Смотреть на них я уже больше не мог. Попросил извозчика отвезти меня в ресторан. Он, видя мое горестное выражение, все же спросил:
— Тот господин — сынок Ваш, поди, барин? Похож на Вас шибко.
— Сынок, — согласился я.
— Из-за этой крали и не видитесь? Не по душе Вам, видно, сноха…
Сноха?? Да не дай Бог!! Если Яков по своей дурости еще и женится на этой бестии, ничего ему не оставлю! Ни гроша! Не хватало еще, чтоб через него она получила еще что-то от Ливенов! Она и так уже обобрала немало похотливых светских дураков… Позволит Яков себя окрутить, женится на ней, пусть всю жизнь живут на его чиновничье жалование, а не на княжеские доходы! Может, я и чересчур суров с сыном, но на капиталы князей Ливенов он с ней жить не будет! За глупость подобного рода надо платить. Хоть мне и жалко его, до слез жалко — сын, единственный, но с таким его выбором я никогда не смирюсь и не приму его… И даже, скорее всего, в этом случае не скажу ему, что я — его отец… Хоть я и хотел сделать это, да еще и обещал это Елизавете…»
Анна сидела потрясенная — получается, что из-за Нежинской Яков не только мог не получить ничего от князя Ливена, но и никогда не узнать, что тот являлся его настоящим отцом… Ей было жалко и Якова, и князя… Князю, вероятно, было действительно горько до слез — в нескольких местах чернила немного расплылись… Не такой женщины как Нежинская желал он своему единственному сыну… Даже как любовница она была неугодна, а уж как возможная жена и подавно… Князь Ливен писал по принципу бумага все стерпит и не жалел нелестных слов в отношении Нежинской, но два слова, видимо, наиболее непристойных, все же вымарал… Какие — можно было догадаться. Не из тех, что приняты в обществе… Но князь не только клял фрейлину на чем свет стоит, но и задал очень уместные вопросы. Зачем Штольман был нужен Нежинской? Для каких грязных дел? Дмитрий Александрович был умен и дальновиден — он даже предугадал, что с Якова полетят эполеты и что его куда-нибудь сошлют. Штольмана действительно понизили в чине, но вместо Сибири «сослали» в Затонск… где они встретились… И куда приезжала Нежинская, чтоб вернуть Штольмана в Петербург, а главное — себе… И в чем-то все же преуспела, как бы горько это ни было… Яков Платонович с ней в Петербург не уехал, но позволил себе… больше, чем Анне бы хотелось… Она понимала, что у мужчины возраста Штольмана да еще с репутацией дамского угодника не просто были женщины, а их было немало. Но видеть рядом с ним Нежинскую было… больно. И дело было не только в ревности, но и в том, что, как правильно написал князь, это была расчетливая, эгоистичная и насквозь фальшивая женщина, в искренние сердечные чувства которой к Штольману Анна не верила. Нет, какие-то чувства у нее к Штольману были, вот только шли они не от сердца. А он, похоже, поначалу Нежинской верил… Анна подумала о том, что никогда не относилась к Лизе с неприязнью, хотя она тоже была любовницей Якова. Да, это было очень давно, и с Лизой она, естественно, знакома не была. Но почему-то ей казалось, что если бы такое случилось, она бы ревновала Якова к ней, горевала, что он предпочел Лизу ей, но плохо бы про нее не думала. Эта добрая, приятная женщина была бы ее соперницей… но не врагом… Не врагом, от которого можно ожидать любой гадости и подлости как от Нежинской…
Анна понимала, что такая бесчестная, и к тому же, по словам князя, распутная женщина как Нежинская пришлась князю Ливену совершенно не по душе, даже если и имела высокое положение фрейлины Императрицы. Но была озадачена тем, что сама она, похоже, приглянулась Его Сиятельству. Она осозновала, что дочь провинциального адвоката с невеликим приданым была не самой лучшей партией для Штольмана, что если бы он надумал жениться, в Петербурге он мог бы найти себе супругу и породовитее, и побогаче. Но в своих письмах к сыну князь всячески подталкивал его жениться именно на ней, Анне, когда каким-то образом узнал, что Яков отдал ей свое сердце. Оставил ему квартиру, чтоб он жил там с ней, оставил перстень князей Ливенов, который был у нее сейчас на руке… Рассказал все своему брату, похоже, заранее зная, что Павел примет его незаконного сына… и его избранницу… Была ли симпатия князя Ливена к барышне Мироновой основана только на том, что Яков влюбился в нее, как ей хотелось думать ранее, или же что после Нежинской для Его Сиятельства любая порядочная барышня или дама уже была бы хороша для сына, она теперь затруднялась сказать…
Ливен поднялся в свои покои и увидел, что дверь в комнаты брата была открыта. Около секретера сидела Анна и смотрела в никуда.
— Аня, что случилось? Почему на тебе лица нет?
— Павел? Извини, я зашла в комнаты к Дмитрию Александровичу…
— Я же тебе говорил, что ты можешь заходить в них, когда захочешь, поэтому и оставил их открытыми.
— Я снова увидела дух Дмитрия Александровича, он сидел за этим секретером и что-то писал, а потом взял тетрадь и еще что-то и поместил куда-то сбоку. Я даже не поняла куда… А когда дух исчез, я решила попробовать поискать. Открыла несколько ящичков и в одном случайно на что-то нажала, оказалось, что внутри боковой стенки был тайник. И я вынула его. А в тайнике… вот, — она показала Павлу портрет Кати и Якова и тетрадь.
— Я не понимаю, из-за чего ты расстроилась. Думала, что я буду тебя ругать, что ты залезла в секретер? Нет, не буду. Ты ведь не среди вещей Дмитрия копалась, я же тебе сам сказал, что здесь никаких его вещей нет.
— Но Дмитрий Александрович-то мне показал… Точнее его дух…
— Ну так ты же случайно открыла. Если не знать точно, где механизм, тайник не открыть. Только если действительно случайно. В таких секретерах часто бывают потайные отделения, в совершенно разных местах — двойное дно в ящичке, выдвижная стенка как в этом… Дилетанту в этом не разобраться. Тебе просто, как говорят, подфартило. Я рад, что ты нашла портрет. Я и не знал, что такой есть.Теперь у Якова будет свой настоящий портрет с матерью. А не тот, где он с Дмитрием и Катей, про который мы не могли с точностью сказать, с кого он срисован, с изображения Якова, о котором мы не знали, или, возможно, даже с моего. Или ты не рада?
— Нет, конечно, я тоже очень рада, что нашелся этот портрет.
— Тогда в чем дело?
— Павел, тетрадь упала на ковер и открылась на одной странице, а я прочитала… вот здесь… больше я ничего не читала… честно…
Павел взял дневник брата. Быстро пробежал глазами по странице.
— Ты из-за Нежинской так расстроилась?
— Да… Ты ее знаешь?
— Как мне ее не знать, если мы оба при дворе? Дмитрий, на мой взгляд, дал ей очень точную характеристику… Тебе неприятно из-за того, что Яков связался с такой недостойной женщиной?
— Да… И что он… был с ней в Затонске… после того, как расстался с ней в Петербурге… и еще кое-что…
— Аня, мне кажется, он был с ней не только по той причине, что она была… доступной женщиной… Думаю, там было не все так просто… Но даже если и не это, мужчина может пойти с женщиной, даже с бывшей… если он не связан обязательствами с другой… Ведь будет ли у него когда-нибудь что-то с тобой, Яков не был уверен… мечтал — да, но вряд ли даже надеялся… Так что не суди его строго… за Затонск…
— Не судить его строго за Затонск?
— Да. А что касается, самой его связи с Нежинской, согласен, приятного тут мало… Но думаю, Дмитрий принял слова извозчика слишком близко к сердцу — он зря беспокоился, что Яков и Нежинская могли когда-то пожениться. Зная Нежинскую, я могу сказать, что она бы никогда опустилась до того, чтоб выйти за Штольмана — не за таким мужем она охотилась все годы. Штольман совершенно не из того круга, откуда мужчины, которых она пыталась захомутать. Но если бы Яков растерял последние крупицы разума и сделал ей предложение, а она приняла его — по неведомым мне причинам, то Дмитрий бы сделал правильно, если б ничего не оставил Якову… И я бы… тоже подумал, говорить ли Якову, что мы родственники… Извини, если это прозвучит для тебя предвзято, но я бы не стал искать… родства с человеком, который выбрал себе в жены подобную особу… Ливенам хватило позора иметь такого как Гришка, без Нежинской…
