– Выйдешь с утра и к вечеру вернешься. Но только с ответом. Если ответа не будет, значит, оставайся там и жди.

Всё прошло по плану. И вечером, когда уставший и голодный Кнут спрыгнул с повозки, Йолсен уже в нетерпении ждал его на тротуаре. Торговец дружески похлопал помощника по плечу и отдал обещанное вознаграждение – мешочек с пятьюдесятью риксдалерами. Наконец ответ из больницы был получен! В знак благодарности хозяин магазина заказал Кнуту ужин на свое имя у мадам Столтенберг.

Йолсен тут же открыл конверт – на улице, под тусклым светом фонарного столба. Он будто обезумел – так ему хотелось поскорее прочитать ответ. Узнать и, может, удивиться.

В тонких линиях, строгих и четких, был финал этой почти шпионской истории. В письме сообщалось о печальной участи моряка, которого долго не выписывали из-за ожогов на лице… Кроме прочего, у него случилось необратимое повреждение слуха. Этот моряк был родом из Омли, небольшого городка в горах Сетесдаля. Его имя – Арне Бьёрнебу. Возраст на момент отставки из армии – 21 год. Родных и близких нет.

Несколько дней Пелле Йолсен не мог думать ни о чём другом – только об Арне Бьёрнебу. Ни дела в магазине, ни печаль жены из-за болезни их дочери не волновали его.

В нем появилось чувство сопереживания. Он не мог понять, что с ним происходит, но ему было радостно от нового ощущения и казалось – это чувство делает его лучше.

Однажды теплым октябрьским утром он отправился в промышленный район Гамлегата, прямиком в канатный цех. Солнце как будто не хотело покидать землю и задержалось на блеклом небе, точно память о прошедшем лете. Сам цех – слабоосвещенный, грязный и пустынный – пропах потом всех людей, кто когда-либо в нем работал.

Канатчик – старик с огрубевшей от солнца и ветра кожей – сидел в полумраке у станка для кручения канатов. Он надавливал на педаль и курил трубку. В другом – солнечном – конце цеха стоял Немой, склонив голову и выщипывая нитки из тряпок. Йолсен с радостью заметил, что на нем новый, скромный, но весьма достойный пиджак.

– Доброе утро! – поздоровался Пелле.

Старик тут же повернулся в его сторону и молча уставился на него.

– Могу я поговорить с молодым человеком? – спросил Йолсен, указывая на Арне.

Канатчик улыбнулся, и Йолсен увидел его черный беззубый рот.

– Это будет сложновато, – ухмыльнулся он. – Парень-то глухой.

Пелле кивнул, давая понять, что для него это не новость.

– Я недолго. Всего несколько минут.

– Вы из полиции?

– Нет.

Старик затянулся и перестал нажимать на педаль.

– Ну ладно, – произнес он с деланным безразличием, сгорая от любопытства, кому же мог понадобиться этот несчастный.

Когда станок остановился, Арне поднял голову и вздрогнул, увидев человека, который несколько дней назад приходил к нему в комнату.

– Вы меня узнали? – Йолсен пошел навстречу Арне.

Немой беспокойно смотрел на гостя. Он не подал Пелле руки и продолжал теребить канатные нити.

– Я вас не сильно побеспокою, герр Бьёрнебу.

Арне вздрогнул, прочитав по губам незнакомца давно забытое имя.

– Я хотел еще раз поблагодарить вас за спасение моей дочери Гюнхиль. Не так нелепо, как в тот раз. Примите также благодарность от имени моей жены. И простите за вторжение в ваш дом.

Йолсен не опускал руку, ожидая, что Арне всё же пожмет ее.

– Меня зовут Пелле Йолсен.

Старик услышал знакомое имя – мало кто в Арендале не знал его, – вынул трубку и навострил уши.

Наконец Арне выпустил один конец веревки и протянул руку гостю.

– Это всё, что я хотел сказать. – И торговец развернулся было, чтобы выйти из цеха. – А, да! – спохватился он. – Еще кое-что.

Йолсен вынул из кармана сложенный лист и протянул его молодому человеку.

– Я знаю, что вы умеете читать. Дайте мне знать, что вы об этом думаете.

Затем он учтиво поклонился старому канатному мастеру и вышел, счастливый, что вернулся к свету и жизни.

– Вот тебе и Немой! – воскликнул старик и нажал на педаль крутильного станка.

Маяк, выкрашенный в желтый и красный – цвета губернии Эуст-Агдер, – возвышался на кирпичном основании метра в три с половиной. Пятнадцатиметровую башню построили из песчаника, подогнанного таким образом, чтобы конструкция получилась предельно прочной. Маяк венчался фонарем – многоугольником из металлических прутьев со стеклянными окнами, способными противостоять порыву ветра и натиску птиц, летящих на свет. Внутри маяка винтовая лестница из ста восьмидесяти девяти ступеней вела в комнату смотрителя, расположенную под фонарем, и в небольшой склад для хранения топлива рядом. В куполообразной свинцовой крыше предусматривалась система вентиляции – для вывода дыма и жара от ламп. Также на крыше поместили громоотвод, цистерну для сбора дождевой воды и открытую площадку-галерею – для наружной чистки и обслуживания фонаря. Свет поддерживали четырнадцать ламп с большими ровными фитилями. Система работала на китовом масле. Два серебряных параболических отражателя усиливали свет. Общая высота маяка была около двадцати одного метра. Издалека он походил на здоровенный палец, указывающий на небо.

Арне Бьёрнебу любил подниматься на верхнюю галерею. Она напоминала ему марс, площадку высоко на корабельной мачте. Оттуда он наблюдал за проливом: в то время года, когда солнце на небе долго не заходило, вода казалась спокойной, почти неподвижной. Арне изучал причудливые очертания острова, похожего сверху на руку, торчащую из воды.

Он уже начал называть этот остров своим. В конце концов, Арне был в чём-то прав: он стал правителем крохотного королевства без подданных. Изувеченный матрос не мог и мечтать о таком!

Иногда, размышляя о том, что произошло, он думал, что годы скитаний по тавернам как будто случились не с ним. Словно ему рассказали историю чьей-то жизни, странной и в то же время бесконечно знакомой, чьей-то судьбы, полностью изменившейся однажды в канатном цехе, когда некий господин принес листок с замысловатыми фразами, выведенными плотным почерком. С того момента всё стало проще и яснее, время вернулось в свое русло и потекло от дня к ночи, от ночи к рассвету, так что Арне смог различать явь и сон, реальность и видения. Человек, передавший ему заветный листок – тот день вспоминался Немому, как далекий сон, – до этого подарил ему денег. За то, что спас его ребенка от колес сумасшедшего экипажа, думал Арне. На деньги Йолсена он купил несколько копченых колбасок, новый пиджак и пару ботинок. Оставшееся он потратил на то, чтобы выпить за здоровье спасенной малышки, возблагодарив тот день, когда увидел ее на дороге.

– Тебе предлагают работу! – воскликнул тогда старик-канатчик, помогая Немому понять то, что было написано на листе. Он произнес это со странным выражением лица – средним между недоверием и отчаянием. Старик чувствовал, будто его предали, потому что, если Арне согласится и покинет цех, он останется один, без помощника. Но в то же время канатчик вздохнул с облегчением – всё же под толстой обветренной кожей у него было сердце. И он радовался за своего несчастного работника, потому что понимал: парню повезло.

– Они тебя спрашивают. Ты понимаешь это? ТЕБЯ! Спрашивают, не согласишься ли ты работать смотрителем маяка Арендала! Поверить невозможно!

По привычке старик презрительно плюнул на пол, досадуя об упущенных возможностях.

Арне стало жаль старого канатного мастера – как же он уйдет от него, как оставит его одного? Он и сам не знал, откуда взялось в нем чувство справедливости и сопричастия – может, от Уле, или он таким уродился и оно с самого начала было частью его души, так же, как цвет волос и глаз или толщина костей – составляющими тела. И Арне не мог не считаться с этим чувством. Именно оно заставило его кинуться на помощь ребенку – в то утро, которое полностью изменило его будущее. Он не знал, благодаря Уле или просто так, но его чудна́я жизнь сделала крутой поворот. Когда канатчик заметил смятение молодого человека, то сказал – устало и грубо, бросая слова, точно раздавая пощечины, как нередко делал любимый, но черствый Уле: