Литмир - Электронная Библиотека

А почему ее желания не исполнялись?

И почему он обзывает людей то нечистью, то оборотнями?

Но спасибо и на том, что выбрал для нее меньшее из зол.

Да, жалко девочку…

А с другой стороны, зачем было убивать соседскую собаку? Манька вспомнила Дружка, Шарика, Жулика, Бобика. Их тоже уводили и убивали – неизвестно кто, неизвестно за что, просто, чтобы насолить, ведь не трогали соседских собак. А она потом долго переживала, болела, пока какая-нибудь бездомная дворняга не приблудится. Пока она не поняла, что для животных – это верная смерть. И теперь ее чувства сострадания склонялись к убийце, оправдывая и его. Ей тоже хотелось убить. Убийца направил удар в самое сердце обидчика: дитя за дитя – для нее собаки тоже были, как маленькие дети.

Дьявол ко всему случившемуся отнесся спокойно:

– Это потому, что ты стала свидетелем. Тебя ж не пугает то, что ты не видишь. Она, можно сказать, и не мучилась, а тебя пытали бы до смерти – каленым железом, плетьми, дыбой! Нет предела совершенству пыточных приспособлений. И были бы две невинные жертвы, а твои палачи невольно стали бы пособниками и убийства, и убийцами.

После его признания, Манька не то, чтобы успокоилась, но думать об этом вслух перестала.

Слава Богу, что по той деревне она шла не одна…

Глава 5. Дьявольские происки

Через две недели пути Безымянная Река круто свернула в места дикие и опасные. По словам знающих людей, дальше, на сотни верст, не было ни одного селения. Волей-неволей Маньке пришлось выйти на большую дорогу.

И начались ее мытарства…

Время шло, а она попадала то в одно место, то в другое. О Посреднице, которая жила где-то на берегу Безымянной реки, никто ничего не знал, а стоило заикнуться, что собирается встретится с Ее Величеством, к костру ее переставали пускать. Люди даже мысленно боялись не угодить Благодетелям.

Переходам не было конца…

Дьявол злился, что не имеет в очах такую муку, которая не походила бы на обычную, всякому доступную. Он считал, что гонения от людей – мука недостаточная, ибо где-то там люди друг друга убивали, резали, дрались, выгоняли на улицу, поджигали или издевались над животиной, что в общем-то и мукой не считалось. Он был уверен, что знает людей, как облупленных, и уверял, что половина из тех, с кем она ехала, точит на кого-то зуб, половина боится, что окажется на ее месте, вне зоны теплого костра, что для других предел мечтаний жить, как сосед слева или справа. В ее железных страданиях ему нравилось то, что мучила она себя добровольно, да еще таким необычным способом, и раздражался, когда больные люди, коими он считал всех, кто не числился у него в помазанниках, низводили ее благородные самоистязания до своих низменных обывательских потребностей.

Конечно, не согласиться с Дьяволом Манька не могла. Ей и самой не нравилось, что получалось все не так, как она задумала. Оставив реку, она ни на шаг не приблизилась к Посреднице, но у людей она могла и дорогу спросить, и заработать на пропитание, а когда следующее селение было далеко, пристроится к обозу, чтобы было не так страшно в неизвестных местах, которые большей частью вели через леса. Чтобы идти рядом, а если повезет, проехаться в обозе, приходилось платить немалые деньги, но бывало, если караванщик или старший по обозу попадал сердобольный или жадный до денег – она соглашалась работать и за еду – ее нанимали вместо сторожа или грузчика.

С людьми Дьяволу становилось скучно, он старался держаться в стороне, а уж если слышал от нее в ответ, будто специально заманивает в лес, чтобы скормить зверям, обижался и надолго оставлял одну. Дьявол имел какое-то свое, особенное мировоззрение, и свою истину, в которой Большие и Совершенные Люди были светочами во тьме. Переделать его оказалось невозможно, добиться уважения – тем более, он по-прежнему не упускал случая выявить ее невежество, доказывая преимущество умственного потенциала Совершенной Женщины. И поначалу Манька обижалась, не зная, что хуже: люди, с их злобой, или Дьявол, с его вывернутой праведностью.

– Да на что оно мне – ваше государство? – ставила она вопрос ребром, когда у нее заканчивалось терпение слышать упреки. – Хоть бы совсем его не было, а жил бы человек, как вольная птица. Я б тогда сразу в теплые края подалась: дров не надо, фрукты круглый год, – мечтала она и тяжело вздыхала. Денег у нее на переезд не было, а на юге бездомных и безземельных тоже не жаловали, и земля там была дорогая.

Но без Дьявола становилось совсем худо. Люди зверели, железо делалось булатным, нужная съестная трава не находилась, и кто-то обязательно умудрялся обмануть или обокрасть – и она смирилась, напоминая себе, что Дьявол лишь свидетель полноты ее страданий.

Оглядываясь назад, она не могла не признать, что Дьявол каким-то образом умудрялся извлечь из нее скрытый потенциал, заставляя двигаться дальше, без него она не преодолела бы и десятую часть пройденного пути, или чего похуже, давно нажила бы на себя руки. А сколькому научилась: и в травах разбиралась, и спортивно подтянулась, и унынию не поддалась. Бывало, хочется лечь и умереть, а он про звезды, про жизнь на других планетах, про мировые страсти – заслушается и про болячки забудет.

Но рассчитывать на Дьявола не приходилось, наоборот, его стоило опасаться. Он частенько заманивал в какую-нибудь беду, из которой, слава богу, он же и вытаскивал, стоило уверовать, что все беды позади. Ему ничего не стоило спустить с цепи нечисть, в смысле, плохих людей, когда она начинала верить людям. Притупляя осторожность, елейными речами, иной раз так расхваливал человека, который яму вырыл, что она сама в эту яму прыгала.

И не ей одной доставалось. В присутствии Дьявола люди становились как камень – невозможно переубедить или достучаться. Он легко мог подставить любого человека, если вздумалось поиграть с огнем, да так, чтобы земля под ногами горела. Взять тех же не поладивших соседей: началось с собаки, а кончилось смертоубийством – что, как не геенна огненная? И кончилось ли, можно ведь еще дома друг у друга спалить, руки и ноги друг дружке переломать.

Потом, когда минует беда, Дьявол, конечно, юлил, выставлял себя пострадавшей стороной, или говорил, что опыт – сын ошибок трудных, чтобы его приобрести, нужно пройти огонь, воду и медные трубы, так что долго сердиться на Дьявола у нее не получалось. Да и как не простишь: в друзья не набивался, от любопытства за ней тащился, а если не друг, так и не слушай.

С другой стороны, если совет дельный, не пропускать же мимо ушей.

По Дьяволу выходило, что каждый человек сам в себе дьявол, но при этом, не обладая полнотой таких же полномочий и возможностей, заслуживает того, чтобы его били головой об стену. В глазах Дьявола это выглядело так: он прописывает на своей территории бедного родственника, а тот садится на шею и начинает не совсем умной головой прописывать свои уставы, а ведь нет у человека ничего своего – ни имущества, ни тела, одно сознание с ограниченным «я», которое давалось ему как дар божий. Вот и приходится указывать ему на его место и ставить над ним пастуха, чтобы не слишком распоясался.

А жалоблив был – еще поискать!

– Ой, Маня, как мы по дорогам неухоженным да разбитым? Голодные, железом обремененные, ветром гнет, с корнем рвет! – бывало, сетовал он, смахивая слезу и хлюпая носом. – Кто мы такие, чтобы Благодетелей пугать? – и чудится ей, будто он ее передразнивает, и так противно на саму себя станет, за слабость, за малодушие, за уязвимость – и непонятно откуда силы берутся, чтобы встать и дальше идти.

Противиться Дьяволу для нее стало привычным делом, тем более, при любом удобном случае он не упускал возможность напомнить:

– Я бы в раз доставил к Помазаннице, если бы корчила тебя мысль подол ее облобызать. Только вижу, в помыслах у тебя в глазик плюнуть. Как не было смирения и покорности, так и нет, ведь жизни учить собираешься, а не голову склонить, – корил он ее. – Так что, это твоя дорога! Вот и терпи!

21
{"b":"679774","o":1}