Эта история началась со скандальной статьи «Слёзы ветерана», опубликованной 19 мая 2010 года в газете «Подмосковье» с подзаголовком «Участник Великой Отечественной войны скульптор Николай Щербаков оказался отрезанным от внешнего мира. Почему?». Статью украшала фотография скульптора на фоне старинного православного храма со склонённой берёзкой.
Незадолго до этого автор статьи, известный журналист Марина Александрина, к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне выпустила небольшой юбилейный альбом, посвящённый художникам Подмосковья – ветеранам Великой Отечественной войны, куда вошла и статья о скульпторе Н.А. Щербакове. Привожу почти дословно её текст.
«Николай Андреевич Щербаков ушёл на фронт, когда ему не было ещё и 18 лет, прошёл дорогами войны через Украину, Австрию, Венгрию, Чехословакию и Германию Как он сам не раз рассказывал, его безмерно восхищал истинный патриотизм нашего народа Но о себе и о том, как воевал, говорить не особо любил Вспоминал только, как брали Вену и как после ранения в ногу с осложнениями долго лежал в госпитале на берегу Эльбы
Демобилизовавшись в декабре 1945 года, он поступил в Московский институт декоративного и прикладного искусства, возглавлял который в то время знаменитый художник Александр Дейнека. В 1951 году, по окончании института, ему удалось победить в конкурсе среди 140 участников на скульптурное оформление станции метро „Краснопресненская“. И сейчас на сводах главного вестибюля станции можно увидеть 14 барельефов, выполненных Николаем Щербаковым вместе с его бывшими сокурсниками – молодыми художниками и архитекторами. Этот первый серьёзный успех начинающего художника, ученика известного скульптора Екатерины Белашовой, принёс ему известность, ведь подобные заказы ранее доверяли только самым крупным мастерам. Так, например, скульптурное оформление станции метро „Площадь Революции“ (1937–1939) и „Измайловский парк“ (1944) выполнял народный художник СССР, лауреат трёх Сталинских премий Матвей Манизер.
Затем были воплощённые в камне и металле героические образы современников: знаменитые учёные, космонавты, фронтовики, государственные и политические деятели и просто колоритные личности. Он неизменно побеждал в самых престижных конкурсах всесоюзного и республиканского значения, выполнял работы по специальному заданию правительства, удостоен почётного звания лауреата государственной премии Таджикистана им. А. Рудаки. Сегодня работы Николая Щербакова находятся в разных музеях страны: в Музее антропологии МГУ – портрет знаменитого скульптора-анималиста и графика, народного художника В.А. Ватагина, в Мемориальном музее Н.А. Островского – портрет Зои Космодемьянской, в Костромском музее – портрет А.С. Пушкина… Из последних работ художника следует отметить мраморную скульптуру древнегреческого философа Сократа, установленную в Международном университете в Кунцево, скульптурную группу „Пётр и Феврония“ в его родном Муроме. На выставке в Щёлковской художественной галерее, посвящённой 80-летию Московской области, демонстрировались две полуторанатурные скульптуры „Президент Д.А. Медведев“ и „Благословляющий Серафим Саровский“, выполненные в современном материале из стеклопластика. В мастерской скульптора находятся крупные гипсовые скульптуры „Илья Муромец поднимающийся“, „Творец“ (художник Василий Суриков) и много других, выполненных им в последние годы, но пока не переведённых в более долговечный материал.
В планах художника было создание ещё целой галереи работ, но летом 2008 года с ним случилось несчастье: тяжёлый инсульт надолго приковал его к больничной койке. Он выжил, но до сих пор не может передвигаться без посторонней помощи.
В планах редакции было интервью со знаменитым скульптором. Однако встретиться и даже просто переговорить с художником по телефону не удалось. По непонятным причинам проживающий с ним сын скульптора уже долгое время никого не допускает к отцу. Можно только догадываться, что чувствует человек, запертый в четырёх стенах, оторванный от друзей, знакомых, коллег по работе, которому не с кем даже словом перемолвиться, ведь сыновья, занятые своими делами, отнюдь не балуют его своим вниманием. И всё-таки мы попробовали представить, что чувствует человек, попавший в эту ужасную, трагическую ситуацию.
…Скульптор тоскливо смотрит в окно. За стеклом один и тот же, давно надоевший пейзаж, навевающий всё те же нерадостные мысли. Вот уже много месяцев он прикован к постели. Правда, три раза в день кряжистая смуглая Аида – девушка из Киргизии, которую сыновья наняли присматривать за ним, – пересаживает его на инвалидную коляску и везёт к столу: завтрак, обед, ужин. Всё-таки хоть какое-то, но разнообразие. Аида плохо говорит по-русски, но кое-как с ней всё-таки можно объясняться. С недавнего времени даже этого нехитрого общения он лишился: старший сын установил в комнате новый большой плазменный телевизор, и теперь Аида не отходит от яркой игрушки. Вот она и теперь как приклеенная сидит у экрана. Конечно, это гораздо интереснее, чем сидеть у постели немощного больного старика…
Его мысли опять возвращаются к тому, что случилось в этот злосчастный день – 13 июня 2008 года. Как обычно, он работал в своей мастерской на Чистых прудах. И вдруг отчего-то потемнело в глазах. На какое-то мгновение он потерял сознание. Когда очнулся, понял, что левая рука и левая нога не подчиняются ему. Как он добрался в тот день из столицы в подмосковную Клязьму, он не помнит. Дома вызвали „Скорую помощь“, и она увезла его в местную районную больницу. Когда он пришёл в себя, то увидел перед собой встревоженное лицо Луизы – дочери его бывшего однополчанина, которая появилась в его мастерской больше 20 лет назад и стала его верным помощником и коллегой. Он знал, что она не бросит его в беде. Наверное, если бы не она, он тоже ушёл бы в небытие, как те соседи по палате, которых одного за другим выносили накрытыми простынёй. Как он вынес весь этот ад районной больницы, куда свозили самых безнадёжных больных, где ни на минуту не прекращались стоны и предсмертные хрипы расстающихся с жизнью людей? Потом была и другая больница, уже в Москве, которая, впрочем, мало чем отличалась от первой. И наконец, реабилитационный центр. Там опытный врач, поколдовав над его безжизненными левой ногой и левой рукой, вынес вердикт, как приговор: надо привыкать к инвалидной коляске.
Он и старается не роптать, настраивая себя на хорошие мысли. Сыновья всё-таки его любят. Он всегда ими гордился: оба крепкие, статные, талантливые и умные. Старший, Андрей, обязательно навещает его раз в неделю, приносит дорогие экзотические фрукты. Ничего, что как только за ним закрывается дверь, всё достаётся Аиде. Пусть полакомится, он всё же считает себя джентльменом. Конечно, хотелось бы видеть его почаще. Но, наверное, у него более важные дела. Как и у младшего сына Егора, который хоть и живёт с ним в одном доме, но всё не успевает подойти и поговорить с отцом. И друзья о нём совсем забыли. Даже верная Лу – дочь его бывшего однополчанина, которая неотлучно находилась у его больничной постели, когда с ним всё это случилось, – куда-то исчезла, за последние месяцы ни разу не позвонила ему. Что ж, такова жизнь. Кому он нужен, старый, больной и беспомощный?
Иногда от одиночества ему кажется, что он начинает сходить с ума. И тогда он начинает кричать и звать на помощь. Но никто его не слышит. И слёзы медленно катятся из его глаз. Старый солдат выжил, но зачем ему такая жизнь?
Доктор экономических наук и профессор Л., в прошлом – депутат Государственной Думы, которая много лет работала вместе со скульптором и хорошо знает его, не оставляет попыток добиться встречи с Николаем Андреевичем.
– Николая Андреевича я знаю очень давно. Он однополчанин моего отца, который ушёл из жизни в 1989 году. Поэтому я отношусь к Николаю Андреевичу как к своему близкому родственнику. Но прежде всего он талантливый художник, один из лучших скульпторов нашего времени. Можно сказать, это наше национальное достояние, о таких людях надо заботиться, беречь их и оказывать им всяческое внимание. Когда с ним случилось несчастье, я почти три месяца ухаживала за ним в больнице, так как он находился в очень тяжёлом состоянии, а ухаживать за ним было некому. Первое время после выписки из больницы я ещё имела возможность его навещать у него дома в Клязьме, но вот уже несколько месяцев без объяснения причин меня, а также других его знакомых перестали пускать к Николаю Андреевичу, а также отвечать на телефонные звонки. Я не думаю, что такая изоляция от общества идёт на пользу его здоровью, а недавно я убедилась в том, что это делается вопреки его собственному желанию. Не так давно он сам попросил кого-то из знакомых или родственников, находящихся рядом с ним в этот момент, набрать мой телефонный номер. Из разговора с ним я поняла, что он находится в чрезвычайно подавленном состоянии и просил меня забрать его к себе в Москву. Я готова это сделать, обеспечить достойный уход и лечение в лучших московских клиниках, но родственники категорически возражают, поскольку решили, что ему и так хорошо: они о нём заботятся, он накормлен, ухожен и т. д. Но и в тюрьме тоже кормят и меняют бельё. Как можно человека без его согласия лишать самого элементарного – общения с другими людьми? Почему кто-то, пусть даже и близкие родственники, берёт на себя право решать за самого человека, где ему лучше жить и с кем общаться? То, что такой произвол творится в отношении инвалида, который сам не может себя защитить, а тем более участника Великой Отечественной войны, возмутительно вдвойне, – говорит Л.
Конечно, сам Николай Андреевич никогда не станет, да и не сможет жаловаться на произвол со стороны своих близких родственников, но, наверное, эта история должна привлечь к себе внимание общественных организаций, органов опеки и даже правоохранительных органов, которые должны поставить под контроль ситуацию, сложившуюся вокруг участника Великой Отечественной войны, скульптора Николая Щербакова».
