Но под этими стенами сидели за партами не дети, а взрослые. В классе шло родительское собрание, пожилая родительница возмущенно говорила Фирузе и школьной директрисе:

– Это ж надо додуматься! Бандиты ему отрезали… – ну, я не знаю даже, как это назвать! – а вы его героем сделали!

– Вы наших детей развращаете! – сказала вторая.

– Да гнать ее из школы! – выкрикнула третья и развернулась к директрисе: – Вот вы, директор, куда смотрите?

– Я? Я смотрю на вас… – сказала директриса – маленькая худенькая женщина в роговых очках, с пучком серых волос на голове, в строгом костюме мышиного цвета. – На вас на всех. И удивляюсь. Как вы сделали своих детей? Чем? – Поднявшись, она взяла указку, подошла стене с репродукциями картин. – Вот Давид, Микеланджело. Вот Леонардо да Винчи. Великие художники никогда не стеснялись показать то, что вы не знаете, как назвать. – Тут она вернулась к классной доске и мелом жирно написала на ней: «ПЕНИС».

Изумленный ропот прокатился по классу, и даже Фируза с оторопью уставилась на эту надпись, но директриса ожесточенно повысила голос:

– Так это называется! Да, Андрею Стахову бандиты его повредили. Но даже после этого он не перестал быть мужчиной! И в этом его геройство! Потому что мужчина – это от слова «мужество», а не от слова «пениство»! И далеко не все, кто с пенисом, имеют право называть себя мужчинами. А он имеет! И мы должны говорить об этом с детьми, мы должны воспитывать мужчин. А иначе… У нас семьдесят лет царило советское ханжество, и к чему это привело? К тому, что там, в России, уже демографический кризис, вот к чему! Сам их президент вынужден просить молодежь делать детей. А чем их делают? Капустными кочанами?

По ночному шоссе Андрей катил в гору. Это было тяжело, он выбивался из сил, но все толкал и толкал колеса своего инвалидного кресла. Редкие машины фарами выхватывали в темноте его силуэт, возмущенно гудели и опасно проносились мимо. Он ставил колеса на тормоз, переводил дыхание и снова катил вверх по дороге – из последних сил, но все выше и выше.

Наконец его обогнал армейский грузовик с крытым брезентовым кузовом, и солдаты, сидевшие в кузове, узнали Андрея, застучали по кабине водителя. Тот остановил машину.

Несколько солдат выпрыгнули из кузова, откинули задний борт, подняли в кузов Андрея и его кресло. И грузовик покатил вверх, к перевалу.

На перевале Андрей попросил высадить его. Солдаты спустили его вместе с креслом на обочину и уехали, а он откатил от шоссе к обрыву и остановился, глядя на горы, за которыми начинался рассвет.

Это было красиво! Мощно! Огромно!

Утреннее солнце, медленно восходящее за острыми снежными и ледяными вершинами Тянь-Шаня, сначала окрасило небо в нежно-сиреневые тона, затем добавило охры, потом – золота, и только тогда, когда огромная вселенная вобрала в себя эти краски, а небо стало бездонно прозрачным, только тогда сквозь узорчатый гребень Тянь-шаньских гор высветился пламенный край солнечного диска. Его Величество Солнце восходило над миром, и навстречу ему уже летели орлы и грифы, жаворонки и стрекозы.

Андрей сидел в кресле на высоком утесе Бричулинского перевала – вровень с острыми снежными вершинами, один в сияющем мироздании. Поднимаясь над ним, солнечный диск словно наполнял вселенную не только огнем своей исполинской топки, но и какой-то мощной органной музыкой, величественной и безграничной, как жизнь. И по сравнению с этими вечными горами, этими вечными ледниками и реками и этим вечным солнцем что наши мелкие беды, скандалы, неурядицы и даже увечья? Жить! Жить!!! Видеть небо! Слышать воду, бегущую по камням! Дышать ароматом трав и листьев! Жить и любить…

…Она сидела за столиком на летней веранде кафе-мороженого «Алые паруса». Это было знаменитое в Привольске молодежное кафе на Золотом озере в городском парке. Упругой молодой походкой Андрей взбежал по арочному мостику от берега к кафе, стремительно прошел меж столиков к грибку, под которым она сидела с книжкой и мороженым, и с ходу громко спросил:

– У вас не занято? Можно сесть?

Соседи повернули головы на эту бесцеремонность.

Она пожала плечами:

– Садитесь.

Он сел и, не понижая голоса, тут же выпалил:

– Девушка, вам говорили, что у вас красивые глаза?

Она подняла глаза:

– У вас при себе «шапочки»? Н-ну… презервативы?

Соседи за соседними столиками изумленно раскрыли рты.

Андрей поперхнулся:

– Гм…

– Что? – спросила она.

– Нет, ничего. Мне нравится ваша прямота.

– А в сексе вам что нравится? Как вы любите?

Соседи остолбенели в шоке, но Андрей и Алеся не обращали внимания на соседей.

– Ну, это как поведет, – ответил он. – Я не знаю заранее…

– А я знаю, – сказала она уверенно. – Во-первых, мне нравится, когда мне покусывают вот здесь, за плечами. Я от этого так завожусь! До крика! Вас это смущает?

Кто-то из соседей возмущенно встал, ушел за администратором. Но они продолжали как ни в чем не бывало.

– Вообще-то, – сказал он, – у меня дома толстые стены. Но сейчас лето, окна открыты. А вы можете не кричать?

– Нет! – заявила она. – И еще я люблю, когда мне целуют грудь. У меня от этого просто крыша едет. Вы будете целовать мне грудь?

Он улыбнулся:

– Не знаю, я еще не видел ее.

– А я вам покажу. Вот, смотрите…

Она сунула руку за пазуху, соседи возмущенно зашумели, и Андрей не выдержал, вскочил:

– Пошли отсюда! Быстро!

Схватив Алесю за руку, он бегом потащил ее из кафе – и вовремя: навстречу им уже шли администратор с милиционером.

Но они с хохотом выскочили из кафе, пробежали по арке навесного мостика.

– Дуреха, ты доиграешься! – говорил на ходу Андрей, обнимая Алесю.

– Ты проиграл! – хохотала она. – Ты струсил!

– Я подписал контракт с армией. Еду зарабатывать нам на квартиру.

– Я с тобой.

– Нет, эта Гюльфара хрен знает где – в Средней Азии.

– Если ты меня не возьмешь, я тоже завербуюсь. К подводникам.

…И снова Андрей побирался на своей «точке» – на перекрестке проспекта Свободной Азии и улицы Алишера Навои. Пот градом катил по его лицу, волосы слиплись, выхлопы газов забивали дыхание. Ослы и верблюды, проходя, роняли «лепешки» на мостовую. Но руки в изодранных перчатках с обрезанными пальцами продолжали толкать колеса инвалидного кресла – навстречу «нестиям», «Жигулям» и иномаркам, чиновникам и бандитам, хамам, жмотам и щедрецам. Цена каждого выпрошенного рубля, доллара и гюльфаринки – виртуозная эквилибристика на инвалидном кресле в узком проходе меж двух потоков транспорта…

А где-то в небе очередной пассажирский «Як-40» привычным курсом пролетел меж горных пиков, снизился над Гюльфарой и зашел на посадку, приземлился в местном аэропорту. Пассажиры – и среди них сорокапятилетняя русая женщина с двумя сумками в руках – спустились по трапу. Оглядываясь на горы и потея от жары, женщина вышла на привокзальную площадь, заполненную торговой среднеазиатской толчеей и шумом, разномастными машинами и нахрапистыми местными таксистами.

Поколебавшись, женщина сдалась одному из них и села в раздолбанную пыльную «девятку» с гордой надписью «ВИП-ТАКСИ».

Спустя полчаса «ВИП»-такси, сделав крюк через полгорода, остановилось у дома Андрея и Алеси. Счетчик показал 200 гюльфари. Русая женщина, отвернувшись от таксиста, достала из потайного, на теле, загашника сто российских рублей и отдала водителю.

– А чаевые? – сказал тот.

– Воду пей. «Чаевые»! – усмехнулась женщина, выходя из машины.

Таксист, выругавшись, уехал, обдав клубами пыли и женщину, и детей, игравших возле дома.

Женщина спросила у этих детей, где живут Стаховы, дети показали, и женщина вошла в подъезд, постучала в квартиру на первом этаже. Но никто не ответил. Женщина тронула дверь, и та открылась. Она осторожно заглянула внутрь, сказала негромко: