– Ну… если вы так считаете… Но от всех этих поисков мне и правда уже захотелось пропустить по стаканчику.

Немой обитал в грязной каморке на южном склоне Арендала, в плохо освещенной местности. Сюда можно было добраться только узкими тропинками, которые при первом же ливне превращались в потоки грязи. В комнате с низким потолком воняло клопами. Когда Немой выходил на улицу, огромные крысы устраивали в его жилище бой за пропитание. Старый канатчик, владелец этой каморки и соседнего канатного цеха, позволил Немому жить здесь в обмен на помощь в скручивании канатов. Он никогда не задавал своему жильцу вопросов и был уверен, что тот скоро или умрет, или просто сбежит. Старик не стремился завалить Немого непосильной работой – понимал, что не так-то просто найти такую же – дешевую – рабочую силу.

Пелле Йолсен и Сандемос встали перед открытой дверью.

– Можно? – спросил инспектор, заглядывая внутрь.

Прогорклое зловоние ударило ему в нос, и он попятился наружу, проклиная это место.

– Отойдите-ка, – сказал Йолсен, заходя в комнату. – Есть здесь кто-нибудь?

Внутри жилища было темно, холодно и пыльно – от пакли.

В ответ они услышали нечто похожее скорее на звериный рык, чем на человеческую речь. Инспектор колебался на пороге:

– Может, нам лучше…

– Погодите!

Рычание повторялось с равными паузами. Кто-то в этой холодной темноте храпел!

– Зажгите спичку! Скорее! – приказал Йолсен.

Сандемос повиновался, и слабый дрожащий огонь осветил маленькую комнату с облупленными, покрытыми плесенью стенами. Из мебели здесь стоял наспех сколоченный стол и старый буфет без дверцы. В углу, на соломенном тюфяке, кишащем клопами и вшами, лежал, свернувшись калачиком как пес, человек.

– Боже мой! – воскликнул Сандемос с отвращением. – Разве нормальный человек может так жить? Пойдемте, пожалуйста!

– Еще одну спичку! Живо! – Йолсен и не собирался уходить. Этот человек, возможно, спас жизнь его дочери, и какая разница, что у него тут за лачуга! Пелле увидел на столе масляную лампу и прежде, чем спичка потухла, зажег ее.

– Герр, – обратился он к спящему, – герр, проснитесь! Пожалуйста!

В свете огня они тут же узнали Немого. Он не слышал Йолсена и продолжал храпеть, пребывая в тяжелом беспокойном сне.

– Он не слышит тебя! Он же глухой! – сказал Сандемос.

– Взгляните на него!

– А что на него смотреть? Я видел его много раз…

– Я про другое. Вглядитесь. Он ведь еще совсем молодой.

В лице Немого, искривленном, рассеченном шрамами, скрывались нежные тонкие черты, казалось, несвойственные этому измученному существу.

Йолсен сел рядом с ним. Он почувствовал запах акевита и тела, которое давно не видело ни воды, ни мыла. Но для Пелле это ничего не значило. Он протянул руку и коснулся плеча Немого.

– Герр, – позвал он.

Немой резко проснулся. Его взгляд сделался агрессивным, точно у истощенного дикого зверя, который в любую секунду ожидает нападения.

Он вскочил и закричал. Закричал!

– Мы не причиним тебе зла, – прошептал Йолсен.

Однако инспектор Сандемос кинулся к столу, на котором лежал нож для мяса, схватил его и принялся размахивать им перед собой, угрожая Немому:

– Стой! Ни шагу!

– Что вы делаете? – недоумевал Йолсен. – Немедленно положите нож!

Немой прижался к стене, как напуганный и пойманный в ловушку зверь.

– Читайте по моим губам, – произнес Пелле таким нежным голосом, на какой только был способен, поднося зажженную лампу к лицу. – Посмотрите на меня. Не узнаёте? Утром вы спасли мою дочь. Я в долгу перед вами.

Немой, казалось, пребывал в замешательстве. Он тревожно вглядывался в полумрак комнаты, где по-прежнему стоял незваный гость с ножом в руках.

– Сандемос! – прошипел Йолсен сквозь стиснутые зубы. – Я же просил убрать нож! Вы пугаете его!

– Это он меня пугает! – заскулил инспектор.

– Ну же! Прошу вас!

Cандемос наконец послушался и неохотно положил нож.

– Я в долгу перед вами, – повторил Йолсен, держа лампу прямо перед собой, чтобы Немой мог как следует разглядеть его лицо. – За то, что вы сделали для моей семьи. Простите за то, что напугали. Я стучал и звал вас, но мне сказали, что вы ничего не слышите.

Йолсен говорил медленно, произнося слова по слогам, словно перед ним был ребенок трех-четырех лет.

Немой кивнул.

– Я знаю, что после службы в военно-морском флоте и сражения при Лингёре у вас возникли некоторые трудности…

Пелле было неловко оглядываться и всматриваться в лицо Немого, но он ничего не мог поделать: любопытство пересиливало, а следом накатывало чувство вины.

– Вот, – сказал он и вытащил сверток из кармана пиджака, – не бог весть сколько, но всё же… я буду счастлив, если вы примете это и хоть ненадолго облегчите себе жизнь…

Йолсен протянул Немому деньги – не мало, чтобы этот подарок не походил на милостыню, но и не много, чтобы тот не смог отказаться.

Торговец так и не понял, хорошая ли это была идея. Она пришла ему в голову, когда он увидел, как покупатель у него в магазине считал мелочь и складывал монеты – одну за другой – в кошелек. Потом Йолсен приготовил конверт – тот самый, который только что вручил Немому. И если бы его спросили, зачем ему всё это нужно, он бы ответил, что просто так чувствует и хочет поделиться деньгами с этим человеком. А других причин и нет.

Из конверта торчали уголки купюр. Немой никогда не видел столько денег вместе. По крайней мере, за последние два года. Он внимательно посмотрел на конверт, подумал и неуверенно, но быстро схватил его – так голодное дикое животное принимает от человека пищу, зачастую рискуя жизнью.

– Могу я узнать ваше имя? – спросил наконец Йолсен.

Немой засунул конверт в карман грязного пальто, с хрипом отвернулся от гостей и снова лег на соломенный тюфяк.

– Вот вам и благодарность! – с сарказмом заметил Сигурд Сандемос.

– Он меня ни о чём не просил. Ладно, пойдемте!

Когда они вышли, инспектор предположил, что эти деньги, скорее всего, окажутся на барной стойке таверны мадам Столтенберг, или у старика Хетиля Хансена, или останутся в игорном доме на Мёркемугвейн.

– Может, вы и правы, – сказал Пелле Йолсен и застегнул пальто, спасаясь от холодного воздуха осенней ночи.

– Зачем тогда… Почему вы сделали это?

Йолсен молчал. Ответ казался ему таким ясным и очевидным.

– Я хочу, чтобы Немой доверял мне, – произнес он после молчания.

На следующее утро Пелле Йолсен вызвал Кнута, мальчика, который работал у него в магазине, и поручил ему важное дело:

– Нужно, чтобы ты передал это письмо секретарю в регистрационную палату. Только внимательно: задание особой секретности!

Кнут был умным мальчиком, он хотел угодить хозяину и потому никогда не задавал лишних вопросов. Взяв конверт, Кнут помчался, как ветер, исполнять поручение.

Через час он вернулся с ответом.

«Дорогой друг, – начиналось письмо, – я отправил Ваш запрос суперинтенданту Хёйдулу. Он лучше меня сумеет помочь Вам.

Мое почтение».

Далее следовало сообщение, выведенное торопливым, точно вдавленным в бумагу, энергичным почерком:

«Уважаемый господин,

с фрегата „Наяда“ восемьдесят восемь выживших были доставлены в больницу Кристиансанна. Двадцать семь из них умерли, остальных выписали в разное время – в зависимости от тяжести полученных травм.

Если вам нужна дополнительная информация, то рекомендую связаться непосредственно с больницей Кристиансанна.

Мое почтение.

Суперинтендант Маркус Хёйдул».

Торговец всё обдумал и снова вызвал Кнута к себе:

– Нужно, чтобы ты отправился в Кристиансанн.

– Кристиансанн? Так далеко… А что там?

– Больница. Ты получишь те же деньги, что за работу в лавке. И еще кое-что – в качестве благодарности. Вот, смотри. Это письмо ты передашь директору больницы. Прямо в руки. Понял?

Кнут уверенно кивнул.