Швы? Зачем накладывать швы на такую маленькую рану? Ерунда какая.

– Поехали в больницу? – Таннер внимательно смотрел на мою реакцию. – Но тебе придется рассказать, что произошло.

– Я сама доеду до больницы. Спасибо, – я опустила кимоно и встала. Видимо, придется купить много пластыря.

Таннер скривился, откинулся на стуле и потер подбородок.

– Моррис, сядь на место.

Пусть командует на работе, а не после и когда его не касается.

– Я сама разберусь. Не стоит беспокоиться.

– Моррис, – он вздохнул, – хочешь до реанимации доиграться? Сядь!

Не такая уж и рана ужасная, при чем тут реанимация? Таннер вынул из аптечки дно и под ним оказалось еще одно отделение. Он надел перчатки и застыл, многозначительно глядя на меня.

– Займет пять минут. Я зашивал раны и похуже.

Я колебалась, но все же решилась. Если поможет, почему нет. Таннер шелестел упаковками в аптечке, и я села обратно.

– Вы умеете зашивать раны?

– На службе нас отправляли на курсы – снайпер, сапер, разведчик. – Он выкладывал на стол флакончики, ножницы, нитки. Нитки? – Я выбрал специализацию полевой врач. – Он взял в руки флакончик и ватку. – Будет жечь.

Он намочил ватный диск в растворе и повернулся ко мне. Как вышло, что я еще ни разу не была боссом? Он приложил вату к ране, и я вздрогнула. Щипало жутко, но накрыло другое более сильное ощущение.

С ошеломительной быстротой я стала Чарли Таннером. Человеком, сокрушительно разочарованным в окружающем мире, в его законах, правилах, необъяснимых закономерностях. Человеком, разочарованным в себе, в прежних мечтах и идеалах, в жизненных целях и приоритетах. Человеком, испытывающим разрушительную боль от бессилия, беспомощную злость. Но глубоко под толстой маской угрюмости и отстраненности все еще жила надежда на обретение смысла. Угрюмость вовсе не была его доминирующей чертой, и равнодушным он только казался. Это лишь маска, за которой он прятался от мира. Никто не станет болтать с мрачным человеком со сдвинутыми бровями. Но он все еще был мальчишкой, жаждущим чуда. Глубинные инстинкты и порывы никуда не делись; в его душе, будто бы на дне колодца, прятались сострадание, бескорыстие, милосердие. Что будет, если снять верхний слой пыли, стряхнуть его, разрушить маску? За долю секунды я увидела, так ярко, в какого незаурядного человека он сможет превратиться.

Его боль была так глубока, что задела и мое сердце. Оно сжалось, испуганно удивляясь, как один человек может выносить столько боли. Таннер озадаченно перебирал свои чувства, и я перебирала вместе с ним негодование, волнение, интерес.

– Прости, это необходимо, – произнес он.

И правда необходимо. Как я раньше не понимала? Было просто необходимо стать Чарли Таннером, чтобы ощутить то, что ощущает он. И пугающе, и любопытно.

После того, как земля ушла из-под ног, все, что было прежде, кажется лишь рябью на воде. Я с трудом стряхнула наваждение и с трудом вспомнила, что здесь делаю.

– Сейчас побрызгаю лидокаином и зашью. Всего-то пара швов.

Слова доносились сквозь шум в голове и «вату» в ушах. Слишком сильные эмоции норовили отправить в нокаут быстрее Питерсона. Только бы слова не превратились в гудение – ляпну невпопад, и Таннер окончательно решит, что я идиотка.

– Так что произошло? Где ты умудрилась нарваться на нож? – Таннер воткнул в меня иглу с ниткой, и вместо укола я почувствовала его злость. Эмоции через анестезию приобрели неприятный приторный вкус, будто я закусила их нашатырем.

– Просто оказалась в неудачном месте в неудачное время, – я вспомнила тех мужиков в лесу и сжала кулаки. Попались бы мне сейчас, выбила бы парочку зубов каждому. Слабаки, на девушек нападать. Я представила, какие приемы на них отработаю, и чуть не зарычала от злости.

– В «Черном коте» или у Роки Ридж? – небрежно спросил Таннер, перерезая нить ножницами.

Откуда он знает про мотель? Джош проболтался, он явно не умеет держать язык за зубами. Злость кончилась, потому что Таннер больше ко мне не прикасался. Он сворачивал остатки нити и открывал марлевую салфетку.

– Все? – я покосилась на припухлость под ребрами. Выглядело аккуратно.

– Покажешь через пару дней, – Таннер аккуратно прислонил к ране салфетку, снова пробуждая во мне злость, и ловко закрепил ее пластырем. И чего босс так на меня взъелся? Или не на меня?

– Спасибо, – я с облегчением одернула кимоно и встала. У двери обернулась. Босс задумчиво смотрел мне вслед. – Это правда пустяки. Не стоит никого беспокоить.

Полицию уж точно.

– Как скажешь, – на лице Таннера снова застыло привычное хмурое выражение.

Тон звучал равнодушно, но я сомневалась, что и внутри он так же спокоен. Под маской прятался целый мир. Я смотрела на Таннера, и у меня щекотало ладони – захотелось взять его за руку и распутать все ниточки желаний и эмоций. Или он обдумывает, не сдать ли меня полиции.

– Летучка завтра в восемь. Не опаздывай! – Таннер отвернулся, складывая пузырьки и флакончики обратно в аптечку, словно поставил точку. Я вышла из кабинета.

Спускаясь по лестнице обратно на третий этаж, я размышляла, как ему удается быть таким невозмутимым снаружи, когда внутри он полон ломающего бессилия. Если это железная выдержка, то как мне такому научиться?

За дверью фитнес-центра слышались мужские голоса. Я застыла, взявшись за ручку, и невольно прислушалась.

– Тебе уже давали отсрочку, Хикс. Ты клялся, что погасишь долг. Время вышло! – произнес хриплый голос.

– У меня есть деньги. Я все верну, – голос Хикса.

– Ты играешь с огнем, – владелец хриплого голоса явно потерял терпение. – Патрон не любит тех, кто не держит слово.

За дверью завозились. Дерутся?

– Дайте пару дней, я достану деньги, – заорал Хикс. Потом он заговорил быстро и тихо, а потом наступила тишина.

Я ринулась по лестнице наверх. Не хватало только попасться кому-то на глаза. Из дверей вышла парочка крепких парней. Они отправились вниз, а я вжалась в стену, ожидая пока стихнут шаги. Может, Хикс поэтому все время такой злой, что денег должен? Интересно, а босс об этом знает? Но это не мое дело, пусть сами разбираются.

В эту ночь, засыпая, я думала о Чарли Таннере.

Марта настойчиво приглашала на ужин, и я сдалась, сходив в большой дом несколько раз. При встречах две сестры Джоша болтали без умолку. Когда они уставали, балом правила Марта: рассказывала о своей общественной жизни, участии в ботаническом кружке и взятой на себя обязанности засадить цветами округ Портола. Меня ни о чем не спрашивали, и необходимость врать отпала.

Через три месяца я сдала экзамены и стала гордым обладателем лицензии охранника. С фотографии в документе удивленно глядела девушка с кривым каре. Джош назначил меня своим напарником и пообещал много тяжелой работы. Зная его, я предположила, что речь идет всего лишь о размеренном ежедневном труде с восьми до пяти. Зря Джош пугал меня рутиной. Напротив, я находила успокоение в однообразных и предсказуемых действиях: пробежки и плавание ранним утром, когда рана зажила, карате, учеба или работа допоздна, иногда вечерняя пробежка, чтобы вымотаться и быстрее заснуть.

Несколько раз я ходила в библиотеку искать информацию об эмпатии. Сначала мне выдали кучу книг про эффективное общение с коллегами, конструктивные отношения, радость понимания близких и все в таком духе. Я прочитала пару брошюр, но все это оказалось бизнес-литературой для успешного проведения переговоров или маркетинговых манипуляций. Эмпатия трактовалась как выгодное умение при общении с людьми, которая поможет понять человека и найти к нему подход. Моя эмпатия работала не так, или, возможно, я сама делала что-то не так, или, может, название, которое дала Келли, не совсем подходило. Я попыталась найти информацию о реальных научных исследованиях и откопала упоминания парочки лабораторий, которые этим занимались. Одна даже находилась в Сан-Франциско, но никакой конкретики в статье не было. Потом я закопалась в книги по анатомии мозга, узнала кучу интересного о мозговых центрах эмоций, префронтальных зонах и сенсорных системах. Но ответа на вопрос – откуда у меня такая способность и что с ней делать – по-прежнему не было.