— Да, не могу с тобой не согласиться. Вряд ли такое образование мне смог бы обеспечить отец. Просто раньше я принимал это как должное. Хотя давно бы мог задуматься, следователь ведь как никак. Со мной учились отпрыски графов, баронов, высших правительственных чинов, генералов… Были, конечно, и такие как я, но думаю, у их родителей были большие связи или влиятельные родственники. Еще меня сейчас смущает, что я получил место в Петербурге, тогда как многим пришлось начинать службу в провинции.

— Думаешь, Дмитрий и к этому причастен?

— Трудно сказать. Возможно, и так. Теперь мы уже вряд ли узнаем. Если только этот малолетний сыщик еще что-нибудь не раскопает в бумагах. Я не удивлюсь, что он теперь перероет все архивы старого князя. Сыщик и интриган.

— Интриган?

— Еще какой! Мог ведь сказать просто, мол, Вы — не мой отец, но, возможно, мы — родственники. А он целый спектакль разыграл перед нами и наслаждался этим.

— Но он же мальчишка, хотел произвести впечатление и добился этого.

— Но умный… Взял факты из разных мест и сложил вместе — как два и два.

— Может, это родственное? — подначила Анна мужа.

— Способности к дедукции или знание арифметики? — ухмыльнулся Штольман.

Анна увидела, что Яков уже немного отпустил ситуацию, и решила задать важный вопрос.

— Яша, ты сильно злишься на князя, что он не признал тебя?

— Чем больше я думаю, тем больше склоняюсь к тому, что он поступил разумно, что оставил все, как есть. Аня, признать незаконного ребенка практически невозможно, тем более появившегося в результате прелюбодеяния. Он, конечно, мог бы попытаться, но это вряд ли бы у него получилось. Зато разразился бы большой скандал, и в него были бы вовлечены не только он и я, но и отец и матушка. Отца бы выставили дураком и рогоносцем, матушку — девицей легкого поведения, а уж что было бы со мной — лучше и не думать. Ты правильно сказала, что у меня был хоть какой-то отец. По крайней мере меня крестили и я получил фамилию мужа матушки, потомственного дворянина. Да, Анна, я — потомственный дворянин, а мог бы быть записан в податное сословие, как и любой другой бастард, если бы Штольман отказался считать себя моим отцом. Сейчас я понимаю, что хотя бы за это должен быть ему благодарен. Пусть он меня и не любил, но с его фамилией у меня была нормальная жизнь, хоть и не такая счастливая, но и не такая ужасная, как бывает у незаконнорожденных, у которых нет вообще никаких прав… Да, он был ко мне равнодушен, но меня любила хотя бы матушка… Аня, если у нас когда-нибудь будет ребенок, я буду его любить, любого, главное, что твоего.

— Да, нам очень повезло, ведь Александра искать уже не надо. Никто и не заподозрит, что не твой, — с иронией сказала Анна. — Яков Платонович, Вы… мало биты были?

Штольман понял, какую глупость он сказал, но не знал, как выпутаться из ситуации.

— Так это когда уж было… А что? Я не молод да и ранен был…

— Но не туда же… Яков, у меня впечатление, что ты тогда не две рюмки, а две бутылки выпил, а хмель так и не выветрился, — покачала головой Анна.

— Аня, ты меня простишь за то, что я наговорил тогда? Я вел себя безобразно, омерзительно. Устроил сцену, был чрезвычайно груб и ругался при тебе последними словами… Я не должен был опускаться до такого, что бы ни случилось. И как ты меня такого терпишь…

— Терплю, потому что люблю тебя. Кроме того, я столько много новых слов узнала, — она хихикнула.

— Да, словарный запас у меня богатый… Но, как сказал Александр, не для дамских ушей. А то, что я сказал сейчас — Аннушка, я ничего подобного не имел ввиду, просто ляпнул глупость. За это тоже прости…

— А меня бы простил? — с языка Анны сорвался совершенно нелепый вопрос, но было уже поздно.

Штольман прекрасно понял, о чем спросила Анна. Об измене. Он верил, что Анна, его Анна никогда ему не изменит. И ему не хотелось думать по-другому. Но вопрос был задан и требовал ответа.

— Аня, я сделаю все, чтобы тебе никогда не был нужен другой мужчина, — серьезно сказал Яков Платонович, глядя прямо в глаза жены. — Если вдруг это все же когда-нибудь случится, то в этом будет только моя вина.

— Этого никогда не случится, — ответила Анна, не отводя взгляда. — Яша, и ты меня прости… Я совсем не хотела это сказать…

Вот уж воистину говорят: язык — враг мой. И кто дернул ее за язык? У Якова и так сейчас душа в клочья, а она просто растерзала ее своим глупым вопросом. Она видела, сколько боли было в его пронзительном взгляде, когда он смотрел ей прямо в глаза. Конечно, ей никогда не будет нужен другой мужчина. Зачем ей другой, если она любит Штольмана? И ей необходимо показать ему, что это так. Она попыталась скинуть пижамную куртку мужа.

— Нет, нет, наоборот надень, Аннушка, ты же мерзнешь. Сейчас прохладно, — он бережно, как на ребенка надел на нее куртку и застегнул пуговицы. Пижама полностью скрыла фривольную сорочку, которая так впечатлила Якова накануне.

— А как же ты?

— А меня твоя любовь греет.

— Ты в пижаме такой… домашний…

— Нравится? — чуть улыбнулся Штольман. — Тогда нам нужно купить еще несколько, пока мы в Петербурге.

— Очень нравится. А без пижамы ты мне нравишься еще больше, — улыбнулась Анна в ответ и чуть покраснела.

Только сейчас Штольман догадался, зачем она хотела избавиться от его пижамной куртки.

— Аня, ты хочешь быть со мной? — спросил он с робкой надеждой в голосе. — Правда хочешь? — он взял ее ладонь и легко сжал.

— Правда. Хочу. Сейчас. И не только сейчас, — она взяла Якова за другую руку и положила его пальцы на верхнюю пуговицу пижамы.

========== Часть 11 ==========

Когда они собирались спуститься вниз, в дверь постучали. Коридорный вручил Якову Платоновичу конверт с княжеским гербом: «Господин Штольман, Вам письмо от его Сиятельства князя Ливена».

— Александр прислал письмо? Не думал, что он так скоро проявится, — Штольман вскрыл конверт и стал читать.

«Любезный кузен Яков Платонович!

Я очень надеялся встретиться с Вами еще раз, пока Вы в Петербурге. К сожалению, дела вынуждают меня уехать в имение незамедлительно.

Я продолжил разбирать бумаги отца и нашел несколько записей, касаемых Вас. Я переписал их для Вас от руки. Извините, оригиналы отдать Вам не могу. Вы сможете увидеть их, когда мы в следующий раз встретимся.

Я дерзну высказать свое мнение. По записям видно, что Дмитрий Александрович был по-своему к Вам привязан. Мне очень жаль, что он не смог быть Вам отцом или хотя бы открыться Вам. Надеюсь, что это не помешает нам продолжить знакомство.

Кланяйтесь от меня Анне Викторовне.

Ваш Александр»

Штольман развернул остальные листы бумаги и начал просматривать заметки, написанные полудетским почерком Александра.

«Наконец Ш. привез моего мальчика в пансион. Сегодня я пошел посмотреть на него. Я не видел его более трех лет и тем не менее сразу узнал его среди других воспитанников на прогулке. Жаль, что я не могу даже приблизиться к нему, ведь наше родство будет очевидным. Он слишком похож на меня, чтобы это кто-то не заметил.»

«Как только я прибыл в Петербург, сразу же поехал к пансиону и стал ждать, когда они выйдут на прогулку. Как мой мальчик быстро растет и как быстро бежит время. Через третьих лиц я узнаю об его успехах. Он большой молодец. Пансион, конечно, хороший. Но что он ему даст? Нужно будет на следующий год поместить его в Императорское училище правоведения. После него он сможет сделать карьеру, а при его уме, способностях, упорстве и честолюбии я в этом не сомневаюсь.»

«Видел сегодня моего мальчика, когда их водили в Летний сад. Увидел на улице группу мальчишек в мундирах и моего среди них и пошел за ними. Я почти столкнулся с ним. Он странно посмотрел на меня и помотал головой, как будто ему что-то померещилось. За это время я успел отступить за статую. Как жалко, что я не могу просто подойти к нему и сказать, кто я. Как я иногда негодую, что я не могу поступать, как бы мне хотелось, а должен все время оглядываться на отца… Когда это произойдет, мой мальчик будет уже слишком взрослый, чтоб я мог войти в его жизнь.»