Остаток дня Лина провела практически в одиночестве. День для нее оказался изнурительным и скучным. Она пыталась не слушать и не встречаться глазами с соседями по палате, когда те включали телевизор. Ей эти телешоу, которые они смотрели, казались абсурдными, а им, казалось, совсем не хотелось смотреть Си-Эн-Эн.
К вечеру пришла мать. Лина не очень-то была рада видеть маму, но соседи по палате выписались, а к ней не то, что толпы родственников, вообще никто не приходил, поэтому еще один посетитель не мог не радовать.
– Привет, милая. Как ты себя чувствуешь? – мама спросила таким тоном, что, казалось, не была искренне заинтересована узнать ответ.
Она уже привыкла, что Лина никогда честно не отвечает на подобного рода вопросы. На вопрос «как дела?» дочь всегда отвечала «хорошо». Пока Лина пыталась откашляться и прочистить горло, чтоб заговорить. С тех пор, как ушел Мишель, она ни с кем не разговаривала, даже с медсестрами, в общении с которыми обходилась только кивками и негромкими звуками. Мама сказала, что заходила в больницу вчера вечером, но Лина спала.
– Ты, наверное, еще отходила от наркоза после операции. Я посидела с тобой минут десять, но мне все же надо было вернуться домой, чтобы отдохнуть и приготовить воскресный обед, – объяснила мама, оправдывая почему она опоздала, и почему ее до сих пор не было.
Лина поняла, что маме нужна похвала за это посещение и кивнула, одобряя ее решение прийти:
– Все хорошо, я сама справлюсь.
– Почему ты не сказала мне, что беременна? – мама прошептала, чтобы никто не слышал.
Хотя, кто мог услышать? Новоиспеченные родители час как ушли домой холить и лелеять свое чадо – так представлялось Лине, ведь все родители так поступают. Она завидовала этому ребенку.
– Срок был небольшой – чуть больше трех месяцев, – Лина объяснила с некоторым раздражением в голосе. – Я ждала, когда срок будет больше.
Она и правда планировала сказать маме в тот день, когда приехала бы к ней на обед, но авария помешала.
– Ну ты могла бы и пораньше сказать. Вчера мне пришлось все выяснять у врача, – сказала мама, чувствуя себя уязвленной. Лина не стала извиняться.
– А почему они поместили тебя в послеродовую палату?
– Не знаю. Больница была переполнена, когда меня сюда привезли, – ответила Лина несколько резко.
Этот тон не понравился маме.
– Ты не знаешь, кто это был – мальчик или девочка? – спросила она.
– Не знаю. Какая разница? – сказала Лина, еще больше раздражаясь.
На самом деле, она знала. Это была девочка: на прошлой неделе доктор ей сказал на УЗИ. Лина злилась, зная наперед, что мама не одобрит ее решения забеременеть, будучи не замужем: именно поэтому она и не говорила. Ей не хотелось подвергать себя и своего ребенка критике со стороны мамы раньше, чем следовало. В ее сознании вдруг мелькнула мысль, что ее ребенок никому не причинил вреда, и уже никогда не причинит.
Маму задело, что дочь раздражают расспросы, но она старалась не подать виду и сказала:
– Мне жалко, что так вышло с ребенком, но по крайней мере это разрешило ситуацию.
Она ждала, что Лина согласится. На этом этапе своей жизни Лина и правда не хотела ребенка. Ей было двадцать восемь лет, и пока материнские инстинкты в ней спали. До беременности она не хотела ребенка, но что-то сейчас заставляло ее не потакать матери и не соглашаться с ней. Возможно, это исходило от нежелания видеть в этом ужасном происшествии что-то хорошее.
– Когда тебя отпустят домой? Они сказали? – спросила мама, посматривая на часы. Визит переставал ей нравиться.
Лина ответила:
– Завтра утром. Около десяти.
Она соврала. Возможно, ее отпустят раньше. Она сказала неправду, потому что мама могла еще раз прийти в больницу до того, как ее выпустят, а ей хотелось поехать домой одной. Ей не нравилось зависеть от благотворительности других, даже если это мама.
– Я буду на работе в это время.
О том, чтобы отпроситься с работы и забрать дочь из больницы не могло быть и речи.
– К тебе никто больше не приходил? – спросила мама.
– Нет, совсем нет, – сказала Лина, не желая обсуждать с ней Мишеля.
– Совсем никто? Я думала, Мишель придет, – с неодобрением отметила мама. – Учитывая, что он твой парень и что по его вине ты потеряла ребенка.
– Я не хочу об этом говорить, если ты не против, – сказала Лина в ответ.
– Я даже видеть его больше не хочу.
– Это понятно. Не хотелось говорить, но он мне никогда не нравился.
– Уж прям! – вырвалось у Лины.
Она помотала головой, не веря тому, что услышала.
– Мне жаль, но это правда: он мне не нравился.
Это не было правдой. Маме Мишель очень нравился. Они встречались несколько раз. Однажды он пришел на воскресный обед, и был очень любезен с ее мамой: хвалил еду, сказал, что Лина обязана красотой матери и говорил все то, что могло понравиться маме его девушки. Даже посуду помог помыть после обеда. Он хвалил отчима Лины за мудрость и восхищался его рассказами о военной службе. Сам факт, что ее отчиму понравился парень, с которым встречается его падчерица, большая редкость. Лине и не понравилось тогда, что Мишель смог войти в доверие отчиму. С ее точки зрения, завоевать отчима так легко можно было только притворством.
Нет, маме Мишель нравился, и она возлагала большие надежды на их отношения. Такая последовательность событий разочаровывала ее. Мама теперь потеряла того, кого считала будущим зятем, с кем было бы приятно проводить воскресные обеды каждую неделю, а вчера еще и узнала, что у нее могла быть внучка. По сути, она притворялась, когда говорила, что Мишель ей якобы никогда не нравился, и что в этой ситуации вообще есть что-то хорошее. Она это говорила, чтобы как-то поддержать Лину, взбодрить ее, но это не сработало.
– Мать, ну можно мы не будем о нем говорить? – воскликнула Лина.
Мама не любила, когда Лина называла ее так. Когда Лина была маленькой, она называла ее «мамочка». Затем, лет в восемь-десять, это переросло в «мам». А после того, как Лина окончила университет, она вдруг стала называть ее «мать».
– Хорошо, а друзья твои, коллеги по работе чего же?
– Что чего же? – спросила Лина, не понимая, что мама имеет в виду.
– Кто-нибудь из них приходил к тебе?
– Нет. У них своих дел полно.
Лина не стала говорить, что между друзьями и коллегами есть разница: ответила за всех сразу. Не хотелось обсуждать с мамой то, что у нее нет друзей.
– Я думала, твой начальник, Роджер Стринджер, хотя бы цветы пришлет. За твою хорошую работу.
Мама полагала, что нужно быть преданным начальству, и ей нравилось, когда начальство показывало одобрение этой лояльности, и не просто зарплатой или премиями, но редкими любезностями, типа обеда или поздравления на работе с круглой датой.
– Он в Лондоне. Вчера утром уехал, – сказала Лина в его защиту. – Я отправила сообщение ему на телефон и еще позвонила в кадры и сказала, что меня не будет несколько дней. Наверно, он скажет что-нибудь, когда вернусь на работу.
– Я думала, он хотя бы цветы пошлет, – все еще протестовала мама.
– Это меньшее, что он может сделать как джентльмен.
– С чего бы? – вскрикнула Лина.
Она почувствовала острую боль в животе. Закрыла на минуту глаза, но быстро открыла, чтобы не показать маме, что ей больно.
– Не нужны мне цветы, – добавила она.
– Тебе плохо, дочь? – спросила мама. Она все же заметила, что та закрывала глаза от боли.
– Нет, все хорошо. Я просто хочу отдохнуть, – сказала Лина, намекая, что маме пора уходить.
Мама печально кивнула: она знала, что потеряла Лина, и в этот момент поняла, что она сама теряет в этот момент. Она понимала, что чувствует Лина, потеряв ребенка, но она также осознавала, что Лина все больше отдаляется от нее, от ее жизни. Было время, когда Лина сильно любила ее, когда она была для дочери примером. Лина была в первом классе, и они, бывало шли после школы, разговаривая о том, как прошел день, о том, кто из школьных подруг обидел Лину, о том, как глупо порой поступали учителя, о том, что будет, когда Лина вырастет. Теперь же, мама каждый раз старалась начать разговор так, чтобы улучшить отношения, но это на давало никаких результатов. Напротив, она, с каждым этим разговором, понимала, что теряет Лину. Иногда ее даже охватывала паника: она не знала, что сказать, что сделать, чтобы вернуть свою маленькую девочку, которую так сильно любит. В итоге, чем лучше старалась, тем хуже получалось. Как-то ей показалось, что не стоит стараться, надо просто дать время, и тогда отношения сами наладятся. Но и это не помогло. Не помогало ничего, и ничего не получалось исправить. Мама не понимала, что делает не так, потому что считала, что делает все правильно. Она лишь пыталась не показывать Лине, что переживает, интуитивно понимая, что признание вины только все ухудшит.
