– Не надо.

– Тогда зачем я нужен?

– Как зачем?

– Я и спрашиваю, зачем?

– Просто так, с нами побыть, – я понимала, что звучит это глупо, но терялась и не знала, как иначе выразить свои чувства.

– Завтра приеду и побуду с вами, какие проблемы?

Найдется ли женщина, которую не удивит, не огорчит, не обидит, не заденет такое поведение мужа, любимого мужчины, отца ребенка? Меня оторопь брала от того, что Игорь, словно не видит сына в своей жизни, что появление ребенка не повлияло на него, что у него не возникает желания понянчить малыша, провести с ним время, подержать на руках, поспешить домой. Если я давала ребенка ему в руки, мне его быстро и с облегчением возвращали. Кошмарная ситуация, не знала, как реагировать и как быть.

– Ты любишь Геру? – спрашивала я, снова понимая, что это глупо.

– Ну да, конечно. Леша сегодня зовет к себе на шашлыки, сказал, что купил австралийскую баранину, бакинские помидоры и молодой чеснок. Просил заехать по пути за лавашами, чтобы горячие были.

– Просил заехать? То есть ты согласился?

Игорь пожимал плечами, мол, само собой, почему нет.

–А я?

– Поехали! Мы же всегда вместе ездили!

– Ребенка с собой?

Игорь скисал, вздыхал, прятал глаза. В интересной жизни семья стала помехой, обузой и докукой.

– Что теперь, не ехать, что ли? Они же лавашей ждут.

– Разберутся с лавашами, – начинала нажимать я.

– Как-то некрасиво получается.

– Все прекрасно знают, что у нас маленький ребенок, и мы себе не принадлежим.

– Не, ну я же мог бы поехать.

– У тебя ребенок.

– Ты же с ним сидишь.

– Ты посиди, наверное, ты весь день всей душой скучал по нему и рвался домой.

– А ты что будешь делать?

– Ничего, в ванне полежу.

– Назло мне, что ли? Сидела себе, сидела, а теперь меня увидела и сразу надо ничего не делать? Мне домой не приходить, что ли?

Тупик. Любые объяснения бесполезны. И так постоянно.

– Я сама позвоню Леше и откажусь от приглашения, – давила я.

Игорь обижено махал рукой, мол, делай, что хочешь, раз все так плохо в жизни. Дважды я отменяла его развлечения, потом разговоры о веселом времяпрепровождении прекратились.

Скоро Игорь начал жаловаться, что его загоняют в западню, лишают радостей.

– Так устал сегодня, думал, под телевизором полежу, отдохну, а тут вы! – говорил он раздраженно.

Ужасно обидно это его «а тут вы», но я оправдывала Игоря усталостью, предпочитала не акцентировать на этом внимание, не придираться к словам. Мне казалось, что присутствие бодрого и спокойного сына улучшит настроение Игоря, мне всегда улучшало:

– Я тебе Геру рядом положу, ты телевизор смотри и ему нескучно будет, а я в кухне полы протру, ужин готовила, надо прибрать.

– А можно меня не напрягать? Я же сказал, что хочу отдохнуть. Один. Один, понимаешь?

Если я все же просила его приглядеть за сыном, то часто он еле сдерживал себя, готов был взорваться:

– Мне домой не приходить, что ли? Не втягивай меня в ваши дела.

Он разделил нас на себя и меня с сыном. И я – неотъемлемая часть ребенка – постепенно становилась в тягость, я чувствовала это. Я превращалась в укор его желанию оставаться беззаботным.

– Ты же хотела ребенка, сиди теперь с ним, я причем? Почему мы оба должны страдать? Я приношу деньги, мои обязанности выполнены.

– Приехали, как говорится! Разве ты не хотел ребенка?

Игорь пожимал плечами:

– Почему не хотел? Хотел. Пусть будет.

– И почему страдать? Герман причиняет тебе страдания?

– Не надо из меня монстра делать, – Игорь отводил взгляд, начинал куда-то собираться, спешить.

Он теперь был постоянно занят, всегда отсутствовал, не смотрел в глаза, вздыхал.

Со временем наступило неизбежное – я была выбрана виноватой и неинтересной. Стала слышать, что со мной неинтересно, не о чем поговорить, я отстала от жизни, не на волне, не смеюсь, не шучу как раньше, вечно хочу спать.

– Ты перестала существовать как личность, – было сказано мне.

– Действительно, я растворилась в ребенке, но, может быть, это нормально? Это же не навсегда, на пару-тройку лет. Если бы ты делил со мной радость и ответственность, было бы легче и счастливее, незаметнее. Ты мне только пеняешь и винишь неизвестно в чем.

– Это женские дела, я зарабатываю.

Я растерялась и стала сомневаться в себе, права ли. Упреки, что я стала неинтересной, занозой сидели в мозгу. Сама уже скучала по собственным интересам. Иногда спрашивала себя: что я любила, чем интересовалась, за какими новостями следила? Не помню. Сплошные пеленки, ползунки, машинки, прививки, прогулки, коляски, слезы в три ручья, уговоры. Бесконечный бег белки в колесе, только в колесе, без других дорог. Иногда от одиночества и бессменной вахты я уставала настолько, что было желание спрятаться в шкаф или умереть на несколько часов. Хоть изредка побыть бы среди взрослых людей, взрослых вещей, во взрослом мире, вспомнить себя, свои интересы, посмеяться шуткам. И хоть иногда кто-нибудь, кроме меня, брал бы ребенка на руки.

– Если бы я видела, что ты рад семье, любишь сына, спешишь к нам, интересуешься нами, мне было бы намного радостнее, я не чувствовала бы себя одной.

– Я устаю на работе, и мне хочется отдохнуть, придешь домой, а тут вы. Ничего интересного.

Так обидно было такое слышать. Он приходит домой, а тут мы!

– И вообще, ты стала такая отрезанная от жизни.

– Я в последнее время в курсе всех мировых событий, просто как никогда в своей жизни! И могу поддержать любую тему.

Вечером я кормила Германа сидя на диване у телевизора. Он засыпал, плохо сосал, я его будила, чтобы еще поел, а он все норовил уснуть под теплой грудью, обманув желудок парой глотков молока. Длилось это около часа, так что я успевала пересмотреть все новости всех каналов.

– Я знаю больше тебя.

– Это не то, ты людей не видишь, в жизни не участвуешь, а говоришь только о том, как Герка ест, что уже умеет, как будто это не само собой происходит.

– С мамами на площадке общаюсь.

– Опять же про подгузники!

– Такой период, ничего страшного. Путешествие по Амазонке буду обсуждать позже.

– Когда я гостей привел, ты почти все время с ребенком в его комнате просидела, некрасиво села вела.

– Так он же плакал, вот я его и унесла, не за столом же в компании ему реветь. А Таня с Андрюшей сами родители, прошли все это и понимают.

– Положила бы в кроватку, поплакал бы и перестал.

– Ну как так можно?

– Говорю же, ты изменилась и не в лучшую сторону.

Что тут скажешь? У каждого своя правда.

Игорь приводил мне примеры других матерей, которые после родов выходили на работу и жили полной жизнью.

– Не надо быть наседкой, дети сами прекрасно растут.

– Может быть, чьи-то и растут, но я своего сама кормлю и не вижу причины не делать этого! То, что тебе это скучно, не причина.

– Ты совсем на меня внимания не обращаешь. Носишься с ребенком только. Если бы отдала его в ясли, мы бы по-прежнему были всегда вместе.

– Может, проще его в детдом сдать? Или убить? Все внимание тебе бы доставалось.

– Ой, ну тебя! Что ты с ним носишься? Разбаловала совсем, как увидит тебя, так орет.

– Я его мама, я кормлю грудью, он знает меня, а плачет, потому что разговаривать не умеет, это его единственный способ выразить свои чувства и желания.

– Нечего его баловать. Не хочешь в ясли, возьми ему няню.

– Няню, может, попозже возьму, только для прогулок, но еще подумаю, уследит ли.

– Ну, это твоя проблема. Вообще, все твои проблемы у тебя в голове.

– У меня проблемы?

– У многих вон няни и кормят смесями, а ты старомодная какая-то.

– И слава Богу!

По отношению ко мне Игорь занял какую-то наступательно – обвинительную позицию.

– Какая разница, кто сидит с ребенком, занимается с ним? Он все равно ничего не понимает. Найми тетку какую-нибудь и освободи себя, – не раз говорил мне Игорь.