Родители были вне себя от недоумения и досады. Их дочь, продолжательница славной врачебной династии, корни которой терялись в глубине веков, вместо того, чтобы заниматься достойным делом решила связаться с совершенно невообразимым ремеслом – челночным бизнесом! Да, конечно, никто не спорит, что, торговля приносит гораздо больше доходов, но при чем тут деньги? Помогать людям – вот ради чего следует работать, не щадя себя!

– Светя другим, сгораю сам! – горячо восклицал отец Мананы. – Как можно променять служение людям на зарабатывание звонкой монеты? Это безнравственно!

– Безнравственно утешать себя громкими словами, безнравственно, когда государство не желает достойно оплачивать мой труд, безнравственно заглядывать в кошелек пациентам! Я не желаю больше изображать восторг от всего этого!

Не смотря на резкий протест родителей и неодобрение знакомых, Манана отправилась в свободное плаванье.

В ту пору зарождалось новое купеческое сословие. Наиболее предприимчивые граждане отправлялись за товаром в Польшу, Турцию, Египет, а то и в Объединенные Эмираты. Чаще, конечно, ездили в Польшу – поездка туда была не такой дорогой. Обычно ехали на заемные деньги, редко у кого тогда их было достаточно. Люди весьма далекие от торговли начинали возить разнообразный ширпотреб огромными клетчатыми сумками, пытаясь заработать. Сначала, учитывая черную дыру тотального дефицита, дела обстояли попроще, но со временем, возникли серьезные проблемы, причем не только со сбытом товара. Челночный бизнес немедленно оброс, как морской причал моллюсками, прихлебателями всех мастей. Проблемы начинались уже с получения загранпаспорта и не прекращались до момента конечной реализации. Купить товар в России, довезти его без потерь до Польши, и еще надо было знать, что повезти. Если приходилось везти валюту, то это было, конечно проще, в смысле объема – валюту же не нужно грузить сумками – но довезти все в целости и сохранности иногда было гораздо сложнее. Выехать из России, въехать в Польшу, благополучно доехать до Варшавы, где располагался самый главный челночный рынок. При этом раздать мзду всем «представителям законной власти», буквально стоящим вдоль дороги с протянутой рукой. Продать привезенный товар, если, конечно его не отняли по дороге расплодившиеся, как тараканы, бандиты, именовавшие себя красивым словом – рэкет. Потом все то же самое, но в обратном направлении. Пройти растаможку, по возможности не дать с себя содрать три шкуры…

Манана устремилась по этому пути, набивая шишки и получая драгоценный опыт по ходу дела. Постепенно ее записная книжка заполнилась телефонами нужных людей, прежде всего, она подружилась с таможенниками на пограничных переходах, смены которых теперь знала, как таблицу умножения, научилась определяться с качеством, редко ошибалась с конъюнктурой, и обладала тонким чутьем на всякого рода «опасности», которые в челночном бизнесе встречались на каждом шагу. Ее дела шли весьма неплохо, правда из суеверия она частенько прибеднялась и прикидывалась сироткой Марысей.

Оперившись, она начала убеждать Юлю присоединиться к ней, но та даже слышать ничего не желала о торговле.

– Не понимаю, – горячилась Манана, – как тебе не надоело работать за гроши. Занимаешься какими-то глупостями, треплешь нервы, здоровье тратишь, по ночам работаешь! Да за одну поездку можно получить столько, сколько и за год не заработаешь в этом своем гадюшнике!

Упоминание о «гадюшнике» звучало не просто так.

В последнее время в городе полностью сменилось медицинское начальство. Ветер перемен пронесся и над Юлиным роддомом, поменяли главного врача, это в свою очередь вызвало принудительное увольнение заведующего их отделения, блестящего профессионала, любимого и уважаемого всем коллективом. Вместо него, как заноза, воткнулась какая-то выскочка, которая, мало того, что никогда раньше не имела дела с администрированием, но и весьма слабо разбиралась в акушерстве. Событием, ознаменовавшим начало ее трудовой деятельности на благо отечественного родовспоможения, стал роскошный ремонт собственного кабинета, хотя возглавляемое отделение находилось чуть ли не в аварийном состоянии. Бывший главный врач никогда не позволил бы себе такой расточительности, любая чудом полученная или выклянченная у государства копейка тратилась на нужды отделения, каждая из которых была неотложной и первоочередной.

По окончании ремонта главврачица завела моду запираться в кабинете на ключ. Коллеги, привыкшие к абсолютной доступности начальства, недоумевали. Эта дверь вообще никогда раньше не закрывалась! Все по сто раз на дню врывались в кабинет с самыми разными вопросами, возникающими ежеминутно. Теперь же речи быть не могло, чтобы ввалиться туда, предварительно не постучав. И еще приходилось дожидаться, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, пока тебя примут. Бешеный ритм роддома требовал совсем иного стиля работы, вопросы-то приходилось решать молниеносно. Теперь это было невозможно. Новая начальница не желала общаться с коллективом и по любому поводу требовала писать объяснительные. Ранее почти домашняя атмосфера родного отделения теперь напоминала раскаленную сковородку. Все ходили надутые, шипя и огрызаясь друг на друга. Немедленно возник раскол, организовались враждующие группировки. Мыслями всех завладели весьма поощряемые новой начальницей сплетни. Подхалимы, как пчелы в улей, носили их за заветную дверцу. Оппозиция скрипела зубами и строила козни. Работа, такая слаженная и четкая раньше, стала заметно пробуксовывать и отнимала теперь гораздо больше сил, которые расходовались на склоки. Зачастили нескончаемые комиссии проверяющих, главврачица чуть не ежедневно водила их по отделению, демонстрируя отхожие места, мусорные контейнеры и свирепо цеплялась к немногочисленным санитаркам. Наиболее впечатлительные уволились незамедлительно. Медсестры и акушерки через одну искали новые места работы. Доходили слухи, что из-за нехватки обслуживающего персонала врачей в добровольно-принудительном порядке скоро обяжут выполнять их функции. А если кто не желает, пусть пишет заявление об уходе, возбужденно передавали из уст в уста. Это было невыносимо.

– Что тебе еще надо? Чего ждешь? – усмехалась Манана, – унитазы хочешь драить? Дальше только хуже будет! Что ты теряешь, в конце концов? Я заграницей не жила, сказать ничего не могу, врать не буду, но что жизнь там лучше, чем у нас, это абсолютная правда. Поезжай и посмотри! Кто может разобраться лучше, чем ты сама?

А тут еще Иван вдруг назначил Юлю ответственной за его будущее.

– Я не могу жить один, раз ты не хочешь поддержать меня, значит, будет лучше вернуться. Чему быть, того не миновать!

Этот последний довод сломил сопротивление, и Юля дала, наконец, себя уговорить.

Тем временем подошло время новогодних праздников. Иван предложил провести их вместе в Москве, заодно и обсудить все наболевшие темы. Юля с Сережей отбыли в столицу. Семья временно воссоединилась.

Праздничные дни прошли чудесно. За все время Юля с мужем не то чтобы не поссорились ни разу, но и даже не возникло ни одной мимолетной размолвки, хотя вопросы они обсуждали очень серьезные, таящие в себе потенциальную опасность разругаться вдребезги. После поездки Юля решила все-таки поехать посмотреть на заграничное житье-бытье, и, если ей понравится, приехать к мужу в Прагу вместе с сыном сразу после того, как у мальчика начнутся летние каникулы.

Она отправилась туда с разведывательной целью в феврале, взяв десять дней за свой счет. В небольшой сумке – Юля любила путешествовать налегке – кроме необходимых вещей она везла приличную сумму денег. Она засунула сверток в сумку, и всю дорогу он не давал ей покоя. Неприятных переживаний добавляли напутствия Ивана: ни в коем случае не высовываться из вагона, после того, как они въедут в Польшу, а во время стоянки в Варшаве и потом до границы с Чехией вообще сидеть в купе, как мышь под метлой.

– Там грабят прямо в купе, «мяу» не успеешь сказать, обчистят, будь осторожна. Языком не болтай, ни с кем не знакомься, никаких угощений не принимай. А будешь заполнять декларацию, делай это так, чтобы никто не видел! В Чехии можно будет расслабиться, но до нее ведь еще надо добраться!