- Попался, - говорят, - удалец! Не напрасно мы тебя дожидались, знали, что вернешься.
Молчит воин, ни слова в ответ, а сыновья Агаповы опять за свое.
- Хоть и отважен ты, - говорят, - и смерть в глаза не раз повидал, а жить-то все одно хочется! Вот коли придумаешь, как родителя нашего из острога вызволить, тогда пощадим тебя, так уж и быть. На раздумье тебе день и ночь, а коли путного ничего не скажешь, то на кладбище тебя отнесем, хозяину отдадим - уж он-то тебя помучает...
Но вот день прошел, ночь наступила. Сыновья колдуна возле костра прикорнули, а витязь по-прежнему к столбу привязанный стоит. И грустно, и жутко ему утра дожидаться - от одной мысли, что чудищу гадкому на растерзание отдадут, не по себе делается.
Стоит он, горемыка, мыслями тяжкими себя изводит, но вдруг видит, как из ельника змея выползает, да змея-то длины неимоверной, сажени две, если не три будет. Вся белого цвета, только вдоль хребта зеленая линия ломаная. Подползла она к молодцу, ноги его обвила, все выше, к самому лицу подбирается. Вот и глазищи свои страшные в очи ему уставила, языком раздвоенным в голову, в шею, в грудь ему тычет, а потом... вдруг в веревки вцепилась, стала их рвать-терзать, пока не перегрызла. Освободила воина и тут же прочь уползла.
Удивился он, никак в толк взять не может, что же это за змея такая, откуда взялась она и с какой такой стати среди ночи сюда наведалась. "Ну да ладно, - думает, - змея змеей, а приказ-то царский я пока не выполнил". Тут он к сыновьям колдуна подкрался, за чубы их ухватил, головами друг о друга стукнул, связал обоих да из леса поволок.
По пути Боровика повстречал. Стоит Боровик на опушке леса, а возле ног его белая змея вьется, та самая, что ночью к жилью колдовскому приползала. Змея к старику словно кошка ластится, а он улыбается, по голове ее поглаживает да все похваливает. И догадался витязь, что неспроста она его выручила, что старик Боровик ее прислал. Тут он к Боровику подошел, земной поклон ему отвесил, за дело доброе поблагодарил. А тот лишь посмеялся да на прощание одно сказал:
- Добро помни и добром на него отвечай.
На том они и расстались.
Но вот вернулся воин к царю, честь честью обо всем доложил, в том числе и о ларце медном, и о мешке колдовском, что у чудища мохнатого на кладбище спрятаны.
- Я, - говорит, - нынче денек отдохну, а завтра поутру снова в путь, теперь уже за чудищем.
Выслушал государь молодца, похвалил, щедро деньгами одарил, но потом призадумался, за плечо его обнял и так рассудил:
- Оно, конечно, и верно. Надо бы зверя того кровожадного извести, дабы не поганил землю нашу святую. Но боюсь я за тебя - сердце так и ноет, беду чует. К тому же на границах нынче неспокойно, басурман того и гляди с набегом нагрянет, а ты, лучший витязь мой, то за колдуном, то за детьми его который день разъезжаешь. Теперь вот за чудищем каким-то навострился - негоже так!
Умолк царь, витязя по плечу похлопал, велел ему отдыхать, всемерно силы копить, к подвигам грядущим готовиться - с этим и выпроводил. А сам, недолго думая, в острог к колдуну направился.
Вот и подвал, вот и камеры тюремные, вот и злодей-чернокнижник в кандалах на коленях стоит, старый, неумытый, тощий - ну сущий скелет! - к тому же калека хромой. Глаза свои в пол уставил, лишь изредка голову подымает, словно волк исподлобья зыркает.
Оглядел его государь, посохом пнул да с укоризной спрашивает:
- Так и будешь молчать, злыдень? Так и не сознаешься, что людей для силы нечистой похищал? Мало тебя допрашивали, мало мучили, что ли?
Молчит злодей, съежился в страхе, еле дышит, а царь свое гнет:
- Да пойми же ты, несчастный, убогий, как бы ты ни хитрил, как бы ни крутил, а ведь я упрямство твое обломаю! Прикажу сыновей твоих допросить. Да допросить как положено, с железом каленым да на твоих-то глазах!
Застонал чернокнижник, завыл, задрожал словно листок осиновый, до самого пола согнулся. А царь усмехнулся и говорит этак вкрадчиво:
- Можно бы, конечно, и по-хорошему, можно бы деток твоих и на волю отпустить, кабы службу ты мне сослужил...
Замер узник, весь в слух ушел, а государь наклонился к нему и спрашивает тихонечко:
- Знаешь ли ты лесного жителя по имени Боровик? Сможешь ли изловить его?
- Смогу ли старика Боровика изловить? - переспрашивает колдун. - Едва ли, государь. Он не прост, старец этот, его сам лес защищает...
- Ну что же, - сердится царь, - тебе виднее. Но только одно учти: нынче деток твоих прямехонько к палачу отведут. Будешь знать, супостат окаянный, как повелителю своему перечить!
Что было делать Агапу, как не согласиться? И велел государь из темницы его выпустить, но в напутствие вот что сказал:
- Иди, да только чтобы без обмана! Дело сделаешь - сыновей отпущу, а коли вздумаешь в бега податься, то знай, что оба они на костер пойдут.
И вышел злодей-чернокнижник из подвалов тюремных, и в лес направился. Только ворота крепостные миновал, и сам не знает почему, зачем, но невольно взор свой к вьюнку обратил, что по стенам вверх поднялся. Оглядел цветочки его, к шелесту листвы прислушался, но так ничего и не расслышал.
Не расслышал, но почуял недоброе, призадумался, постоял с минуту на месте, вздохнул горестно и снова в путь.
Вот пришел он на старое кладбище, надгробный камень, заросший лишайником, отыскал, по камню постучал, и тотчас чудище однорукое изпод камня вылезло.
- Что-то давно тебя не было, - говорит чудище, - давно добычу ты мне не носил. Вот ларец возьми да возвращайся скорее.
Взял Агап медный ларчик, в глубь лесную отправился, три дня Боровика выискивал, а на четвертый день возле речки его приметил. Сидит Боровик у самой воды, рыб кормит. Те перед ним так и пляшут, из воды выскакивают, угощение на лету хватают.
А колдун тем временем медный ларчик открыл, железный мешок из него вынул, на траве расстелил, шептать заклинания принялся. Зашевелился мешок, задрожал, каждым колечком заискрился, зев свой страшный распустил, сорвался с места, на Боровика подобно хищной птице налетел. Вот уже наземь его свалил, вот поглотил и к ногам Агапа приволок. А тот мешок на спину взвалил да из леса прочь.
