Литмир - Электронная Библиотека

– Я не ношу очки.

– А на носу что?

– Мои линзы… собирался впопыхах, так что…

– И куда так торопился?

– Какая разница? – Закатила глаза Соня.

– Тебе без разницы, а мне интересно.

– Интервью у него берешь?

– Ну, ты наверняка уже урвала кусочек историй, но мы – нет. Не жадничай.

– Так что насчет работы? – Педант со стуком поставил стакан. Пена в нем всколыхнулась, подобно океанской волне, и со всхлипом пролилась на столик. Повисла нехарактерная для данной компании тишина, и Кир почувствовал, как к глотке подскочила тошнота, но не от алкоголя, а от паршивого ощущения, будто он – свежее мясо, на которое сбежались дикие, изголодавшиеся животные.

– Я – редактор. В небольшом издательстве.

– И что делают в издательстве?

– Издают книги, – с сарказмом парировал парень. Наконец, рядом оказался официант. Кир заказал себе картошку и какой-то салат, где, как он надеялся, было много мяса. – А вы?

– Угощаешь? – Подался вперед Егор.

– Разумеется.

Ребята оживились, попросили меню, а Саша склонил голову на бок, словно все его мысли бильярдными шарами перекатились в левое полушарие.

– Как щедро. Некоторые вещи не меняются.

– Угу. Приятно чувствовать знакомый детству запах.

– Это ты о чем?

– О твоей маме. – Кирилл подпер подбородок рукой и уставился на давнего друга. Лицо у того тонуло в дымчатом ореоле. А может, не тонуло, и Кир просто сходил с ума? – Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, она стирала всю твою одежду этим порошком.

– Вот оно что.

– Ну да.

– Занятно, что ты помнишь такие детали, – проворчал педант. Он улыбнулся, но сделал это с таким усилием, будто кто-то прыснул ему в глаза лимонного сока. – Супер.

– От тебя несет порошком за километр, – рассмеялся Женя, – прости, но это чистая правда.

– Чистая-пречистая, – кивнул Кирилл.

– Чистейшая, – подтвердил Егор.

– Заткнитесь, ладно?

– Как скажешь.

– Если пожелаешь.

– Любой твой каприз.

Ребята засмеялись, а педант закатил глаза, что делал постоянно, когда ситуация выходила из-под контроля и раздражала его. То есть практически каждые две минуты.

Как долго Кир не слышал их совместного смеха, сочетание призрачных голосов, теперь взрослых, гортанных, знакомых и чужих одновременно. Пересечение давнего прошлого и настоящего, точка в дневнике, которая превратилась в запятую. Он даже не представлял, что вновь окажется здесь, и все же это он, это здесь, и жаль, что нельзя предсказывать свое будущее, ведь тогда удалось бы исправить столько ошибок или же подготовить себя к последствиям. Как же жаль. Жизнь и сожаление идут рука об руку, жизнь и смерть тоже. Кто справа? Кто слева? Кто из них ставит подножку, а кто тащит за собой?

Кирилл все еще улыбался. Картинка все еще плавала перед глазами. Он надавил пальцами на виски и встряхнул головой, надеясь избавиться от белесых вспышек, но разбередил спящее море. Шум взорвался в ушах, подобно гранате, и его плечи сами собой покатились вниз, сами собой сжались в судороге. Смех друзей превратился в отвратительные крики на низкой частоте, движения замедлились, дикость в глазах застыла. Парень едва не свалился со стула, замахнувшись в поисках поддержки, но неожиданно его под локоть взяла Соня.

– Ты чего? – Заскрежетал голос. – Кирилл? – Острая стрела. – Кирилл?

Бродский выпрямился и устало посмотрел на нее. Время понеслось с обычной скоростью, голоса ребят приобрели знакомые ноты. Жизнь в забегаловке вернулась в прежнее русло, но взгляд девушки остался там, в поврежденной киноленте, поплывшей на экране.

– Кир? – Повторила она, хмуря брови, из-за чего кривой шрам на ее переносице стал более четким.

– Ты мне?

– Нет, себе.

Женек продолжал что-то рассказывать. Кирилл невероятно обрадовался, когда понял, что никто не обратил на его приступ внимания. Никто, кроме Сони. Она продолжала сжимать его ледяную руку с необъяснимой силой.

– Я все еще не поел, – небрежно улыбнулся он, – и я все еще пьян.

– Так не пей, раз становится паршиво.

Парень усмехнулся. В очередной раз нервно. И в очередной раз не к месту. В его мире он пил как раз потому, что ему уже было паршиво, а не наоборот.

Он прошелся пятерней по волосам, расправил плечи. Поглядел на девушку и выдохнул:

– Я чувствую себя превосходно.

– Считаешь?

– Угу.

– Ты ведешь себя странно.

– Я веду себя обычно.

– Нет, странно.

– Слушай, сделаешь мне одолжение? – Кирилл приблизился к Соне, к ее милому личику с горящими, красивыми глазами и медленно, тихо проговорил: – Пусть это останется между нами, как тебе идея?

– Но я…

– Вот и договорились.

Он щелкнул ее по носу кончиком пальца, отстранился, а она вскинула брови и посмотрела на него с нескрываемым недоумением. С какой стати он так легкомысленно отмахнулся от явных проблем? И откуда, черт возьми, эти проблемы у него взялись?

День пятьдесят девятый

Горячий кофе. Больше никогда в жизни. Теперь только чай и только черный. От зеленого мутит, от фруктового дерьмово пахнет изо рта. Черный. Можно с убогим бергамотом. Или с чабрецом. Кажется, кому-то нравится чай с чабрецом, но он тоже на любителя. Горчит и обжигает горло. Приходится добавлять много сахара. Что до кофе… его запах – мать его, настоящий демон-искуситель. Поначалу ты уверен, что насладишься самым прекрасным напитком в мире, но от него потеют ладони, расширяются зрачки, а сердце вытанцовывает с такой скоростью, будто обкуренный барабанщик рок-группы.

Кирилл заварил себе чай, сделал глоток, а потом резким движением закрыл жалюзи на кухне. Солнце прожигало глаза, словно лазер.

Кир поднялся к себе в комнату, закрыл за собой дверь и вдруг понял, что внутри безбожно воняет какой-то кислотой. Спиртом… У кровати раскачивался перевернутый стеклянный стакан. На тумбочке примостилась недопитая бутылка виски. Сколько он вчера выпил? И какого дьявола он вообще решил надраться в первый день своего приезда?

Или во второй?

Ах, да нахрен.

Кирилл глотнул чай, отставил кружку на столик и открыл окно. Свежий воздух ворвался в коморку, стряхнул пыль и застлавший запах с вещичек. «Второй день, всего-то второй, а ты уже воняешь, как кусок дерьма и еле различаешь дорогу перед носом из-за слипшихся, напухших глаз». Они ведь горят даже без солнечного света. Сколько он вчера выпил? С кем он вчера пил? Разве в Москве нельзя было заниматься тем же самым? Можно. На кой черт тогда он вернулся в родной городок? Чтобы проворачивать ту же бессмысленную чушь? Кир рухнул на край дивана, прижал холодные ладони к щекам и уставился в одну точку. Ничто так не убивает мозговые клетки, как рассуждения о том «что делать» и «как быть». Впустую потраченное время, впустую приговоренные к смерти секунды. Все люди – палачи собственной жизни. В их представлении, их руки чисты, но если задуматься – да, заняться именно тем тупым занятием – можно понять: мы расстреливаем свои мечты, амбиции и чувства. Припираем их к стенке и спускаем курок. Мы дарим веревку, лезвие и подкидываем в прикроватную тумбочку болеутоляющие. Методично убиваем себя и не замечаем врага в отражении. Мы чертовски талантливые ребята. Мы чертовски несчастные ребята. С пустым взглядом, но с переполненными болью легкими. Со словами на языке и холостыми речами на публике. С желанием жить и нежеланием что-либо менять. С желанием что-либо менять и все же с отсутствием характера. Мы в замкнутом круге, который начертили белоснежным мелом, стиснутым в пальцах. Обтерли ладони о собственную одежду и притворились, что не заметили следов, что это не я, что это они, а следы ничего не отрицают, это, мать их, всего лишь следы. Они не могут вступать с нами в дискуссию, отнекиваться, открещиваться, отмазываться, и нам нравится сидеть в центре круга, и нас тошнит от этого.

Дверь распахнулась.

7
{"b":"679390","o":1}