Лине захотелось закатить глаза, но она она удержалась.

– Конечно, – вместо этого сказала она и подписала второй документ.

– Очень хорошо. На этом мы решили все вопросы, – беспечным голосом сказала Гамильтон, взяв документы и сложив их обратно в папку.

– Теперь, вы можете вернуться к своим обычным обязанностям, – сказала она с улыбкой.

– Спасибо, мисс Гамильтон, – сказала Лина, сжав подлокотники кресла, готовясь встать.

– Еще один момент – Стринджер просил вас зайти к нему. Пожалуйста, зайдите к нему сейчас, – сказала Гамильтон.

– Он уже вернулся из Лондона? – спросила Лина.

– Да, вчера вечером, – почему-то с гордостью сказала Гамильтон.

Гордость, должно быть, была вызвана тем, что начальник не стал брать выходной из-за разницы во времени.

– Хорошо. Я сразу же зайду, – согласилась Лина с просьбой.

Стринджер ей нравился.

– Хорошего дня, – ответила мисс Гамильтон в ответ.

Лина надеялась, что Гамильтон отвернется, когда она будет вставать и не заметит, что Лине больно вставать, но Гамильтон не отвернулась, а Лина не могла скрыть, что ей больно вставать с этого кресла.

Увидев, что Лине больно, Гамильтон отвернулась к экрану и притворилась, что проверяет почту. Эти документы о непричастности компании уже были подписаны, и свидетельствовать обратное ей не хотелось.

Лина повернулась и медленно вышла из кабинета Гамильтон. На входе столкнулась с ассистенткой, которая несла почту для Гамильтон. Ассистентка приветливо улыбнулась Лине. Та в ответ тоже изобразила подобие улыбки.

Начальнику Лины, Роджеру Стринджеру, было за пятьдесят. Он был высок и слегка тучен в талии. У него были светло коричневые прямые волосы, всегда зачесаны назад. Ему требовалось всегда носить с собой расческу, чтобы «иметь опрятный внешний вид» – именно так он и говорил, на устаревший манер. Он вообще любил использовать такие слова, говорить старомодно. Он мог сказать что-то типа: «Прошу прощения, если был резок с вами нынешним утром. Я был в дурном расположении духа». При написании электронных писем он использовал британский вариант английского, ведь старомодный английский был частью того, что составляло его шарм.

Лина им восхищалась. Она в нем видела отца, который ушел, когда она была еще маленькая, а второй муж мамы не смог эмоционально заменить ей его. Роджер тоже относился к ней как к дочери, хотя у него и было двое своих родных дочерей, уже взрослых.

Лине всегда хотелось, чтобы он похвалил ее работу, чтобы результат его впечатлил. Это было одной из причин, почему она старалась и добивалась успехов в работе – только ради его похвалы, и он никогда не забывал ее похвалить, а она не хотела его разочаровать.

Когда Лина забеременела, она боялась, что он плохо подумает о ней. Но ничего подобного. Ее начальник узнал, что она в положении за день до того, как произошла авария, накануне своего отъезда в Лондон. Он узнал даже раньше мамы – ведь ей она собиралась сказать только в воскресенье. Она доверяла ему даже больше, чем маме, и он всегда ее поддерживал. Когда она ему сказала про ребенка, он сразу же поздравил ее.

Лина шла к нему в кабинет. Она завернула за угол и он сразу ее увидел, через стеклянные перегородки своего кабинета. Он сидел за столом переговоров и беседовал с двумя другими посетителям. Хотя Лина имела дело с большинством клиентов, этих двух она не узнала. Роджер что-то сказал им, наверное извиняясь, что придется прерваться. Затем он открыл дверь, как раз, когда Лина подошла к ней. Она тепло улыбнулась ему.

– Лина, как ты? – спросил он, дотронувшись рукой до ее плеча.

– Я в порядке – уже лучше. Спасибо, – ответила она.

Печально кивнув, он плотно сжал губы – как будто он сдерживал себя не заговорить в присутствии других. Он повернулся к посетителям и сказал:

– Прошу прощения, господа, мне нужно прерваться.

Они выглядели несколько растерянными, когда он жестом попросил их выйти.

Моя помощница позаботится о вас.

– Хэлен! – сказал он и отвернулся от двери.

– Да, сэр, – откликнулась помощница из своей стеклянной полу-комнаты.

– Проводите пожалуйста гостей в переговорную, дайте им кофе, печенье и все, что они пожелают.

– Конечно, – послушно ответила та.

Стринджер повернулся к гостям, которые выходили из офиса с несколько обескураженным видом.

– Прошу прощения. Мне нужно лишь несколько минут. Я к вам вернусь очень скоро, и мы сможем все обсудить, – сказал он с добрым выражением лица.

Они ответили, что все в порядке и не стоит беспокоиться. Они не лукавили. Его обаятельный взгляд, обходительный разговор помогали сгладить любую ситуацию, а ему – выйти из нее победителем.

– Спасибо, – сказал он и плавно закрыл дверь за посетителями, оставшись вдвоем с Линой.

– Лина, сядь пожалуйста.

Он проводил ее к креслу, на котором только что сидел один из посетителей, пододвинул к ней кресло и придержал ее за локоть, чтобы Лина могла медленно и безопасно сесть. Он чувствовал, что ей больно. Ему тоже несколько лет назад делали операцию в нижней части брюшины – на желчном пузыре. Но и ее боль он тоже чувствовал. Ему была не чужда эмпатия.

– Лина, как ты себя чувствуешь, только скажи честно? – начал он разговор, присаживаясь рядом с ней.

– Хорошо, правда хорошо. Мне тяжело забыть аварию, и то, что было потом, но чувствую я себя хорошо, – объяснила она.

– На следующей неделе мне надо в больницу, но скоро я совсем поправлюсь.

Ей претило распыляться о своих проблемах, но с ним она была более откровенна, чем с другими.

– Хорошо. Понятно. А с ребёнком что? – спросил он гораздо более тихим голосом. Лина печально покачала головой.

– Потеряла? – спросил он с печальным выражением лица.

Она медленно кивнула, не поднимая взгляда.

– Как же плохо все. Мне очень жаль. Это какой-то трагический поворот событий.

– Спасибо за сочувствие, – сказала она, сдерживая слезы.

Он глубоко вздохнул и затем спросил:

– А эмоционально, как ты?

– Ну, с этим сложнее.

Ему она не могла лгать, но могла лишь избежать ответа, если только он не будет давить на неё.

– Могу себе представить, – сказал он, посмотрев на нее с беспокойством.

– Я не то, чтобы планировала ребёнка, – сказала Лина, пытаясь сделать потерю не такой страшной.

– И все-таки, как только процесс начался, даже если прошло только всего три месяца, ты не можешь не чувствовать потери, – сказал он добрым, утешающим тоном.

Лина не могла ответить, а лишь печально кивнула.

– Жаль, что я не мог приехать из Лондона, когда ты была в больнице. И эту дурацкую голосовую почту я проверил только вечером в понедельник. Тебя ведь тогда уже выписали?

– Да, в понедельник утром я уже была дома. Но все нормально.

– Нет, не нормально. Я пытался позвонить на домашний, но, наверно, ты отдыхала и не взяла трубку.

– Да. Извините, что не ответила, – сказала она.

Когда он звонил, номер не определился, и она не поняла, что это звонил он, и поэтому не взяла трубку.

– Нет-нет. Не извиняйся. Это я должен извиняться, а не ты.

Лина радостно улыбнулась.

– А цветы пришли? Я отправил их в больницу, но поскольку тебя уже выписали, их должны были доставить тебе домой. Я указал твой домашний адрес как запасной.

– Да, их доставили домой. И открытка очень красивая. Спасибо большое.

На открытке он написал: «Мне ужасно жаль, что так произошло. Пожалуйста, береги себя и помни, что ты не одна».

Она положила эту открытку в маленькую шкатулку, где хранились дорогие ее сердцу вещицы. Ложечка с Минни Маус может тоже быть там, в этой шкатулке, но не скоро. Пока она носила ее в сумочке.

– Пожалуйста, – сказал он, коснувшись её плеча.

– Ты уверена, что готова вернуться к работе?

– Да. Я уже использовала свои дни на больничный, а дни из отпуска брать не хочу, – сказала она, улыбаясь.

– Перестань. Мы не будем вредничать, если ты возьмёшь несколько дней на выздоровление, – сказал он строго.