В Праге Иван сразу повел Юлю знакомиться с «нужным» человеком. Они доехали до станции метро «Флоренс», поднялись наверх и отправились вдоль по улице, застроенной старинными домами.
– Этот район называется Карлин, – с видом экскурсовода говорил Иван, – старый район, начало XIX века. Как красиво, верно?
Ничего особо красивого вокруг не наблюдалось: просто старые блекло-разноцветные грязноватые здания, беспорядочно опутанные многочисленными, идущими во все стороны проводами и весьма нелепо смотрящимися на фоне фруктово-виньеточно-цветочных орнаментов спутниковыми тарелками. Некоторые дома отреставрированы, их искусственная новизна подчеркивается соседством обветшалых фасадов с обвалившейся лепниной и пятнами сырости, какие-то вообще закрыты строительной зеленой или синей сеткой. Изредка встречались современные постройки, своим щегольским разноцветным пластиком очень напоминавшие фиксы, сделанные плохим дантистом: так же неуместно выглядели они в ряду старинных зданий.
Постоянно приходилось обходить многочисленные объемные контейнеры, с нагроможденным в них строительным мусором. Всюду понатыканы, правда, в образцовом порядке припаркованные машины. Старый район, щедро разрисованный психоделическими надписями граффити, мрачный и почти без деревьев. Только в огромных окнах-витринах первых этажей, отданных под разнообразные конторы и магазины, виднелись комнатные цветы в больших горшках, эта зелень да еще пестрое разноцветье рекламных щитов немного скрашивали угрюмость пейзажа. Справа, отделенный несколькими рядами домов, чернел голыми деревьями высоченный длинный холм, тянувшийся на протяжении всего Карлина. Он как бы нависал над районом, на самой вершине Юля разглядела внушительную статую всадника, даже снизу казавшейся огромной.
– Какие-то девственные леса вокруг. Это что, окраина?
– Нет, тут почти центр. А это Жижков, холм такой, граница двух районов – Карлина и самого Жижкова. Тут часто такое встречается: идешь по городу и неожиданно оказываешься в лесу. Местные власти очень трепетно относятся к природным ландшафтам. Все новые постройки возводятся с таким расчетом, чтобы как можно меньше вторгаться в природу. Зачем рубить деревья и выравнивать складки местности? А еще раньше людям и в голову такое не пришло бы. Поэтому холм и не трогали никогда. Карлин-то – очень старый район.
– Ага, практически трущобы! Вон, валится все, прямо на глазах…
Не трущобы, конечно, но с нарядным центром города Карлин сравнить было трудно. Это тоже Прага, она, как оказалась, может быть и такой. Впрочем, везде велись реставрационные работы, что вселяло надежду, что вскоре и Карлин займет достойное место в череде достопримечательностей старого города.
Юля с Иваном, миновав несколько кварталов, вышли к скверику.
– Карлинское намести (площадь), – указал Иван на красную табличку с названием, – Тут любой перекресток называют площадью, не больше носового платка, а все равно – площадь. А здесь, вон, даже костел какой-то, конечно, это по местным меркам площадь.
Они прошли мимо двуглавого палево-коричневого костела, очень похожего на пряничный домик.
Скверик перед костелом был почти пуст, только несколько собачников бродили по дорожкам со своими питомцами. Дорожки скверика образовывали несколько кругов: ни дать, ни взять детский рисунок снежной бабы, только самым большим был средний круг, вытоптанный вокруг каменной плоской чаши, потемневшей от времени и совершенно не украшавшей пейзаж.
Миновав сквер и пройдя мимо нескольких домов Иван, наконец, остановился у одного из подъездов и сверился по бумажке:
– Это здесь.
Возле двери находился домофон, с множеством кнопок, снабженных ярлычками. На каждом имелись надписи, где-то небрежно намалеванные вкривь и вкось идущими буквами, где-то написанные каллиграфическим почерком, а рядом с некоторыми были прикреплены визитные карточки.
Иван нажал на нужную кнопку, никакого ответа не последовало, он повторил попытку еще несколько раз.
– Может, он сломан? – предположила Юля.
Домофон выглядел весьма неказисто: наполовину закрашенные кнопки, торчащие провода, некоторые ячейки просто пустуют.
– Гдо йе? (кто там) – донесся из переговорного устройства недовольный голос.
– Доброе утро, – затараторил Иван с любезной физиономией, обращаясь к щитку домофона, – это Иван, я к пане Зинаиде, мы созванивались и договорились на сегодняшнее…
– Подь на гору, (поднимайся, иди наверх), – перебил его голос, и раздалось жужжание замка.
Они поднялись на скрипуче-дребезжащем лифте и оказались на обшарпанной площадке. Кое-где виднелись остатки лепных украшений, истертые ступени с медными колечками для ковров явно были из мрамора, а решетки лестничных пролетов, небрежно залатанные в некоторых местах проволокой и рваной сеткой, радовали глаз остатками веселенького орнамента из каких-то сказочных растений. Дверь в нужную квартиру была ничем не примечательна, а над ней красовался барельеф, на котором слегка угадывались фигурки ангелочков, то ли играющих в какую-то игру, то ли бегущих наперегонки. Целостность картины давно нарушилась, от каждого из ангелочков остались невразумительные фрагменты, на всех приходилась единственная головка, с каким-то надменным недоумением взиравшая на входящих в квартиру.
«И чего вам здесь понадобилось? – казалось, спрашивала головка, – Идите, откуда пришли, что вы здесь забыли?»
– Агой! (Привет), – на звонок выглянула дама неопределенного возраста, – подьте дал, просим (проходите, пожалуйста).
Юля с Иваном вошли в прихожую, в нос сразу ударил сложный коктейль запахов: пахло кошками, пылью и застарелым сигаретным дымом.
– Не разувайтесь, – замахала руками хозяйка, – подьте дал (проходите). Рада вас видеть, ох, у меня неприбрано, неприбрано! – тараторила она, ведя гостей через несколько комнат, расположенных анфиладой, от ее стремительного передвижения взметнулись клочья пыли на полу, – Паркет хочу менять, да и стены не мешало бы освежить. Все некогда, одна кручусь, как белка в колесе, помощников нет! Иван, это Ваша жена?
– Да, это Юля, – Иван, подобно опытному голкиперу, был начеку.
– Ах, Юлинька, да-да, – рассеянно кивнула дама, – а вот посмотрите, эти двери вообще никуда не годятся, хочу раздвижные, вы как считаете?
Иван с Юлей послушно посмотрели на никуда не годные двери, Иван открыл рот, чтобы поддакнуть, но даме совершенно не требовались ответы.
Ее голос напоминал визжание пилы, и без того громкий и высокий он нещадно терзал уши, когда же дама приходила во взволнованное состояние эти технические звуки становились и вовсе невыносимыми.
– А я – Зинаида, – спохватилась она, – можно называть меня пани Зина или просто Зина, без церемоний.
Пани Зинаида очень напоминала ту самую «снежную бабу», очертания которой Юля видела, проходя через карлинский скверик. Маленькая головка с черно-желтыми кудряшками, словно пани начала красить волосы, да раздумала, не доведя дело до конца, по многокаскадному подбородку плавно переходила в зыбко-студенистый шар, внушительных размеров, из которого возникали коротенькие ножки с пузатыми голенями, обтянутыми сверкающими серебристыми лосинами. Парашютообразное одеяние, колыхающееся гораздо выше колен, делало пани похожей на растолстевшую школьницу.
Она привела их в комнату, тесно заставленную разнообразной мебелью. Тут были книжные шкафы темного дерева, полки которых вместо книг занимали разнокалиберные коробки, горки для посуды, уставленные вереницами хрустальных ваз, рюмок, фужеров, чашек, тарелок, блюд и так далее. В углу у окна, задрапированного пятнисто-выгоревшими бархатными занавесями, под листьями огромной пыльной драцены на специальной подставке красовался телевизор внушительных размеров. С другой стороны расположился большой диван, обитый изрядно потертым велюром и два таких же кресла, между ними, на свободном пятачке примостился небольшой столик, на котором поблескивала хрустальная пепельница, заполненная окурками, лежал распотрошенный блок сигарет, и скучало несколько чашек с темными потеками кофейной гущи. На диване спали две пушистые кошки, при звуках хозяйкиного голоса обе подняли головы и с выражением брезгливого превосходства уставились на вошедших. Комната напоминала антикварную лавку, которую не успели подготовить к открытию – это впечатление усиливалось от стоявших на каждом шагу картонных коробок. Все было покрыто более или менее толстым слоем пыли, а из-за отвратительного запаха, пропитавшего, казалось всю квартиру вместе с ее хозяйкой, у Юли немедленно разболелась голова.
