Первые несколько дней Дорика с ними ругалась, не желая признавать, что она не гостья, а пленница. Но понимала, что от них ничего не зависит. И перестала затрагивать эту тему. Позже Сорико со смешным акцентом просила ее кушать, считая, что Аэтель плохо питается для девушки ее положения, чем может навредить ребеночку. На слезные мольбы женщины, что ее будут ругать и накажут, девушка не реагировала. На убеждение, что много еды ей и не нужно, у Аэтель ушла еще неделя. Сошлись на том, чтобы Сорико говорила в своих отчетах то, что ей захочется. Но иногда женщина все равно бубнила под нос что-то вроде того, что ребенку не хватает питания, поэтому и живот у мамочки еще маленький. Аэтель лишь качала головой. Она чувствовала себя хорошо. Как и ребенок, который начинал проявлять активность — она чувствовала его движения внутри себя.

В канун рождества пришло письмо от императора, что она может провести праздничные дни в компании Мак Андерсон и ее постояльцев. Но Аэтель категорически отказалась. Если она сунется в дом к Леонель, все узнают о ее беременности. К тому же она боялась встретиться там с Себастьяном. Поэтому праздник она провела в дурном настроении, то ругая и проклиная Вайерда и императора, то заливаясь слезами. Своим поведением она очень встревожила Сорико, с которой проводила много времени. И на попытки той узнать, что вдруг случилось, Аэтель лишь накричала на бедняжку, заставив расплакаться. А потом вновь расплакалась сама. И когда к ней пришел Тецу с выговором за обиженную жену, слезы полились еще сильнее, вырывая рыдания из груди. Растерявшись, мужчина покинул гостиную.

На следующий день Аэтель долго извинялась за свое поведение, но Сорико сказала, что у беременных бывает перемены настроения. Девушка об этом знала. Как и о том, что такие перепады настроения, что были у нее вчера — ненормальны. Но поскольку женщина сама не хотела говорить о прошлом вечере, настаивать не стала. Чтобы сменить тему, Сорико подняла вопрос об обновлении гардероба. Вещи, что были у Аэтель, не считая тех, что были присланы по приказу, становились ей тесноваты. Дорика поддержала идею Сорико, отчасти и из-за чувства вины.

Через несколько дней к ней пришла модистка смерить мерки. Перед уходом она поинтересовалась какой стиль в одежде Аэтель предпочитает. Заверив, что все будет сделано в лучшем виде и в короткие сроки, мастерица покинула дом.

Еще через три дня прислали новые наряды. Аэтель с восторгом рассматривала их, отмечая, как точно портниха подобрала наряды по ее вкусу. Сорико уговорила перемерить их почти все, и увлекшись, Аэтель даже перестала грустить, довольная, рассматривая себя в зеркале. Некоторые наряды маскировали округляющийся животик, другие подчеркивали ее положение. Глядя на довольное лицо девушки, Сорико попыталась поспрашивать у неё про отца ребенка, но Аэтель лишь замкнулась и отказалась отвечать. Она вела себя подобным образом и в случаях, когда миссис Ву начинала интересоваться некими Бенедиктом и Себастьяном, о которых иногда упоминала девушка, тихо вздыхая и задумчиво поглаживая живот. Или взрываясь, проклиная его работу и преданность долгу. И Сорико не понимала какую роль эти мужчины играли в жизни Аэтель. Женщина лишь предполагала, что эти мужчины либо братья, либо напарники. Или вместе взятое.

В тот день, расстроенная неприятными воспоминаниями, Дорика провела вторую половину дня на улице, не желая ни с кем разговаривать и глядя на темнеющее море на горизонте. Спускаться к воде, как было в первые дни ее заселения здесь, она не стала, опасаясь, что может поскользнуться на обледенелых камнях. Снова пошел снег, но заходить в дом Аэтель не хотела. Поэтому просто гуляла по возвышенности вдоль береговой линии, чтобы ее было видно из домика и супруги не бегали в ее поисках, как случалось в раньше. Девушка понимала, что ругаться с супругами глупо. Не от них зависело решение императора.

На следующий день Аэтель буквально потребовала, что будет помогать Сорико по дому. И та согласилась, понимая, что девушке нужно движение, чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей. Ей было жаль Аэтель, хоть она и не понимала почему та грустит. Даже если те мужчины обманули ее, сам император проявлял заботу. Хотя бы только это должно было вселять в нее уверенность, что ей помогут в будущем. Но она злилась и на императора, называя нехорошими словами.

А через неделю пришли еще наряды и теплая одежда с пометкой «на вырост». Модистка попыталась рассчитать, насколько Аэтель может округлиться еще к концу месяца и прислала несколько вещей, чтобы неожиданно не оказалось, что девушке уже все мало. Все это радовало бы девушку, если б не одно «но». Все это делалось не для нее самой. Это делалось для ребенка Стража, которого у нее собираются забрать. Эта мысль приводила к отчаянию, заставляя плакать по ночам.

Но Дорика старалась не выказывать своих чувств открыто, замечая, как Сорико расстраивается от того, что Аэтель грустит. Девушка старалась не думать при молодой женщине о грустном. Вместо этого она вновь достала свой миником, возвращаясь к созданию веселых сказок и историй. К тому же сейчас, в столь живописном месте можно было написать новые истории. Сорико с радостью делилась рассказами о доме, который пришлось оставить, об обычаях и мифах своей страны. И Аэтель черпала из этих рассказов вдохновение, создавая свои истории. Иногда задумываясь, сможет ли читать их своему ребенку, когда тот родится.

К началу февраля Аэтель решила, что всевозможными способами останется при ребенке. И не важно, что для этого придется сделать. Эти мысли подняли ей немного настроение. Все еще обдумывая, как убедить Эрг Фота принять ее все еще расплывчатое предложение, девушка неторопливо брела от берега в сторону дома. Поэтому не сразу заметила охрану у входа, означавшую, что император сам решил проведать ее. Но ее не позвали. Значит, просто решил выяснить, что скажут о ней супруги Ву? Она замедлила шаг, почти останавливаясь. В памяти всплывали все их стычки и ссоры. Ее недовольство положением и слова в адрес самого императора. Что хорошего они могли рассказать про нее?

— Как ведет себя наша гостья? — Аксен отдал пальто Тецу, а сам устроился на диване, жестом отказываясь от напитков.

— Она грустить, — тут же отозвалась Сорико. — Сильно грустить. И плакать. По ночам, думать никто не видеть. Но я знать.

Мужчина закинул ногу на ногу, откинулся на спинку дивана.

— И почему она грустит? Ей здесь так не нравится? — он сделал неопределенный жест рукой, чуть поведя головой, указывая на комнату. — Она пыталась уехать?

— Нет-нет. Она мне помогать, она хороший, — замотала головой женщина. — Но ее обижать мужчина. Она плакать за них.

— Уж не про меня ли вы говорите?

Сорико испуганно замерла, замолчав. Это вызвало усмешку у правителя.

— Похоже, отношение мисс Дорики ко мне не изменилось. Продолжайте, миссис Ву.

Женщина неуверенно кивнула.

— Она часто бывать одна. Она думать, что я не слышать, и говорить о Себасьяне и Бене-дитьте. То злиться, ругать их, то плакать. То молча вздыхать. Я так и не понять, кто обижать.

— Значит, вы думаете, ее обидел Бенедикт или Себастьян?

— Да, сильно обижать. Даже не хотеть говорить. Но любить.

— Кого любит? — удивился мужчина.

— Я не понять, — замотала головой женщина. — Оба любить?

Аксен промолчал.

— Вы знать, кто обижать молодую мисс? — осторожно спросила Сорико.

Мужчина резко поднялся, чем несколько напугал женщину.

— Миссис Ву, иногда не обязательно любить кого-то, чтобы лить слезы. Возможно, она просто злится. Не стоит переносить такое поведение в романтику. Сомневаюсь, что мисс Дорика любит хоть кого-то из тех, о ком вы говорите.

— Тогда любить кого-то другого, — твердо произнесла она. — Может, они… ее обижать, а она любить другой мужчина? Но она говорить о три. Больше нет.

— О троих? — нахмурился он. — Себастьян. Бенедикт. И?

Сорико лишь красноречиво посмотрела на него, но промолчала.

— Значит, я.