— Кто-нибудь может заткнуть эту женщину? Я не могу думать, когда она так кричит и плачет.
Мужчины немедленно подчинились, заткнув ей рот кляпом и закрепив его на затылке.
Улыбнувшись, когда это было сделано, Джозеф повернулся к жене.
— Как я уже сказал, пожалуйста, отведи ребенка в твои апартаменты. Он останется с нами на неопределенный срок.
У Арианны закружилась голова от недоверия, но она знала, что лучше не спорить с мужем. Она опустилась на колени рядом с ребенком, он впился в нее своими большими голубыми глазами. Кожа его глаз покраснела там, где текли слезы, и на щеках отчетливо виднелись их слез. Она протянула руку, удивляясь, почему Джозеф упомянул о мальчике только тогда, когда, очевидно, было двое детей.
— Позволь мне забрать твою сестру, Ксандер, я обещаю, что не причиню ей вреда.
Он утвердительно кивнул, его тело дрожало от страха, когда он протянул ей маленького ребенка, завернутого в одеяло. Арианна вздохнула, принимая ребенка, прижимая его к груди и заметив, что ребенок не шевелится и не извивается в ее руках. Когда она откинула одеяло с лица ребенка, то увидела пару безжизненных глаз. Ее сердце разрывалось, а желудок угрожал выплеснуть свое содержимое. Положив ребенка на пол, она повернулась к живому ребенку, увидела боль в его взгляде и быстро взяла его за руку, чтобы вывести из комнаты.
— Ксандер, с твоей сестрой все будет в порядке, мой муж просто хочет познакомить тебя с нашим сыном Аароном. Он тебе понравится, я уже могу сказать, что у вас будет много общего, не бойся, ладно?
Он кивнул, страх парализовал его до такой степени, что он не мог говорить. Арианна быстро вывела его из комнаты, прикрыв за собой дверь, и услышала эхо криков его матери, в то время как мужчины продолжали пытать женщину, как приказал Джозеф. Тело Ксандера напряглось, и он попытался повернуться к двери. Арианна быстро подхватила его и прижала к себе, убегая по коридорам, чтобы избежать кошмара, происходящего по ту сторону дверей, которые вели в пропасть самого ада.
Глава 22
На глаза наворачивались слезы. Сидя на полу возле унитаза в своей ванной, Арианна облокотилась на прохладную плитку. Неверие заполоняло ее мысли жестокой иронией, которая то и дело вела свои игры с ее жизнью. В тишине ванной раздался бурлящий звук в животе, и она взглянула на настенные часы. Скоро придется встать и заставить тело двигаться, несмотря на невыносимую тошноту — ей нужно позаботиться об Аароне и Ксандере.
Она заподозрила неладное еще на прошлой неделе, каждое утро просыпаясь и заглядывая в календарь на стене спальни. Она была измотана, за годы проживания в особняке у нее не осталось и капли надежды, ну а теперь уже поздно. На глазах снова выступили слезы, когда она осознала, что опять беременна, но в этот раз отцом ребенка мог быть только один мужчина, и этот мужчина был самым безнравственным и подлым ублюдком в мире.
Каждый новый день был наполнен рутинной заботой о детях, это единственное, что дарило ей ощущение нормальной жизни посреди этого кошмара наяву. У нее больше никого не было, кроме двух детей, которые каждый день покоряли ее сердце и были причиной продолжать жить, несмотря на всю ее беспросветную жизнь.
Прошло еще три года, мальчикам исполнилось шесть лет. В какой-то момент Арианна заметила, что глаза Аарона из светло-голубых, того же оттенка, что и у нее, превратились в изумрудно-зеленые, что было страшным напоминанием о человеке, которого Арианне пришлось убить, когда Аарон был ребенком. Ее сердце разрывалось на части каждое утро, когда она смотрела ему в глаза и вспоминала о доброй душе, которая стала жертвой той же жестокости, что наполняла всю ее повседневную жизнь, о том, кто потерял свою жизнь, пытаясь избавить ее от участи и забрать из тьмы, стремясь показать свет.
Джозеф наверняка заметил. Когда глаза Аарона приобрели нефритовый оттенок, он стал иначе к нему относиться, и в результате стал еще более жестоким по отношению к Арианне. Она находилась в постоянном страхе за себя и за жизни детей. Она знала, что ревность и гнев Джозефа могут взорваться в любую минуту при виде совершенно очевидного напоминания о том, что Арианна позволила другому мужчине прикасаться к ней так, как позволялось только ему.
День за днем, Арианна занималась с мальчиками, учила их читать, занималась с ними музыкой, выпускала их на улицу побегать и поиграть, как все нормальные дети. С годами ей вернули свободу гулять по окрестностям, и в те дни, когда было тепло, и дети были полны энергии, она приходила с ними к ручью. И каждый раз у нее разрывалось сердце, глядя, как они играют на скалах и отважно исследуют пещеру, в которой якобы живет дракон. С палками, будто с мечами, они пробирались в глубь пещеры, сражаясь с невидимой силой, в то время как Арианна сидела снаружи, погруженная в болезненные воспоминания о Конноре.
Аарон ее беспокоил. В отличие от Ксандера, который по большей части вел себя как обычный ребенок, Аарон был склонен к насилию, которое она пыталась умерить с помощью музыки. Даже в шестилетнем возрасте, когда у него случались приступы ярости, она тащила его, орущего и брыкающегося, в музыкальную комнату и усаживала на скамью. Как только ее пальцы касались клавиш, он успокаивался, а где-то в четыре года он всегда клал руки рядом с ее, пытаясь извлечь из клавиш ту мелодию, которую она играла ему каждый день. Музыка, которую она написала для него, никогда не покидала подставки для нот, и она тщетно пыталась не думать о мужчине, который выкрал эти ноты из особняка, чтобы переписать их и спрятать в другой переплет для ребенка, который появился на свет вскоре после того, как она сочинила ее.
Ксандеру тоже нравилось играть на пианино, но он довольствовался тем, что сидел позади и слушал игру Аарона и Арианны. Связь между мальчиками была не похожа ни на что из того, что она когда-либо видела. Ксандер и Аарон заботились друг о друге даже в юном возрасте. И это заставляло ее улыбаться. Бывало, и цапались, это же дети, но по большей части они защищали друг друга, причем один никогда не позволял другому помыкать собой. Если плакал один, другой молча стоял рядом, пытаясь утешить его одним лишь своим присутствием. Арианна была рада видеть, что они дарят друг другу ощущение нормальной жизни даже в том месте, которое нормальным не назовешь.
К тому времени, как детям исполнилось пять лет, Джозеф стал настаивать на их присутствии во время совещаний в банкетном зале. Он верил, что, если они с малых лет будут в курсе темных дел сети, то станут сильнее. После первой встречи мальчики не могли вымолвить и слова. Ксандер особенно ненавидел туда ходить, в его юном мозгу еще были свежи воспоминания о том, что сделали с его родителями и сестрой, когда он впервые попал в тот зал. Ей было невыносимо видеть, как они напуганы и абсолютно беззащитны в комнате, полной безумцев. Но, когда на лице Аарона появилось скучающее выражение, когда он послушно смотрел на казни и избиения людей, которых приговорил Джозеф, тогда-то ее сердце по-настоящему рвалось на части. После этих сходок она всегда уводила их обратно в комнату, пела Аарону, чтобы он уснул, одновременно покачивая Ксандера. Это был единственный лучик света, который она могла им дать — материнская любовь.
А Джозеф… Она бы в жизни не поверила, что такой умный человек может так далеко зайти в своем безумии. Его наказания с годами стали до нелепости жестокими. Он радовался, когда причинял боль, ему нравилось видеть шок и удовлетворение на лицах своих людей. Она никогда не знала, что он выкинет в очередной раз, и постоянный страх перед неизвестностью старил ее быстрее обычного.
Поднявшись с пола, она оделась и направилась в комнату мальчиков, чтобы подготовить их к предстоящему дню. Как и в любой другой день, их было трудно поднять, но как только они вставали, их энергия била через край, и они бегали по комнате, играя в полицейских и грабителей, или притворялись рыцарями, сражающимися с каким-то неизвестным злом. После того, как ей удалось усадить их поесть, она взяла их за руки и повела в музыкальную комнату. Она разрешила Ксандеру играть первым, но его интерес к инструменту не был так силен, как у Аарона, и уже спустя двадцать минут ему надоело, и он решил поиграть с разбросанными по комнате игрушками, а Аарон тем временем забрался на скамейку и сел рядом с матерью. Хотя его руки были еще маленькими, Аарон, очевидно, унаследовал ее талант, быстро научился играть и овладел инструментом настолько, насколько это было возможно для маленького мальчика. Это было нормально, это было хорошо, и это было тем, что Джозеф начал презирать.
