— Спасибо, конечно, но мы, наверное, не…
— Против! — бойко выдохнула Юля, быстро пихнув Лисицына в бок и успев отвернуться до того, как увидит его шокированные глаза, добавила, — мы согласны, да.
Что творилось в голове у Константина Львовича, можно было только догадываться. Но что творилось в голове у Юлии Александровны? Импульсивное решение, быстрое и необдуманное, но казавшееся ей таким правильным, и она, чёрт возьми, так устала играть по правилам. В конце концов, они явно оба хотят одного и того же, а оставаться на площадке, где ещё неизвестно до чего всё докатится — это уже слишком. Поэтому она ещё раз утвердительно кивнула и улыбнулась хозяйке квартиры.
— Тогда поднимайтесь, — облегчённо и даже радушно ответила та, распахнув дверь пошире.
— Юля? — всё ещё сомнительно-неуверенно позвал Костя, и она вскинула на него глаза.
— Возьми вещи, пожалуйста, — произнесла она быстро, и он всё мгновенно понял. Подхватив их крутки и рюкзак, он следом за Соколовой взлетел по ступеням, всё ещё ошалелый от только что произошедшего поворота.
========== Вместе ==========
Квартира, а точнее та малая часть её, что можно было увидеть, оказалась уютной и до невозможности интеллигентной. Узкий, но длинный коридор расходился несколькими дверными проёмами в разные стороны. Стоять здесь втроём было не очень комфортно, но выбора не было.
Хозяйка дома закрыла замок и повернулась к оперативникам с приветливой улыбкой.
— Верхнюю одежду и обувь можете оставить здесь, — произнесла она, лёгким взмахом руки указывая на открытый шкаф с узорчатыми деревянными вешалками, — Комната дальше по коридору, направо, а прямо — ванная и уборная. Об остальном — потом. — завершила быстрое ознакомление леди и, одарив их безупречной понимающей улыбкой, ушла, оставив вдвоём. Константин всё ещё не мог осознать происходящее. Нет, он никогда не считал себя глупцом, но поведение Юли и правда сводило его с ума. Конечно, он не был против провести с ней время, но она поражала его раз за разом, и сейчас он всё ещё бросал удивлённые и страстные взгляды, не решаясь ничего произносить вслух, чтобы это не коснулось чужих ушей. Он быстро повесил их куртки на крючки, разулся и помог это сделать девушке, поддерживая её за руку.
— Юль, ты уверена? — прошептал он ей на ухо, чтобы ещё раз удостовериться в реальности происходящего. Ответом был лишь взгляд голубых глаз, который, впрочем, тоже говорил о многом, и Соколова буквально пронеслась по коридору, скрываясь за поворотом в комнату.
А что она могла ему сказать? Конечно, она была уверена сейчас в своих действиях, но совершенно не хотела задумываться, иначе сомнения полностью наполнили бы её разум, а давать обратную было уже поздно. Нет, они, может быть, могли бы просто просушить одежду, мило поболтать и посмотреть телевизор. Но она хотела сейчас не этого, да и майор тоже. Так что обо всём остальном она подумает после. А сейчас ей просто необходимо почувствовать себя живой, настоящей, желанной, просто женщиной, и лишь он мог ей в этом помочь. Только один взгляд Лисицына заставлял внутри всё сладостно трепетать и, если на работе она держала контроль и неприступную оборону, то наедине это напрочь лишало способности трезво мыслить и выбивало почву из-под ног. Не то чтобы у неё был недостаток мужского внимания, с такой-то работой и контингентом, с которым ей приходилось общаться. Но Николай Петрович всегда относился к ней только как к дочери, для Майского она была как младшая сестра, а для Ваньки она и вовсе была старшей сестрой, хотя по факту была немного моложе. Правда, новенький — Данилов, иногда бросал на неё заинтересованные взгляды, но то ли просто не решался на какие-то активные действия, то ли был наслышан о ней и не собирался идти против старшего товарища. Один раз, возвращаясь с выезда, она слышала их разговор в буфете. Кажется, они самозабвенно обсуждали похождения капитана, но когда разговор коснулся её, майор ответил: «Я в своей Юльке уверен». Её это тогда так позлило, это собственническое отношение Кости, будто кроме него она никому и не нужна. Но потом она отошла, осознав, что на самом деле, и ей кроме него больше никто и не нужен. Поэтому сейчас она была уверена, и глубоко вдохнув и проведя ладонями по волосам, обернулась к любимому мужчине.
Тот тоже прошёл в комнату, не теряя времени, запер замок, полный благодарности, что он вообще здесь был, и, опустив рюкзак на пол, посмотрел на девушку. Ему всегда было сложно понять, что творится в голове у женщины, особенно такой, как она, но он обещал ей, что не сделает ничего против её воли, поэтому он надеялся, что Юля отдаёт себе отчёт в собственных действиях, потому что сам он был опьянён ей настолько, что уже не мог подобного гарантировать. Но Соколова повернулась к нему, и кажется, он впервые себя почувствовал не охотником, а добычей.
Константин Львович помнил её ещё той бойкой, но нежной пташкой, что вечно от него ускользала. А он только спустя время смог признаться самому себе, что это была та самая «любовь с первого взгляда». Сначала майор пытался отрицать это напускным раздражением, после их взаимные поддёвки перешли в другую стадию, когда она и все коллеги принимали это за невинный флирт, да он и сам сначала так думал, пока не ухнул в бездну голубых глаз, утонув с головой. Юлия долго не подпускала его хоть немного ближе, чем «товарищ майор», вбив себе в голову «никаких романов на работе», но Лисицын не из тех, кто будет сдаваться, особенно видя, как она ревнует, если он проявлял внимание к другим особам женского пола. Сам же себе твердил, что на ней светом клином не сошёлся, но забывал об этом каждый раз, видя её хрупкую фигурку и очаровательную улыбку. Соколова не нуждалась ни в его силе, ни в его одобрении, но он волновался о ней, как тогда, когда её отправили «подсадной уткой» в бордель, а он от ужаса чуть не упустил кодовую фразу. Он хотел защитить её, чтобы никто не мог причинить ей боль, и это желание, почти невыполнимое при их образе жизни, даже пересиливало все другие низменные потребности. Долгое время их любовь была только платонической, чего бы там не думали коллеги, замечая перемены в его поведении, ведь он, откровенно говоря, был тем ещё ловеласом. Но с ней не хотелось просто «секса», просто «на одну ночь». С ней хотелось жить, быть, чувствовать, забываться, отдавать всего себя без остатка, обладать ей полностью. Лисицын мог поклясться, что никогда и ни с кем он не был столь трепетным, нежным и ласковым, когда она впервые осталась у него, и вряд ли он мог быть более счастливым тогда, когда смотрел, как она спит рядом с ним, смешно подтянув ножки и уткнувшись носом в подушку, а он боялся нарушить её сон собственным биением сердца, потому что оно просто разрывало его изнутри. Но это было нечасто и довольно непродолжительное время, она всё также хохмила ему на работе, доказывая своё равноправие, хотя никто на него и не посягал, а гипотетические разговоры о том, чтобы съехаться и завести семью, переводила в иное русло, которым научилась пользоваться почти безотказно, а после… А после и вовсе исчезла на долгие годы.
Но сейчас перед ним была уже не та смущённая девчонка-отличница, что ещё несколько минут назад на лестничной площадке. Нет, перед ним во всём своём безупречном великолепии была пантера, готовая к прыжку, и с такой нельзя было быть ни кем иным, кроме как… львом.
Они набрасываются друг на друга с жадностью и страстью, впиваясь в губы, сплетаясь руками, вычерчивая изгибы тел, смешиваясь дыханием. Во взаимном стремлении обладать другим между ними остаётся лишь одна преграда в виде одежды, и они безжалостно её преодолевают. Его рубашка и футболка падают сразу же, платье чуть дольше держало оборону, но со звоном оторванных пуговиц, запрыгавших по паркетному полу, сдаётся под натиском, а после к нему присоединяются штаны, носки, нижнее бельё, оставаясь лишь ненужными аксессуарами на небольшом пути до разложенного дивана. Они опускаются на прохладные простыни, не в силах оторваться друг от друга, без всяких запретов и ограничений изучая обнажённые тела, и любое прикосновение отзывается электрическими импульсами в каждой клеточке. Взгляд его глаз, дикий, туманный, полный вожделения, кажется, прожигает её до кости, но он не может удержаться, наслаждаясь этой возможность. Он знает это тело и любит его обладательницу, но вновь изучает, слегка улыбаясь, замечая звёздное скопление мелких шрамов на её животе, оставшееся от разорвавшейся пряжки, тогда он впервые признался ей в любви, как он видит и другие, новые детали, незнакомые ему рубцы, некоторые совсем свежие, другие почти неразличимые, но невольно подмечает, что вот этот, совсем близко к самому важному внутреннему органу, наверняка сопровождался переломом рёбер. Собственное сердце ёкает, он осторожно пробегает по шрамам кончиками пальцев, ощущая, как она вздрагивает, мягко прикасается к ним губами, в слепом восторге сбивчиво шепча ей о том, как она прекрасна, покрывает поцелуями её шею, плечи, ласкает грудь, в несомом прикосновении проводит пальцами по излюбленным изгибам, ниже, скользит тыльной стороной ладони по внутренней стороне бедра, ловя тихие стоны, слетающие с её губ. Она под его руками тает, извивается, льнёт ближе, в отместку легко кусает, вычерчивает узоры на его плечах, груди, спине, и нетерпение её столь явно и откровенно.
