* * *

В просторной комнате, где обычно проводят разборы полетов, мы словно бы затерялись. Всего четыре десятка курсантов и командир батальона капитан Петросьян. А стульев здесь более двухсот. От волнения ноет под ложечкой. Зачем нас сюда пригласили прямо с аэродрома? Перед началом полетов вдруг зачитали список. Из нашей группы вызвали только Петрова, Рыбалкина и меня. Сказали, что кто-то будет беседовать. Но о чем?

Команда "Смирно!" заставила всех замереть.

К столу подходит начальник училища полковник Пузанов.

- То, что здесь вы услышите, - говорит он негромко, - не подлежит разглашению. Никому, даже самому верному другу, вы не должны говорить об этом. Понятно?

- Так точно! - отвечает за всех капитан Петросьян.

- Теперь, - продолжает Пузанов, - я доведу вам решение Народного комиссара Военно-Морского Флота и порядок его выполнения.

В интонациях его грудного тихого голоса мы инстинктивно улавливаем бодрые, радостные нотки. Значит, он скажет что-то приятное.

- Во-первых, - говорит полковник чуть громче, - исходя из условий обстановки, нарком ВМФ издал приказ о досрочном выпуске без госэкзаменов лучших курсантов нашего училища. Этим приказом выпускникам присваивается воинское звание "лейтенант" и они назначаются летчиками в строевые части.

Пузанов прервался. Все замерли. В комнате установилась напряженная тишина. Тут же в мозгу промелькнула мысль: "Кто же эти счастливчики? Без экзаменов - и уже лейтенанты..."

- Наверное, вы догадались, что мы собрали сюда только тех, кто числится в этом приказе, - со вздохом сказал полковник. - Жаль, очень жаль расставаться с отличниками. Теперь же послушайте, о чем я скажу во-вторых. После объявления приказа вам выдадут командирское обмундирование, командировочные предписания, удостоверения личности, деньги и билеты на проезд. До прибытия курсантов с аэродрома всем надлежит рассчитаться с училищем и организованно убыть на вокзал. Майору Суркову объявить приказ Народного комиссара!..

* * *

Лязгнув буферами, вагон резко дернулся. Станционные строения словно бы вздрогнули и медленно поплыли мимо грязного от паровозной копоти, наглухо забитого окошка. Свесив голову с третьей полки, смотрю на убегающую ленту железнодорожной платформы и на одиноко стоящую фигурку. Младший лейтенант Николай Седов. Подняв руки над головой, он торопливо машет ладонями и что-то кричит. Но слова разобрать невозможно. Прощай, дорогой наставник и товарищ! Это ты подписал мне путевку в небо, вложил свои силы, энергию, знания, опыт, чтобы научить меня величайшему из искусств - искусству сильных и смелых духом, искусству орлиного полета. Может, мы никогда и не встретимся, но помнить тебя я буду всю жизнь.

Давно уже скрылся вокзал. Вспарывая густую ночную темень, поезд мчит нас в туманные неведомые дали, в новую жизнь. Раскачиваясь на поворотах, вагон тревожно поскрипывает, и его колеса, мягко ударяясь о стыки рельсов, словно выговаривают услышанное сегодня, такое живое, манящее слово: дос-роч-но, дос-роч-по...

...А время летит и летит. А листки отрывного календаря, ичезая один за другим, осыпаются, как осенние листья.

Леденящая душу зимняя стужа и жаркие бои финской военной кампании сменяются тревожным ожиданием новых событий. Находясь у границ Восточной Пруссии, оплота юнкерства, мы наблюдаем за концентрацией фашистских сил и торопимся стать настоящими воинами. Напряженные дни боевой подготовки сменяют не менее тяжелые ночи. Каждые новые сутки напоминают о приближении военной угрозы, непрерывно подстегивают призывом: нуж-но дос-роч-но, нуж-но дос-роч-но...

И война разразилась. Потоками крови и слез залила нашу землю. Смрадным дымом пожарищ окутала мирное синее небо. И время стало суровым, жестоким. Вместе с листками календаря оно вырывает из наших рядов десятки и сотни защитников Родины. Уже никогда не вернутся к родным мои однокашники: Толя Петров, Николай Дубровин, Толя Язов, Иван Вязоветский. Погибли в огне сражений Дмитрий Столяров, Лев Брейтовский, Сергей Лазарев, Николай Юрин...

А мне сегодня исполнилось двадцать два года. Всего двадцать два, но время мое не исчерпано. А время - это оружие: новые бомбы и пули, удары по танкам, машинам, орудиям, это месть за друзей и борьба до победы.

"15 октября. С каждым днем положение под Москвой ухудшается. Наши войска оставили Калинин. Фашисты захватили Калугу и рвутся к Серпухову. От переднего края до центра Москвы осталось не более ста пятидесяти километров. Конечно, бои идут там жестокие, и мы обязательно остановим врага, но все равно на душе неспокойно.

На нашем фронте пока сравнительно тихо. Фашисты активности не проявляют. Наверно, все силы к Москве направили. Теперь бы их здесь посильнее ударить. Да видно, и у нашего войска силенок не густо. А жаль!..

Хотели поговорить с комиссаром, но у него и своих забот не пересчитать. К нему какой-то инспектор приехал и в нашем присутствии отчитал за дом отдыха. "Вы, - говорит, - товарищ Калашников, не о войне думаете и не туда смотрите. Вместо того чтобы настраивать летчиков на борьбу в самых трудных условиях, вы нежите их на отдыхе и лишаете возможности пройти через горнило самой суровой войны в условиях блокады". Виктор Михайлович пытался его образумить, потом безнадежно махнул рукой и ушел. Теперь у него неприятности будут..."

"16 октября. Как быстро и неожиданно меняется обстановка. Вчера я писал, что противник активности не проявляет, а сегодня затишье у нас закончилось. Фашисты нанесли внезапный удар по левому флангу 54-й армии. Пехота не устояла и начала отходить.

Комиссар говорит, что это наступление вот-вот захлебнется, что враги нанесли лишь демонстративный удар, а для серьезной наступательной операции сил у них здесь недостаточно".

"19 октября. Под Москвой обстановка все более осложняется. Фашисты захватили Малоярославец, Боровск, Можайск. На карте начальника штаба направления их ударов обозначены синими стрелами. Словно щупальца гигантского спрута, они тянутся к сердцу нашей Отчизны.

Когда мы рассматривали карту, из висевшего на стене репродуктора вдруг донеслись слова незнакомой песни:

...И врагу никогда не добиться,

Чтоб склонилась твоя голова,

Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!..

Бодрый темп марша словно окрылил, вдохнул уверенность в скорой победе. Дорогая моя столица! Враг почти у ворот. Но народ борется и победит!..

Конечно, это пока лишь надежды. Противник нас атакует и под Москвой, и на Волхове. Похоже, что здесь, у Ладоги, командующий группой армий "Север" генерал-фельдмаршал фон Лееб решил окружить Ленинград еще одним блокадным кольцом. Наши солдаты пока не могут сдержать наступления фашистов. А мы, как назло, сидим в ожидании летной погоды и ничем им не можем помочь..."

"23 октября. Вместо букв рука с трудом выводит каракули. Позавчера, во время аварии, я разбил самолет, сильно поранил штурмана и повредился сам. Чувствую себя отвратительно: головные боли не прекращаются, в ушах непрерывный звон. Что будет дальше, пока не знаю..."

После выхода из столовой нас ослепляет ночная темнота. Морозный ветер обжигает кожу лица, колет глаза невидимыми снежными иголками. Петляя по частым извилина" узкой тропинки, капитан Ковель старательно вышагивает впереди. Его спина то скрывается в темноте, то появляется вновь между стволами деревьев. Около закутанного в тулуп часового он замедляет шаги и, нащупав ногами ступеньки, как бы проваливается под землю.

На КП Ковель быстро вешает куртку и зябко сутулит угловатые плечи. Оторвавшись от карты, командир и комиссар поворачиваются к нам. Быстрыми и четкими штрихами батя рисует на карте стрелу, острие которой вонзается в линию обороны наших наземных войск.

- На этом участке противник наносит главный удар, - дает пояснения комиссар. - Сюда подтянул он и основную массу своей артиллерии. После полуночи ожидается улучшение погоды. К этому времени необходимо иметь точные данные об интересующих нас объектах.