– Спасибо, Франц. – Вера Николаевна откинулась на спинку кресла и медленно поправила свои волосы. – Зачем Вы играете? Ведь Вы почти всегда проигрываете.

Франц смущённо улыбнулся:

– Наверное, потому, что в картах короли всегда бьют дам, хотя в жизни бывает всё наоборот. А я не могу ударить даму даже в картах, вот поэтому всегда проигрываю.

Шурша тяжёлым подолом расшитого золотом платья, в залу быстро вошла Нина Петровна. Следом за ней, еле поспевая, семенил ножками Пётр Фаддеич Лошкарёв. Он был обут в щегольские английские сапожки для верховой езды, а туловище было затянуто в модную куртку, опять же английского кроя. Пётр Фаддеич считал себя англоманом.

– Ниночка, я же ведь не лошадь, – отдувался он, – мне за тобой не угнаться.

Его розовые щёчки и чело ещё хранили на себе остатки девственного сна. Да, собственно, он и сейчас бы пребывал в объятьях Морфея, если бы не разбудил сам себя звуком, вырвавшимся наружу из недр его внушительного чрева и напоминающим отдалённый раскат грома.

В целом он выглядел очень свежим и отдохнувшим. А в такие минуты Петру Фаддеичу хотелось быть рядом со своей Нинетт, говорить ей что-нибудь эдакое и приятное, и изредка целовать при этом кончики её пальчиков. Но жена, не обращая на него ни малейшего внимания, устремилась к Францу:

– Пойдёмте танцевать, Франц. У нас там как раз лишнего не хватает.

Лошкарёв, изловчившись, попытался поцеловать пальчики своей жены, но она отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

– Ниночка! – Лошкарёв обиженно засопел.

– Отстань! Идёмте же, Франц! Вы так прелестно танцуете! А то вот это английское подобие мне все ноги отдавило. Двигается, как слон!

– Ниночка!!! Почему же именно, как слон?

– Ну, как бегемот! Франц, там уже мазурку заиграли!

– Да, но… – Рит, глядя на игорный стол, боролся с искушением.

– Ступай, ступай, голубчик. – Беэр махнул рукой в сторону танцзала. – Сидя за этим столом праведником не станешь!

– И то верно, – хохотнул Леубе, тасуя колоду карт. – У кого есть, тому дадим ещё, а у кого нет – и что имеется отнимем. Так, Пётр Фаддеич?

Лошкарёв, почувствовав вдруг сильную изжогу, что-то простонал ему в ответ и, проводив взглядом свою упорхнувшую половину, обречённо стал набирать себе карты.

Булгаков сидел один на диване в малой гостиной. Вся мебель в этой небольшой комнатке была сделана под заказ в мастерской короля французских мебельщиков Андре Шарля Буля. В руках Николай Иванович держал крохотную музыкальную шкатулку, отделанную перламутром и шпоном редких пород деревьев. Елизавета Андреевна была большой любительницей всяких экзотических безделушек, стоивших немалых денег, и заполонивших большинство комнат этого дома. Был первый час ночи, а вчерашний день всё никак не мог закончиться.

Николай Иванович зевнул и приоткрыл крышечку шкатулки. Звуки приятных на слух маленьких колокольчиков разнеслись по всей гостиной. Под незамысловатую мелодию в центре шкатулки кружилась миниатюрная женская фигурка, а такой же крошечный кавалер, без устали опускаясь на одно колено, предлагал ей букетик цветов.

В течение всего вечера Пох буквально преследовал капитан-поручика. Булгаков чувствовал на спине его взгляд, злой и какой-то подкарауливающий, словно бы выжидающий момента для удара. Поха он не боялся, но от всего этого был неприятный осадок.

Николай Иванович прикрыл глаза и уже через несколько мгновений задремал. Он не слышал, как открылась дверь и как кто-то тихо вошёл. В это время он был далеко. Он видел себя маленьким мальчиком, качающимся на качелях. Чьи-то сильные руки раскачивали его, поднимая всё выше и выше, но он не боялся, наоборот, он кричал: «Ещё! Ещё!» Очнулся Булгаков оттого, что кто-то стоял рядом и смотрел на него.

«Пох! – Не открывая глаз, подумал он. – Сейчас вышвырну его в окно».

Слегка приоткрыв веки, капитан-поручик увидел Елизавету Андреевну. Она стояла перед ним с каким-то странным выражением лица, словно боялась, что её здесь застанут, и в тоже время была полна решимости смотреть на него жадно, не таясь.

– Вы пользуетесь моей беззащитностью.

От неожиданности глаза её слегка расширились. Поняв, что раскрыта, Елизавета Андреевна, от досады слегка прикусив нижнюю губу, как ни в чём не бывало уселась в кресло напротив. «Почему я не замечала раньше, что у него такие глаза? И брови красивые. Дура, уходи отсюда! Ведь обязательно кто-нибудь мужу донесёт, что видели нас одних»!

Елизавета Андреевна, аккуратно расправив складочки на своём платье, с лёгким смущением посмотрела на Булгакова.

– Николай Иванович, Вы меня за весь вечер даже и потанцевать не пригласили. Исправляйтесь немедленно, пока я не передумала. Или вы решили разом испортить со всеми отношения? Так вот со мной у вас этого не выйдет, даже не надейтесь.

Булгаков молча смотрел на неё.

«Сколько ей лет? Двадцать пять, не больше. Очень красива. Такая, если захочет, любого согрешить заставит. А я ведь не монах, чёрт возьми! Очень может быть, что генерал-майор Беэр будет иметь все основания считать меня своим личным врагом… Помимо всего остального».

С тех пор, как их представили друг другу, они впервые остались одни, и Елизавета Андреевна вдруг очень остро почувствовала, что сейчас она способна на такие поступки, которые совсем недавно казались ей верхом неприличия. Ее глаза слегка потемнели, сердце учащённо билось, вздымая грудь.

Булгаков улыбнулся.

– Надо быть просто безумцем, чтобы портить отношения с вами, Елизавета Андреевна.

– Вы совсем не похожи на безумца, – успокоила она его.

Одна из свечей погасла и дымок от ещё тлевшего фитилька, свиваясь в спираль, потянулся к верху. Николай Иванович встал с дивана и подошёл к открытому окну:

– И всё-таки я пойду на это.

– Почему? – Её голос слегка дрогнул.

– Да потому что безумцам многое прощается.

Внезапно Булгаков бросился к ней и, опустившись на колено, схватил её руку:

– Елизавета Андреевна, голубушка! Бросайте вы своего мужа и уезжайте со мной!

В его взгляде было столько искренности и страсти, голос звучал так убедительно, что Лизочка Беэр, поверив и, не владея собой, прошептала еле слышно:

– Куда?

– В Северную Америку! А, впрочем, нет, я передумал. Слишком далеко. Я лучше вам мизинчик поцелую. Вот так.

И капитан-поручик, пряча усмешку в глазах, очень осторожно поцеловал её мизинчик. Почувствовав, что он не воспринимает её всерьёз, Елизавета Андреевна резко встала:

– Перестаньте паясничать! Почему вы не сказали мне, что вас переводят на Змеиногорский рудник? Я попрошу мужа, и вас оставят здесь, на Барнаульском заводе. Если вы, конечно, захотите…

Она говорила, но руку свою при этом у Николая Ивановича не отнимала, а скорее наоборот, старалась подольше задержать свои пальцы в его ладони.

Булгаков пристально посмотрел на неё, словно бы желая убедиться, что всё, что он ей сейчас скажет, останется между ними. И, понизив голос, заговорил.

– На Змеиногорском руднике, Елизавета, Андреевна, добывают золото, а я безумно хочу быть богатым. Вы же знаете, деньги – это власть, это много красивых женщин. – Он перевёл дыхание и, приблизив к ней своё лицо, заговорил ещё тише. – И если я нынче же не разбогатею, то либо сопьюсь, либо кого-нибудь здесь застрелю, либо… – Тут он оглянулся на дверь: – Либо опять поцелую ваш мизинчик. Вот так.

Капитан-поручик потянулся губами к её руке, но Елизавета Андреевна, в очередной раз поверившая тому, что он ей сейчас говорил, обиделась окончательно. Она отдёрнула свою руку и сказала, чуть не плача:

– С вами невозможно говорить серьёзно.

Приоткрылась дверь и показалась голова Йозефа Поха.

– С мужчинами я очень даже серьёзен, – сказал Булгаков, холодно глядя на него.

Пох, увидев Елизавету Андреевну, вошёл в комнату и теперь стоял, покачиваясь от выпитого шампанского, пытаясь сообразить, что здесь происходит. Решив, что госпожа Беэр нуждается в его защите, он решительно шагнул к ней и попытался галантно поклониться, но чуть не потерял равновесие: