– Выпей это, Евчик, – попросил он, поднимая её и поддерживая за спину.
– Я не хочу, Андрюша, – сипло сказала Евка.
– Да ты простудилась! Пей сейчас же! Ну! пей!
Евка покорно начала пить, поглядывая на него поверх чашки.
– Мне холодно, – так же сипло сказала она, с трудом допив чай.
– Я тебя сейчас согрею! – закричал Андрей и лёг под одеяло. Он был большой и тёплый. Никаких мыслей у него не было, кроме одной: отогреть, успокоить, утешить маленькую ледышку. Он просунул руку под её по-прежнему ледяное плечо, умастил её, такую маленькую, уютную, под мышку, другой рукой стал массировать спину с острыми лопатками. «Крылышки! сейчас мы согреем крылышки», – шептал он.
Евка вдруг разжалась, как будто в ней лопнула пружина, расслабилась, помягчела.
– Андрюша, – зашептала она ему в грудь, – я думала, что всё кончено, что ты уже не будешь любить меня… я думала, что лучше умереть.
Слёзы хлынули из её глаз, сразу намочив ему майку, слёзы облегчения, слёзы жалости к себе.
– Глупышка! – прошептал Андрей, поворачивая её к себе лицом, – глупышка моя! Да разве я смог бы разлюбить такую дурочку, такую милочку!
Обхватив её спину обеими руками, он стал мелко, быстро целовать её мокрые глаза, щёки, виски и красный, припухший, как у зарёванного ребёнка, носик…
Два дня Евка была как-то особенно тиха и ласкова.
А на третье утра она сказала задумчиво:
– Так вот что значит: два будут в единую плоть.
Андрей не понял, о чем она говорит.
– Это в Библии написано о поженившихся людях: два будут в единую плоть. Я это теперь хорошо понимаю. Спасибо тебе, – и она поцеловала его.
– А ты что – Библию читала? – изумился Андрей.
– Когда у меня мама лежала, мне сказали читать.
– Кто сказал?
– У неё боли были сильные, и нам посоветовали позвать священника. Священник пришёл, сделал, что положено. А когда уходил, велел мне Евангелие читать… только понемножку. Сказал, что ей легче будет терпеть. Ну я и читала ей. Маленькими кусочками… когда она соглашалась.
– И что?
– Да как будто неплохо. А то бы мама отказалась.
– И что – там эти слова? Ну, какие ты сказала о поженившихся?
– А, да, там. В каком-то послании. Я, вообще-то, Андрейка, не всё там понимала. Но эти слова меня так удивили, что я их перечитывала, пытаясь понять. Но, конечно, не могла никак. Но они мне запомнились.
– А теперь ты их понимаешь?
– Да-а, – сказала Евка каким-то глубоким голосом, – теперь-то да-а! Видно, просто так их и не поймёшь. Надо было пережить их… А ты?
– И я, – Андрей ласково поцеловал её в нос, – и я понимаю. И ещё понимаю, какое сокровище мне послал твой Бог, Евчик! Он умный и добрый, твой Бог.
– Почему мой? – удивилась Евка. – Он всехний!
– Всехний! – засмеялся Андрей и снова чмокнул её в нос.
– А как же вы жили, когда твоя мама… когда её не стало? – спросил Андрей. Евка помолчала. Тень прошла по её лицу.
– Не хочешь, не говори, – быстро сказал Андрей, сразу почувствовав, что рана её ещё не зажила. Это было для него неожиданностью – ведь она никогда не показывала никакой озабоченности, ни тени грусти.
– Нет, почему же, – задумчиво проговорила Евка, – ты ведь, наверное, думаешь, что я что-то вроде мотылька…
– Ничего я такого не думаю! – возмутился Андрей и тут же вспомнил свои мысли о ней во время их удивительной брачной ночи. Он слегка смутился.
– Вот, – сказала Евка, – просто мамочка моя меня всегда учила, что воспитанные люди не должны навязывать окружающим свои переживания, ходить с постной миной и тому подобное. Я к этому привыкла с детства. Ещё она терпеть не могла, когда я прибегала с улицы с рёвом и жаловалась на какую-нибудь Люську или Светку. «Ну что ж, – как-то сказала она мне, – если не умеешь общаться с девочками, сиди дома». Я с тех пор не жаловалась, терпела.
– Хорошая у тебя была мама, – вздохнул Андрей, – моя мама тут же шла разбираться, если меня кто-нибудь обижал. Я её просил, уговаривал! Меня «маменькиным сынком» дразнили.
– Всё равно ты хороший, – сказала Евка и вздохнула. – Когда мама умерла, мне было около пятнадцати лет, Сашурке – двенадцать, а братик вообще был малявка… так что я старшая стала. Папа ведь работал целыми днями. А я их кормила, обстирывала и вообще вместо мамы была. А ты, наверное, думал, что я тупая, что в седьмом классе два года просидела, да? – спросила Евка и засмеялась.
– Я вообще ничего об этом не думал. Мало ли? Может, ты в школу поздно пошла.
– Нет, вовремя, – Евка опять помолчала, а потом решительно сказала, – просто папа запил!
Андрей сидел поражённый. Ничего себе, что девчонка пережила! Мать умерла, отец запил и на руках ещё двое!
– Как же ты, Евчик? – спросил он с какой-то робостью.
– Да он ничего! Тихий был. Просто напьётся и сидит полночи, глядя в одну точку. Ну, потом, конечно, стал работу пропускать. Уволили. Комиссия приходила, грозились нас отнять. Костик сразу в кладовку спрятался, думал, что тут же его заберут.
Евка невесело усмехнулась. Андрей никогда её не видел такой. «Какая же она сильная!» – с невольным уважением подумал он.
– А потом, потом-то что случилось?
– Ничего, – ответила Евка спокойно, – просто я однажды дождалась, когда отец проснётся, похмелится и придёт в себя. И тогда я ему сказала, без всякого скандала, но твёрдо, что если он немедленно не прекратит пить, я сама пойду, куда надо и попрошу, чтобы нас устроили в детдом.
– Ну-у! – восхищённо воскликнул Андрей.
– Да. Я ещё ему сказала, что он мужчина, а детей своих забросил и утешается. И даже не думает, каково нам – мамы нет, а папа пьёт. И что мама наша его, наверное, осуждает.
– Кру-уто! И что он?
– Что? Сначала сидел молча. Не смотрел на нас. А ребята притихли, как мыши. Испугались. Потом отец спросил меня: «Дочка, ты вправду так сделаешь, как сказала?»
У меня сердце колотилось, но я виду не подала. Гляжу ему прямо в глаза и говорю: «Правда, так и сделаю». Он посмотрел на меня, крутанул головой, вдруг хвать кепку – и из дома! Я заревела, всё, думаю, конец! И брат с сестрой прижались тоже, как начали голосить! Еле успокоила.
А часов в одиннадцать вечера отец пришёл, сел за стол как был, в кепке, в плаще, и молчит. А мы шевельнуться боимся. Потом сказал:
– Всё, дочка. Памятью матери вам обещаю-не буду пить.
И с тех пор всё, ни граммчика!
Андрей молча смотрел на Евку, не в силах сказать хоть что-нибудь.
– Ты что, Андрюшка? – забеспокоилась Евка.
– Ничего. Просто я думаю: какой же я по сравнению с тобой пацан!
– Ну и неправильно! Никакой ты не пацан, просто все женщины рождаются мамками! – сказала Евка и сама засмеялась.
– Мамочка ты моя! Василиса Премудрая, – засмеялся в ответ Андрей и хотел обнять её, но Евка увернулась.
– Ужинать пора, – и пошла в кухню.
* * *
Первой увидела Евку Тайса, тётка Андрея. Она давно не была у племянника и решила его проведать. Сварив кастрюлю борща, купив дыню, она поднялась на лифте и стала доставать ключ. Но открыть им дверь не удалось: с той стороны в замок тоже был вставлен ключ. «Странно! – подумала Тайса. – Почему Андрюшка дома так рано? Может, он заболел?» – и она решительно нажала кнопку звонка. Евка открыла дверь. Перед ней стояла высокая смуглая женщина с тёмными волосами и такими же тёмными глазами. Её худое лицо выразило изумление, а глаза, сидящие близко к переносице, округлились и стали похожи на птичьи.
– Ты кто, девочка? Ты как тут? – спросила незнакомка.
– Я? – Евка растерялась. – Я Евка!
– Евка – это что, имя такое? – удивилась женщина.
– Ну да, имя!
– Ева, наверное, – догадалась женщина. Евка молча кивнула, разглядывая её – что-то знакомое было в её лице.
– Вы пройдите, – спохватилась она, – что же мы стоим в прихожей? – и она отступила, давая гостье пройти.
– Я-то пройду. А вот ты тут что делаешь?
Евкины брови поползли вверх, она недоумённо улыбнулась.