батюшку и не приставала с вопросами, а теперь, возомнив себя подкованной, испытывала непреодолимое желание поделиться полученной от Дьявола мудростью. Ей казалось, что живым словом можно вылечить человека, убедить неопровержимыми доказательствами. Человек – не Дьявол, он умеет сомневаться, искать истину, менять мировоззрение, на то он и человек.