Оказавшись на улице в новом, идеально выполненном теле, император задышал полной грудью. Он улыбнулся, и неслыханно удовлетворённо молвил:

–Я чувствую тепло солнца, мягкость травы, чистоту воздуха; вижу красоту неба… мне ещё никогда, не было так хорошо. Мне легко дышать, легко ходить, я всё так чётко вижу, прекрасное ощущение. Почему Чан раньше не мог это сделать,– коснувшись нового себя, озадачился Вэнтэр.

Вэнтэр – некогда это имя оживляло образ бездушного зла, в мрачных латах и с ледяными глазами. Но теперь, Вэнтэр являлся бессмертным, а сосуд его молодым, и не способным изнашиваться. Тот, кем он стал, был кем-то другим. Тоже Вэнтэром, тоже императором, строгим и властным, но другим.

Он сменил свои покои, стоявшие на первом этаже, сменил тронный зал, заменив всё это роскошью последнего яруса. Вид из его окон стал живописней, обстановка больше подходила владыке.

Когда наступил день, обязывавший генерала представить покорителю еженедельный отчёт об общем положении дел империи, Кан впервые посетил новый зал сильнейшего короля. Сам по себе девятый этаж представлялся длинным коридором, с тёмно-красными бархатистыми обоями на верхней половине стены, и деревянной отделкой на нижней. С широкими арочными окнами, меж которыми своего часа ждали бра, но без занавесей или портьер. Единственные двойные двери на всём этаже, тесненные серебром и золотом в узор крупной змеи отделяли тронный зал, и именно их осторожно раскрыл генерал. За пределами мозаики коридора его стальные сапоги встретил паркет, на котором широким кругом лежал ажурный алый ковёр. Он заправлялся под стол для совещаний из красного дуба, но трона не касался. Хрустальны престол, гордость властелина империи – вонзался в сам пол, и сдвинуть его было невозможно. Узор из мириад ромбиков и тысяч граней мерцающего стекла создавал высокую спинку, широкие подлокотники и пусть твёрдое, зато богатое сидение. На потолке, в свете дня, бездействовала люстра, сделанная словно из факелов, а окна, которых было больше десяти, но все узкие и протяжённые – рябили на округлых стенах, во всём полукруглом зале. Под кабинет владыки отдали четверть лучшего этажа; меньшего, Кан и не ожидал.

–Вы готовы принять мой доклад?– вопросил генерал, спрятав руки за спину.

–Готов,– сухо ответил Вэнтэр, что-то вписывая в листок.– Но прежде, я хочу сам кое-что доложить,– бодрее озвучил властитель, и поднялся с зиявшего всеми цветами радуги трона. Он поманил нэогара к себе, на пути к балконным дверям. Выход к небесному пирсу располагался прямо за спинкой трона, и служил главным его осветителем, ибо выполнен был из чистого, тонкого стекла. Дверь послушно въехала в борозды, проделав отверстие к воздуху и ограждённому перилами балкону.

–Что ты видишь?– спросил Вэнтэр, указав рукой на сбитые в районы и города чёрные с серым дома. Они походили на затупленные спицы, и их было так много, что улицы терялись.

Кан взглянул на вид с балкона, затем на императора, чьи сине-серые одежды шевелились вместе с ветром, и учтивостью сквозь замешательство ответил:

–Вашу Империю.

–Верно, Империю. Так я наказал называть это полушарие материка, чтобы сбавить недовольства черни, что всё ещё помнит старые королевства,– поглядев на генерала, согласился Вэнтэр.– А чего отсюда не видно, но нам известно, что оно там есть?

–Пустыню, и Евразию,– с ещё большим конфузом ответил Кан.

–Евразию,– с ноткой отвращения повторил покоритель, и потопал обратно в тронный зал.– Название северного полушария мы не тронули, ведь Витра и Сталия раньше лежали там. Евразия меньше, бедней, и холодней,– Кан задвинул дверь, оградив потоки тёплого воздуха, а Вэнтэр уселся на трон.– Тем не менее, с каждым днём туда переползает всё больше и больше рабочей силы, что я вижу как в твоих отчётах, так и во всех остальных. Скажи, это хорошо?– Вэнтэр уже знал, какого ответа ждать; его синие глаза впились в Кана, вставшего напротив престола.

–Нет,– уверено ответил генерал,– от потери трудящихся рук страдает экономика Империи и существует опасность, что военные гарнизоны отдаленной Евразии не смогут погасить возможные восстания.

–Именно,– удовлетворённо кивнул тиран, и мимолётная улыбка посетила его уста.– Я хочу искоренить это рвение нэогарских масс утечь из Империи. Огласи мой указ и делай всё нужное, пока он не будет исполнен: Категорически запрещается пересекать черту Империи и пустыни, стремиться обосноваться в Евразии и проживать на её территории. Евразия объявляется зоной отчуждения, где будет храниться всё, временно или постоянно не нужное Империи. Эмигранты из Евразии получат жильё, постоянный доступ к питанию и рабочие места согласно специфике способностей. Неподчинение карается смертью,– словно это ничего не значило, безразлично окончил император. Он опустил холодные сапфировые очи к документам, и когда Кан, кивнув, пошёл к двери, добавил:– Надеюсь на тебя,– из уважения подняв глаза ещё раз. Этим крайне просто было подкупить Кана, этот знак ему льстил.

Вэнтэр не всегда искал ключи от чужой самоотдачи, но заместитель его раскрыл императору глаза на важность этого умения. Как гласило правило Кадэна: «Приказ это хорошо, но желание – вот что отлично». И властитель понял, кого нужно ободрять, а кого пугать. Тем не менее, когда президент «объединенных научных ассоциаций империи» вместе с закатом пожаловал в тронный зал, воевода неизбежно изумился. Завидев раскрашенного нэогара на пороге, он одарил его хмурым взглядом.

–Простите, не отвлеку?– осведомился Чан, закрывая двери.

–Уже отвлёк,– выдохнул Вэнтэр.– Надеюсь, не зря?– в красных лучах хрустальный трон отдавал сочными бликами всех оттенков огня, что смотрелось величественно и пугающе.

–Мне хватило смелости взяться за один проект… надеюсь, он вас заинтересует,– без робости шагая к краю длинного стола совета, молвил Чан.– Недавно я выходил за пределы стены, что стоит вокруг замка. Я посмотрел на наших нэогаров со стороны. Они безустанно трудятся, на благо вас и империи, но… разве, они это заслужили? Объединенные народы всё ещё помнят ожесточенные войны, и держат на это обиды. Может быть, нэогарам стоит отдохнуть?

–Отдохнуть?– моментально исказилось имперское лицо недовольством.– Что за глупости? Им незачем отдыхать. Они будут покорнее, сильнее уставая.

–Разве? С другой стороны, они тоже чувствуют, у них есть эмоции, нравы и характер. Если их слишком многое не будет устраивать, народ не свергнет вас?

–Нет!!!– вздыбился император.– Мой народ не предаст меня!

–В ближайшее время, конечно нет. Но у вас в запасе вся вечность…– свёл Чан голос к тихому.

–…допустим. И что ты предлагаешь?– взбодрившись, спросил император.

–Я сумел создать пустое человеческое тело и оживить его, не перенося в него разум нэогара,– улыбаясь, похвалился учёный.

–И что?– Вэнтэр усмехнулся, но ему всё же стало интересно.

–Такого человека легко обратить рабом. Глупой и преданной рабочей силой, самой выгодной из всех,– профессор развёл руки, а чёрно-белое лицо выпустило улыбку.

Синяя пыль Вэнтэровых глаз расширилась, перебив сверкание изгиба уст.

–Мне нравится,– приглушённо признался тиран.– Этот проект достоин жить,– улыбка не отпустила его губы.– Рабы собственного производства… может, хоть это угомонит зреющие недовольства,– Вэнтэр откинулся на спинку, мечтательно обдумывая свою утопию.– Наводни ими Империю.

Только этих слов Чан ожидал. Теперь, получив согласие от самого императора, можно было масштабировать проект. Одним единственным, уже созданным рабом, ограничиться не придётся. О нём-то Чан и умолчал… о Джаине – таким стало имя первому автономному человеку. Первому, из каскада грядущих…

2 эпизод.

Латата.

Успех кружит голову сильнее карусели, а слава творца бессмертия и того больше.  Удача за удачей соскребли с поведения Чана осторожность; в пору было сказать, что он стал самонадеянным, но учёный отобрал сей повод. Император вновь дал добро его задумкам, а профессор подготовился к этому, будто заранее был уверен. Иначе он бы не решился на самостоятельный, никем не заверенный и никому не известный эксперимент. Но солнце взошло, и вот он, в позолоченных лучах итог самоуверенности Чана. В комнате, куда отлёживаться отвезли императора, едва тот стал бессмертным – свои очи раскрыл новый человек, не бывший до этого нэогаром. Его разум сохранял автономию, воля была свободна, но мысли пока задурманены.