Оставались мы с преподавателем, потому что жили на соседних улицах, и Санёк, которому всегда было в ту сторону, куда мне.

  Учитель носил с собой дорогой фотоаппарат, мы останавливались, чтобы запечатлеть, сегодняшний день, сиюминутный дождь, свежесть в воздухе, зелёные, желтые, красные листья клёнов или снег на фоне чёрного неба.

  "Мне холодно. Прозрачная весна в зеленый пух Петрополь одевает...", - слушали отрывки из Мандельштама в начале мая или Ахматовское: "Смуглый отрок бродил по аллеям...", если гуляли, шурша жёлтой листвой, по паркам Царского села.

  "Всё, что минутно, всё, что бренно,

  Похоронила ты в веках.

  Ты, как младенец, спишь, Равенна,

  У сонной вечности в руках", - звучали строчки Блока, когда обсуждали историю Римской империи.

  Я "заразилась" кружком, окончательно забросила танцы, училась смотреть на дома, улицы, интерьеры по-своему, как на платье, которое можно изменить до неузнаваемости, если пришить другие пуговицы или поменять пряжку на поясе. На третьем году занятий новые фантазии стали тревожить меня.

  Однажды, пройдя половину пути из кружка домой, сказал Саньку, что забыла перчатки в гардеробе, сделала это специально, попросила сбегать за ними. Пока ждали его, предложила педагогу сфотографировать город так, как покажу я. Он согласился.

  Был апрель. Свинцовое небо застыло в лужах среди пористого потемневшего снега. Город в серой мгле казался загадочным, замершим в предчувствии весны.

  Мы встретились во второй половине дня и снимали до вечера. Он напечатал снимки, посмотрел на меня удивлённо и предложил продолжить совместное творчество. Под интереснейшие разговоры об искусстве мы "открывали" неожиданные места или ракурс для съёмки. Улицы, дворы, старые решётки садов, реки и каналы выглядели по-другому. Бессмысленными стали казаться мне часы и дни, проведённые без учителя.

  Это было самое увлекательное и счастливое время.

  Андрей Александрович решил оформить выставку, отобрав лучшие фотографии, предложил мне прийти в дом творчества за час до начала работы кружка, чтобы расположить их на стендах.

  Я прикрепляла один снимок, подбирая ко второму, он третий, и, именно, в том месте, куда бы повесила его я. Когда композиция была готова, мы увидели другой город, наш с ним. Одновременно протянули друг другу руки, обнялись. Поцелуй этот я не забуду никогда.

  Женатый человек, старше меня на одиннадцать лет, имеющий сына, оказался моим и только моим, никого другого мне не нужно и не потребуется никогда.

  Вырвавшимся из нас чувствам надлежало остаться тайной.

  Когда ребята разглядывали изображения города, нам уже было, что скрывать. Санёк спросил:

  - Разве это не ты снимала?

  - Как ты узнал?

  - Андрей Александрович - умный, интересный человек, потрясающий эрудит, но так придумывать умеешь только ты.

  До этих пор я думала, что испорченная молния на сапоге лежала в основе его преданности.

  Счастье открытия замечательного человека, себя, своих способностей и желаний дурманило. Я училась в элитной школе, ребята изображали образцово-показательных детей, тем не менее, многие имели опыт сексуальных отношений. Отличница Катя, даже, пыталась отравиться, когда в ванной под действием таблеток, вместо того, чтобы словить кайф, ушёл в другой мир её близкий друг, студент солидного учебного заведения.

  Вопрос перехода во взрослое состояние, назрел или навис надо мной. Вторым участником сцены должен стать учитель. Наличие жены, обыкновенной женщины, вкусно готовившей обед и чисто убирающей квартиру, не смущало. Ему, с лёгкостью "слонявшемуся" между веками и странами, читавшему старинные рукописи, и представлявшему, каким был Колизей, когда его только построили, раздумывающему над философией великих: от Конфуция до Канта, нужна я.

  О сыне их не думала, вообще, как и о разнице в возрасте.

  Примером поступков, свободных от обязательств, служил для меня папа, он всегда делал, что хотел, несмотря на нас с мамой. В последнее время имя дамы, с которой говорил по телефону, с Марго сменилось на Лидию.

  Для торжественного расставания с девственностью я придумала время - суббота, место - наш дом, (папы и мамы не было), и короткое чёрное платье с молнией на спине от шеи до "ниже некуда". Разрез или декольте меня устроили бы больше, но такого одеяния папа не купил бы. Пришлось "раскрутить" его на вариант с молнией, предчувствуя, фантазируя, какой трепет испытает Андрей Александрович, расстёгивая эту самую металлическую дорожку.

  В очередную пятницу я сказала папе, что завтра у нас дома собирается кружок любителей города, чтобы он позвонил домой перед тем, как возвращаться.

  Платье надела заранее. После прогулки по городу и фантастических поцелуев в тени сада, я попросила учителя подняться к себе, чтобы открыть дверь, сказала, что заедает замок. Нас потряхивало от близости друг к другу.

  - Проходите, я покажу вам альбом Джотто, - это был его любимый художник.

  Он сделал несколько шагов в квартиру.

  - Расстегните, пожалуйста, молнию, - сбросив плащ, я повернулась к нему спиной.

  Замочек поехал по спине, лаская её, предваряя самое захватывающее приключение в моей жизни. Я повернулась, платье поползло вниз.

  - Что ты делаешь, девочка? Это невозможно. Я виноват перед тобой, всего этого не должно было быть.

  Он стал бледен, едва сдерживал себя.

  - Ну, почему? - я упёрлась лбом в его грудь, он стоял, твёрдый, как памятник, опустив руки, не дотрагиваясь до меня.