Уже уходя, я услышал в ответ, в спину: «То, что ты его знаешь, страшит меня ещё больше! О нём многое говорят, и многие его боятся!»

Но дверь уже закрывалась, и я быстро спустился с третьего этажа нашей хрущёвской пятиэтажки.

В этот вечер у мамы действительно был повод для беспокойства.

Двор моего дома и сейчас неуютен для сбора друзей и подруг, но за домом, через дорогу, находилась великолепная по тем временам школа № 27. На просторном дворе этой школы мы играли в футбол, катали снежные комья и строили крепости, курили, пили вино и учили друг друга матерным словам. Наши девчонки стойко переносили мальчишескую лексику, дополняя её новыми, более современными оборотами. Они были всегда рядом, их меняющиеся тела заставляли нас взрослеть и совершать порой безумные поступки. Их ранняя рассудительность сдерживала наши воинственные порывы, не давала нам напиваться и охраняла случайных чужих, зашедших в пределы нашего двора. Наш двор – это целый микрорайон, очерченный четырьмя улицами со школой внутри. Основное место обитания зимой – подъезды одной из трёх девятиэтажек.

В тот февральский вечер шёл пушистый снег. Ночь фонарями очерчивала возле подъездов островки. Снег вырывался из ночной пустоты и большими хлопьями посыпал двор. Мы стояли возле одного из наших любимых подъездов, травили анекдоты, подшучивали друг над другом, вспоминая достойные события прошедшего дня. Команда у нас была весёлая, и поэтому затихший ночной двор периодически взрывался нашим громким лошадиным ржанием.

Вынырнув из ночной снежной суматохи, к нам резвым шагом подвалили два незнакомца. Один – высокий и здоровый в длиннополом тулупе, второй – недомерок в чёрной болоньевой куртке. Здоровяк, не дойдя шагов десять, резко остановился и, распахнув тулуп, выхватил ружье. Два круга дульных срезов гипнотизировали наши взгляды, словно глаза кобры, втягивая их в жерла воронёной бездны. Быстрым движением он взвёл курки и стал метиться, нервно выбирая цель.

– Суки, а ну все на хуй к стенке! Кто рыпнется – застрелю!!!

– Бабы на скамейку! А вы, козлы, к стене!!! – заверещал мелкий.

– Кто рыпнется – порешу всех! – объявил здоровяк.

В душе появилась опаска. Боксёрский ринг научил прогибать ситуацию под себя, но эти два отверстия смотрели так угрожающе, что альтернатива в данный момент отсутствовала, так как расстояние до стрелка было слишком велико, чтобы достать его и постараться дать отпор. Мелкого я в расчёт не брал – этого и соплёй перешибёшь, но аргумент в руках здоровяка был весомей любого варианта.

Мои друзья быстро стали выстраиваться вдоль стены, справа от подъездной двери. Не знаю, как они, а я осознал, что стена – это эпитафия “Прощай, мама! я погиб бесславно”. Погибать молодым очень уж неохота! Моя медлительность была ответной реакцией на напор противника. Вроде как сопротивление бесполезно, но и выполнять его указания душа не принимает. Мелкий суетливо бегал между нами и, толкая в спины, старался добиться полного повиновения. Ему это почти удалось. Восемь из девяти уже стояли, прижавшись к стене дома, остался только я.

– Ты чё, блядь, не слышишь?!? К стене, сука!!! – Он толкнул меня в плечо и занёс ногу, чтобы пинком под зад придать ускорение до места казни.

– Спокойно, мальчик, дёрнешься – задушу! – Отбив рукой ногу, я схватил его за шкирняк и, прикрываясь им, как щитом, отступил к подъездной двери, а открыв её свободной рукой, крикнул: «Пацаны, валим»!

Стремительность друзей была как никогда. Геройства в моём поступке было ни на чуть, потому что, поддавшись панике, в подъезд я бросился не последним, а, швырнув замухрышку в сторону стрелка, влетел туда, задвинув двух. Падение недомерка дало дополнительное время нашему арьергарду. Их спасло то, что я мелкого бросил к ногам здоровяка, тот отвлёкся, и секунды отставшим было достаточно.

Я забежал в пустой подъезд. Друзей в нём уже не было. Нет, они были здесь, но растворились до полной пустоты. Время переключилось на свой запасной ход – это когда секунда равна трём минутам.

Производя поступательное движение ногами, я попробовал трезво сообразить: «Надо подняться выше? Но выход на крышу дома в соседнем подъезде. Особо скрыться негде! За трубу мусоропровода – нет. Сейчас они бросятся за нами, первых, кого найдут, порешат. Надо подняться как можно выше. Кого найдут, того и …, а значит, будет много шуму. Шум привлечёт жителей, дверей они не откроют, но милицию вызовут. Милиция, конечно, приедет, но это займёт время, а вдруг патронов хватит и на меня!?!»

Мысль, что патронов может и хватить, породила в животе неприятный холод. Достигнув шестого этажа и памятуя, что никто меня не обгонял, я решил оглядеться. Время вернулось в нормальное русло, но прохлада в животе напоминала – опасность рядом, вернее, внизу. Закуток мусоропровода имел стандартное окно с видом на двор, обычно он использовался как этажная курилка. Сердце билось учащённо, дыхание срывалось и сильно хотелось заголосить, но мысли были ясны, как никогда. Я влетел в один из этих закутков и, выглянув в окно, увидел, что, спасая свои задницы, мы совершенно забыли про девчонок. Там внизу, на скамейке, сидели наши девчонки, а здоровяк, топчась на месте, размахивал перед ними своим ружьём. Мелкий же, как заведённый, бегал по приподъездному пятачку и размахивал какой-то сумкой.

Холод, отступив от живота, проник в темя и покатился по спине. Сердце замерло, а руки вспотели.

«Позор!!! Как я, Гриша, мог оставить наших девчонок на поругание чужим! И пусть они со стволом, но они там, а я, бросив их – здесь! Это позор!!!». А позор для меня равен смерти.

Я сделал три шага назад к ближайшей квартире и ненастойчиво позвонил. Через десять секунд дверь без расспросов приоткрыла достаточно тучная бабка. Я быстро схватил освободившийся край дверного косяка левой рукой и всем телом подался на дверное полотно. Бабка взревела, как сирена, и, ухватившись за дверь, стала отъезжать вправо, освобождая проход. Её недолгий напор спал, когда в коридор вывалился нехилый дядя, выше меня на целую голову и в два обхвата животом. Он бросился ей на помощь, решив своим телом закрыть образовавшуюся брешь. Я же, окончательно задвинув её к стене, ринулся вперёд.

Некоторое время дверь оставалась открытой, и подъезд наполнялся истошными криками вмурованной в стену бабки.

Дядя выкинул вперёд обе руки, желая задержать меня на расстоянии, безопасном для собственного здоровья. Я, сделав резкий уклон вправо, быстро обошёл его по кругу. За ним оказался мальчишка лет десяти-двенадцати. И откуда их так много понабежало?! Взяв мальчишку за плечи, я, словно в вальсе, поменялся с ним местами, и он, став прокладкой, мешал дяде до меня дотянуться.

Тут бабка, опрокинутая мной и собственным весом, всё же смогла закрыть дверь, запечатав меня во враждебно настроенном, но менее опасном, чем сейчас улица, пространстве. В принципе – это была реальная крепость, в которой можно переждать, вернее, отсидеться. Как потом оказалось, я единственный, кто позвонил в чужую дверь и завоевал пространство для собственной безопасности.

– Что тебе надо?! – спросил дядя, прижимая мальчишку к своему животу с такой силой, что мальцу, вероятно, начали мерещиться трубы перехода в другой мир.

– Там, внизу, на нас напали. У них ружьё! – отлил я не своим голосом. Я как будто услышал себя со стороны – в голосе не было страха, но решимость говорящего внушала доверие.

– Да?! А я думал, мне показалось! А это и вправду ружьё? – спустил пары дядя. – Что ты хочешь?

– У вас есть телефон? Надо срочно позвонить в милицию.

– Звони, телефон за тобой. – Он приотпустил голову мальчишки, и тот задышал, как после скоростной стометровки.

Я повернулся, телефон стоял на маленькой полочке, изготовленной заботливыми руками хозяина, явно ценившего эту тогдашнюю редкость. Белый карболитовый корпус накрывала ажурная вязаная салфетка. Я без лишних церемоний схватил трубку и набрал «02».