— Пустяки, Ваша Милость. У нас на кухне горшочков хватает. Мне лестно, что Вам и Его Сиятельству пришлись по вкусу мои блюда. Надеюсь, и сегодняшние не разочаруют.

— Я, пожалуй, возьму телятину с Вашим камберлендом и рагу из кролика, раз Вы сами их предлагаете, — сделал выбор Яков Платонович.

— А я побалую себя рагу и тефтелями. Соус к тефтелям тоже Ваш?

— Тоже мой, — подтвердил Паскаль. — Васька, ну что ты застыл как столб? Ставь, что принес, и беги на кухню. Слышал, что господа заказали?

Половой кивнул хозяину, расставил принесенное с подноса на стол и удалился.

— Очень надеюсь, что и в этот раз Вам все понравится. Как и когда Вы были у нас с Его Сиятельством, — улыбнулся совладелец ресторана.

— Я жалею, что до приезда Павла Александровича никогда не бывал у Вас. Все как-то ноги не доходили…

— А я ведь, честно говоря, грешным делом, ранее думал, что Вы, столичный житель, посчитали наше заведение недостойным своего внимания… Но потом всей семьей, включая Его Сиятельство, оказали нам честь. Его Сиятельство не постеснялся признаться, что ему наша кухня понравилась, мне лично благодарность высказал. Для меня это очень много значит.

— А что в этом такого?

— Некоторые господа из столичной знати хоть и посещают Собрание, считают, что наш ресторан при нем не того уровня, к каким они привыкли, всем своим видом показывают, что снизошли до того, чтоб порог нашего заведения переступить и отужинать здесь. А сами за обе щеки уплетают так, что за ушами пищит. А потом еще и повара посылают выспросить рецепт того блюда, которое столичным вроде как и в подметки не годится…

— Уж не о Разумовском ли Вы? — предположил Штольман.

— О нем.

— И Вы дали рецепт его повару?

— Нет, не дал. Повару князя Ливена дал бы, потому как Его Сиятельство с уважением относится к людям, даже простым. А князь Разумовский — нехорошо о покойном так говорить, но заносчивый был человек. Пытался, правда, изображать из себя либерала, да только плохо у него получалось. Повар, кстати, тоже, как и его хозяин — как же, в Петербурге да при князе… А дама, с которой князь у нас как-то ужинал, фрейлина, и вовсе своей спеси не скрывала. Понимаю, должность у нее при дворе, конечно, видная, но смотреть из-за этого на остальных сверху вниз и разговаривать таким тоном, словно они… букашки ничтожные… Впрочем, не стоит та дама разговоров, тем более, что уехала давно…

Такое поведение Нежинской Штольман, бывало, лицезрел и в Петербурге. И чем дольше они были знакомы, тем больше это проявлялось. Поначалу она, видимо, считала необходимым держать при нем лицо, а позже перестала это делать и вела себя с простым людом вроде половых в ресторане кичливо. Как-то раз во время ужина на ее нескрываемое недовольство тем, что к ней, фрейлине Государыни не проявили особого отношения, он отреагировал: «Нина Аркадьевна, на какое особое отношение Вы рассчитывали? Не думаете же Вы, что перед Вами здесь должны пасть ниц, как перед Ее Величеством». В ответ он получил: «Яков Платонович, Вы — хам. Но что еще можно ожидать от неотесанного фараона».

Что ж, возможно, он неотесанный фараон и хам… Вот только фрейлина, которая считала себя отесанной, заточенной под высшее общество, временами отличалась не меньшим хамством, чем, по ее мнению, он сам. Уже не в первый раз он слышал о неприятном впечатлении, которое произвела на жителей Затонска фрейлина Императрицы. Первым был председатель Дворянского собрания. Не исключено, что с совладельцем ресторана при Собрании они обсудили высокомерную столичную дамочку. Но, похоже, Паскаль не знает, что у Нежинской была связь со Штольманом, считает, что она — приятельница князя Разумовского, раз приходила в его ресторан с ним.

— А вот про его Его Сиятельство я скажу. Князь Ливен при такой высокой должности, я бы не удивился, если бы он относился к людям надменно, но нет, ничего подобного, наиприятнейший человек.

— Вы знаете, какая должность у Павла Александровича?

— Так после Вашего ухода из Собрания несколько человек переместились к нам в ресторан. Не услышать темы разговора было невозможно.

— Что, так громко обсуждали, что и в кухне было слышно? — поинтересовался Штольман.

— Нет, не в кухне, я, когда закончил с одним блюдом, требовавшим постоянного внимания, вышел их поприветствовать.

— Вы часто так делаете?

— Частенько. Я ведь всех членов Дворянского собрания знаю, с некоторыми приятельствую. Кто-то из них ужин туда заказывает, кто-то сам после карт приходит. Я думал, что и Вы, Ваша Милость, к нам тогда заглянете.

— Нет, у меня тогда такого намерения не было. Предпочитаю ужинать не со случайными людьми, а с близкими или… в приятной компании. Вот сегодня с господином полковником. Вернется Анна Викторовна от Его Сиятельства, с ней приду.

— Милости просим. У Его Сиятельства, должно быть, повар выше всяких похвал, потчует гостью самыми изысканными блюдами. И мне действительно очень приятно, что Его Сиятельство оценил мои умения. Ведь если б похвалил из вежливости, не стал бы для Вас с супругой в нашем ресторане открывать счет. Когда в конце прошлой недели я получил от него письмо с этой просьбой, да еще и собственноручно написанное, был так польщен этим.

Яков Платонович еле сдержался, чтоб не воскликнуть: «Что?? Князь Ливен открыл у вас счет?? Какого черта?!» Дубельт посмотрел на выражение лица племянника Ливена, которое говорило больше, чем слова, чуть было не сорвавшиеся с его губ. Он усмехнулся — для него в отличии от Штольмана подобное поведение князя Ливена было довольно предсказуемым. Павел Александрович хотел, чтоб его племянник, у которого, судя по всему, не было иного дохода кроме жалования, прийдя в этот ресторан, один или с женой, не вздыхал над ценами в меню, которые хоть и не равнялись столичным, но были не из дешевых для провинциального города, и не облизывался, смотря на то, что было в тарелках у других посетителей. Поняв характер племянника, Ливен знал, что кутежей на дармовщину тот устраивать не станет, да даже частыми походами в ресторан злоупотреблять не будет, поэтому разорение ему не грозило.

Чтоб Штольман все же не сказал лишнего, Дубельт решил увести разговор в сторону:

— Господин Паскаль, я приятно удивлен вашим меню. В нем блюда гораздо более разнообразные, чем это обычно бывает в провинциальном ресторане. Я поездил по провинции, поэтому знаю, о чем говорю. Думаю, ранее Вы работали в ресторанах в больших городах?

— В Смоленске и в Москве.

— А как Вы оказались в Затонске?

— Приезжал навестить своего племянника, он в здешнем гарнизоне тогда служил. Мы пришли поужинать в этот ресторан, и я был крайне разочарован, не ожидал, что в заведении при Дворянском собрании, пусть и в провинции, может быть так невкусно. Позже предложил свои услуги.

— Если Вы зашли в этот ресторан как посетитель, значит, Вы из дворян? — уточнил Штольман.

— Вижу, Вы удивлены, как это повар дворянских кровей.

— Удивлен.

— Я — сын французского дворянина, комбатанта, который волей судьбы остался в России после Отечественной войны.

— Господин Паскаль, война-то когда была? А Вам, думаю, лет шестьдесят, — заметил полковник.

— Да, это кажется маловероятным, но это правда.

— Расскажете?

— Почему бы нет? Я тайны из этого не делаю. Только в двух словах это не изложишь, это длинная история.

— А я люблю рассказы с подробностями, кроме того мы с Яковом Платоновичем никуда не торопимся. Нам в любом случае ждать, когда подадут Ваши яства. А коньяк может и обождать несколько минут. Мне действительно интересно, знакомые с французскими корнями у меня есть, в том числе и офицеры, потомки тех комбатантов, кто остался в России после кампании двенадцатого года. Как же это произошло с Вашим отцом?