Эмма Орци
Алый Первоцвет возвращается
Emma Orczy
The Triumph of the Scarlet Pimpernel
© Белоусова М. М., перевод на русский язык, 2019
© Рохмистров В. Г., перевод на русский язык, 2019
© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019
* * *
Глава I. «А звезды вечно смотрят вниз…»
Прошло около пяти лет.
Около пяти лет с того момента, как закопченные угрюмые руины Бастилии ознаменовали свершившуюся волю народа, положив начало той дивной эре свободы и братства, которая шаг за шагом, через свержение короля и бесчисленные жертвы, привела к тирании более безжалостной и жестокой, чем та, о какой, быть может, всего лишь мечтали самые властные из диктаторов Древнего Рима.
В этот апрельский день 1794 года, второго года нового календаря Республики, в тюрьмах Парижа томилось восемь тысяч мужчин, женщин, а также детей. За последние три месяца под ударами гильотины скатилось четыре тысячи голов. Лучшие люди Франции: представители дворянства, духовенства, члены последнего парламента, яркие звезды науки и искусства, поэты и мыслители – вся наиболее активная часть населения была арестована, выставлена на позорное судилище и уничтожена. Казнили не по одному, а целыми семьями, кланами, со всеми родными и приближенными. Одних – за то, что имели несчастье родиться богатыми, других – за благородство крови, третьих – за веру, прочих – просто за свободу мысли. Казнили за преданность, за измену, за то, что говорили, за то, что молчали.
А народ, несмотря ни на что продолжавший верить в пришествие золотого века, требовал все новых и новых жертв, не задумываясь о том – роялисты они или же санкюлоты.
Оргией правил некто, обладавший неограниченной властью, которой боялась вся окружавшая его стая взбесившихся волков. Пали жирондисты и «бешеные». Идол толпы Эбер и Дантон, ее герой и глашатай, были гильотинированы. Но этот некто все еще продолжал оставаться спокойным в водовороте событий: воля его была все так же непреклонна, быт – все таким же нищенским, особенно по сравнению с ненасытными соратниками. Некоторые едва ли не боготворили его, остальные – боялись. Он возвышался словно сфинкс, этот невозмутимый и роковой предводитель – Максимилиан Робеспьер.
Он был на вершине власти и популярности. Два могущественных комитета – общественного спасения и общественной безопасности – шли навстречу любому его желанию. Якобинские клубы обожали его. Конвент рабски подчинялся.
Робеспьер был действительным и полновластным хозяином страны. Человек, осмелившийся послать на эшафот коллегу, соперничавшего с ним в достижении славы, был теперь вовсе недоступен. Воспользовавшись для этого властью, он приоткрыл тем самым свою душу, в которой таились всепоглощающая жадность и бесчеловечная жестокость. Его отрешенность и неподкупность поблекли, уступив дорогу амбициям, однако никто не осмеливался упрекнуть его, – амбиции являются одним из тех немногих грехов, на которые люди обычно смотрят сквозь пальцы – так что, отпраздновав победу над опасным соперником, Робеспьер начал уверенно управлять безмолвно подчинившимися ему клубами, комитетами и конвентом. Но амбиции тирана должны возрастать, иначе он будет свергнут своими безмолвными рабами.
Слабые сердцем и подобострастные, они с глубоко затаившейся злобой смотрели на пустующее место Дантона, но никто не осмеливался занять его. Они боялись даже шептаться, опасаясь быть обвиненными в заговоре, и безропотно подписывались под каждым декретом, соглашались с каждым предложением диктатора, державшего в своей тонкой белой руке их жизни, ибо достаточно было одного его слова, даже жеста, чтобы послать на гильотину любого, кто хотя бы чем-то не угодил ему.
Глава II. Вера атеиста
Двадцать шестого апреля 1794 года, или седьмого флореаля второго года Республики, согласно вновь утвержденному календарю, в маленькой, тщательно занавешенной комнате встретились три женщины и мужчина. Комната эта находилась на последнем этаже дома по рю де ла Планшет, в самом отдаленном и унылом квартале Парижа. Мужчина сидел на стуле, помещавшемся на невысоком подиуме. Он был изящно и безукоризненно одет в темный сюртук и желтоватые бриджи. Рубашка его была идеально белоснежной, а на ногах красовались такие же белоснежные чулки и туфли с пряжками. Его собственные волосы скрывались под париком мышиного цвета. Незнакомец сидел совершенно спокойно, положив ногу на ногу и сцепив на коленях тонкие костлявые руки.
Сразу за подиумом прямо через всю комнату висела тяжелая портьера, рядом с которой в другом углу на корточках сидели две юные девушки в серых одеждах. Их руки безвольно лежали на коленях. Третья женщина со скрещенными на груди руками стояла посередине комнаты и смотрела в потолок. Ее редкие, растрепавшиеся седые волосы частично прикрывала большая свободно лежавшая вуаль неопределенного цвета. Ее одежда, весьма смутно напоминавшая платье, тяжелыми и бесформенными складками свисала с худых плеч. Перед ней находился столик с большим хрустальным глобусом на подставке из черного дерева, изысканно гравированной и инкрустированной жемчугом. Рядом с глобусом лежала какая-то металлическая коробочка.
Непосредственно над головой этой немолодой уже женщины висела накрытая куском малинового шелка, наподобие абажура, масляная лампа, от которой разливался слабый и причудливый свет. Занавеси на окнах и дверях были такими тяжелыми и плотными, что не только перекрывали доступ свету, но, казалось, не пропускали даже воздуха.
Старуха уныло и монотонно говорила, уставившись в потолок:
– Гражданин Робеспьер, избранник самого Бога, почтил своим присутствием ничтожнейшего из слуг своих… Каковы сегодня его желания?
– Тень Дантона преследует меня, – едва ли не в тон ей откликнулся гражданин Робеспьер. – Не поможете ли вы ему наконец успокоиться?
Женщина простерла руки к потолку.
– Кровь! – диким голосом кадавра возопила она. – Кровь вокруг тебя и на твоих ногах! Я вижу, как ты ступаешь по морю крови, но одежды твои остаются непорочно чистыми, а ноги твои все так же белоснежны, как лилии. Вперед! – завопила она замогильным голосом. – Вперед, духи зла! Вперед, привидения и вампиры! Да не дано вам будет посметь своим зловонным дыханием потревожить спокойствие нашей Рассветной Звезды!
Девушки также воздели к потолку руки и эхом повторяли ее восклицания.
Из дальнего угла комнаты появилась маленькая фигурка. Это был одетый в белое с головы до ног негритенок. В полумраке были видны лишь его одеяния и белки глаз. Он принес объемный гравированный медный кубок и поставил его на стол рядом с глобусом и коробочкой. Сивилла открыла коробочку, достала оттуда щепотку какой-то коричневатой пудры и тихо произнесла:
– Из самого сердца Франции возносится ладан веры, надежды, любви!
После этих слов щепотка пудры была брошена в кубок.
– Да станет известно нам – кто есть истинный господин Франции!
Сноп голубоватого пламени вырвался из глубин принесенного кубка, осветив на мгновение тощую фигуру колдуньи, оскалившееся лицо негритенка, и растаял призраком во вновь навалившейся темноте. По комнате разнесся сладковатый запах. После этой вспышки малиновая темнота вокруг стала выглядеть еще таинственнее, чем прежде.
Затем старая шарлатанка вновь повторила свои заклинания. Опять взяв щепотку коричневатой пудры и бросив ее в сосуд, она произнесла все тем же глухим голосом:
– Из самого сердца любящих и боготворящих тебя воскуряется ладан похвал Избраннику!
Теперь полыхнуло нежное белое пламя, осветив все ярким и неземным светом. И в третий раз произнесла колдунья мистические слова:
– Из сердца всей нации подымается ладан радости и торжества по поводу твоего триумфа!
В третий раз из кубка вырвалось яркое красное пламя, после чего комната вновь погрузилась в малиновую полутьму. Старая ведьма склонилась над сосудом, и в этом кровавом воздухе длинный крючковатый нос, отбросив уродливую тень, превратил ее лицо в чудовищную маску.
