Неожиданное прекращение музыки разбудило меня. Мне показалось, что я во сне слышал, как открылась дверь. Посмотрев туда, где сидели музыкантши, я их не увидел. Бандола[75] лежала на оттоманке.

Со своего места я видел не всю комнату, но знал, что кто-то вошел через наружную дверь. Я слышал приветственные возгласы и ласковые слова, слышал шелест одежды, слова «Папа!» и «Моя маленькая Зоя!» Последние слова произнес мужчина. Потом последовал негромкий разговор, слова которого я не разобрал.

Прошло несколько минут, я лежал молча и прислушивался. Вскоре в коридоре послышались шаги и звон шпор, задевающих крытый плиткой пол. Шаги прозвучали в комнате, человек подошел к кровати. Посмотрев на него, я вздрогнул. Передо мной стоял охотник за скальпами!

– Вам лучше. Скоро совсем поправитесь. Я рад, что вы выздоравливаете.

Это он говорил, не протягивая руку.

– Я у вас в долгу: вы спасли мне жизнь. Ведь это так?

Странно, но я был убежден в этом, как только увидел этого человека. Думаю, эта мысль приходила мне и раньше, после того, как я очнулся. Может, я встретил его, когда искал воду, или мне это только приснилось?

– О, да, – ответил он с улыбкой, – но мне пришлось вмешаться, потому что вы были на краю гибели.

– Пожмете ли вы мне руку? Простите ли меня?

Даже в благодарности есть что-то эгоистичное. Но как необычно изменились мои чувства к этому человеку! Я просил руку, которую несколько дней назад в приступе гордой морали отверг, как нечто отвратительное.

Но меня одолевали и другие мысли. Человек, стоящий передо мной, муж женщины и отец Зои. Его ужасное занятие было забыто; и в следующее мгновение мы обменялись дружеским рукопожатием.

– Мне нечего прощать. Я уважаю чувства, которые заставили вас так действовать. Эти слова могут показаться вам странными. По тому, что вы обо мне знаете, вы правы. Но придет время, сэр, когда вы узнаете меня лучше; и тогда поступки, которые сейчас кажутся вам отвратительными, могут показаться не только простительными, но и оправданными. Однако хватит сейчас об этом. Я пришел сюда, чтобы попросить вас не рассказывать здесь то, что вы обо мне знаете.

Он перешел на шепот, в то же время указывая на двери комнаты.

– Но как, – спросил я, пытаясь сменить неприятную для него тему, – как я оказался в этом доме? Как я полагаю, то ваш дом. Как я сюда попал? Где вы меня нашли?

– В не слишком безопасном положении, – с улыбкой ответил он. – Меня вряд ли стоит благодарить. Вас спасла ваша благородная лошадь.

– Ах, моя лошадь! Мой храбрый Моро! Я его потерял!

– Ваша лошадь стоит над кормушкой с кукурузой в десяти шагах от того места, где вы лежите. Думаю, вы найдете ее в лучшем состоянии, чем когда видели в последний раз. Ваших мулов нет. Седельные мешки в безопасности. Вы найдете их здесь.

И он показал на изголовье моей кровати.

– И…

– Вы хотите спросить о Годе, – прервал он меня. – Не беспокойтесь на его счет. Он тоже в безопасности. Сейчас его здесь нет, но скоро он вернется.

– Как мне отблагодарить вас? Поистине хорошая новость. Мой храбрый Моро! И мой Альп! Они все здесь. Но как? Вы говорите, что меня спасла лошадь. Она это сделала и раньше. Как это произошло?

– Очень просто. Мы нашли вас во многих милях от этого места на утесы над Дель Норте. Вы висели на лассо, которое по какой-то счастливой случайности обмоталось вокруг вашего тела. Один конец лассо был привязан к удилам, и благородное животное, присев на задние ноги, выдерживало вашу тяжесть!

– Благородный Моро! Какое ужасное положение!

– Да, можно сказать и так. Если бы вы упали, пролетели бы тысячу футов, прежде чем удариться о камни внизу. Поистине ужасное положение.

– Должно быть, я споткнулся в поисках воды.

– В бреду вы шагнули с утеса. И сделали бы это снова, если бы мы вам не помешали. Когда мы вытащили вас на утес, вы сопротивлялись и пытались вернуться. Вы видели внизу воду, но не видели пропасть. Жажда ужасна; она само безумие.

– Кое-что из этого я помню. Мне это казалось сном.

– Не беспокойте голову такими мыслями. Врач посоветовал мне оставить вас здесь. У меня есть цель, как я сказал (при этих словах лиц его стало печальным), иначе я не нанес бы вам этот визит. У меня очень мало времени. Сегодня вечером я должен быть далеко отсюда. Доктор позаботится, чтобы у вас было все необходимое. Моя жена и дочь будут заботиться о вас.

– Спасибо, спасибо!

– Вы благоразумно поступите, если подождете здесь возвращения ваших друзей из Чихуахуа. Они пройдут недалеко отсюда, и я скажу вам, когда они будут близко. Вы образованный человек. Здесь есть книги на разных языках. Забавляйтесь. Они будут вам играть. Мсье, адье!

– Сэр, еще минуту! У вас какая-то причуда, связанная с моей лошадью?

– Мсье, это не причуда; но объясню как-нибудь потом. Возможно, эта потребность больше не существует.

– Возьмите лошадь, если хотите. У меня будет другая.

– Нет, мсье. Неужели вы думаете, что я отниму у вас то, что вы так высоко цените и цените справедливо? Нет, нет! Оставьте себе доброго Моро. Я не удивляюсь вашей привязанности к этому благородному животному.

– Вы сказали, что вам предстоит долгая поездка. Возьмите его хотя бы на время.

– Вот это предложение я приму, потому что моя собственная лошадь очень устала. Я два дня провел в седле. Что ж, адье!

Сеген пожал мне руку и вышел. Я услышал звон его шпор, когда он прошел по комнате, и в следующее мгновение дверь за ним закрылась.

Я остался один и лежал, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Примерно через полчаса после его ухода я услышал стук копыт лошади и увидел промелькнувшую мимо окна тень всадника. Он отправился в дорогу, несомненно, по кровавому делу, связанному с его занятием.

Я лежал, думая об этом странном человеке. Потом мои размышления прервали сладкие голоса, передо мной появились милые лица, и охотник за скальпами был забыт.

Я изложу события следующих дней в немногих словах. Не стану утомлять вас подробностями своей любви – любви, которая за несколько часов превратилась в глубокую пылкую страсть.

Я был тогда молод; как раз в таком возрасте, когда романтические приключения, в которых я участвовал, действуют особенно сильно; это они поставили на моем пути прекрасное существо; это возраст, в котором сердце, не охраняемое холодными расчетами на будущее, без сопротивления отдается электрическому воздействию любви. Я говорю «электрическому», потому что считаю, что в этом возрасте чувства, связывающие два сердца, относятся исключительно к такой природе.

В более позднем возрасте эта сила растворяется и разделяется. Ею начинает править разум. Мы начинаем сознавать возможность переноса чувств, если они ослабли; и теряем ту уверенность, которая утешает нас в молодости. Мы становимся надменными или ревнивыми, если обстоятельства способствуют нам или оборачиваются против нас. К любви в более позднем возрасте примешивается нечто иное, отвлекающее нас от ее божественной сущности.

Я могу назвать то, что испытывал, своей первой настоящей страстью. Я считал, что любил раньше, но это была только мечта – мечта деревенского мальчишки, увидевшего небо в ярких глазах своей застенчивой одноклассницы; или который на семейной пикнике в какой-нибудь романтической долине коснулся розовой щеки своей красивой кузины.

Я выздоравливал со скоростью, которая удивляла искусного знатока трав. Любовь подкармливала и укрепляла пламя жизни. Воля часто определяет действия, она обладает властью над телом. Стремление быть здоровым, жить и видеть цель жизни часто ускоряет выздоровление. Так было со мной.

Я окреп и встал с постели. Взгляд в зеркало показал, что ко мне возвращается нормальный цвет лица. Любовь питает пламя любви. Воля часто определяет поступки, и, что ни говорите, она обладает властью над телом. Стремление выздороветь, жить и сам объект любви часто оказываются лучшими лекарствами. И все это у меня было.