Китнисс также заинтересовалась словами Хеймитча и внимательно смотрела в окно: экспресс въехал в очень узкий тоннель, но сначала открылись массивные ворота высотой в три раза больше их вагона! Путь в тоннеле не представлял ничего замечательного: лишь тусклые лампы красно-оранжевого цвета на одинаковом расстоянии друг от друга по обеим сторонам тоннеля.

Но зато, когда экспресс выехал в Большую Капитолийскую долину, Китнисс и Пит увидели нечто замечательное: циклопические сооружения, гигантские колонны, ходы сообщений, они увидели капитолийских солдат, установки ракет, огромных в пять или шесть человеческих роста, ракеты были необычного красного цвета, какие-то решетчатые сооружения, брустверы и, наконец, невероятно огромный (величиной во весь экспресс) планолёт медленно заходивший на посадку на огромную площадку в виде стола, «ножки» которого были метров по тридцать высотой.

Невероятная военная мощь Капитолия заставила Китнисс Эвердин открыть от изумления рот. На лице же Пита Мелларка не дрогнул ни единый мускул: он внимательно смотрел на циклопические оборонительные сооружения, открывшиеся его взгляду, с невероятной невозмутимостью, но о том, что вид ему очень интересен, говорили лишь его глаза, они двигались с большой скоростью, точно сканируя и запоминая каждый важный элемент главной оборонительной линии Капитолия.

Хеймитч хотел что-то сказать, даже открыл для этого рот, но наблюдая внимательно за парнем, внезапно резко передумал и не произнес ни слова, даже когда показались Новый мост, открылся вид на большое озеро, вдали показалась Старая дамба Капитолия, и впервые Китнисс и Питу открылся вид на Капитолий во всем великолепии.

И тут Пит Мелларк внезапно резко отошёл от окна и, подойдя к столу, налил себе апельсинового сока и с удовольствием, под неотрывным взглядом Хеймитча Эбернети, его не торопясь выпил, смакуя каждую каплю: великолепный Капитолий Пита совершенно не тронул. До момента прибытия на Центральный вокзал, разумеется.

А вот Китнисс, пребывавшая до того в прескверном настроении и отвратительном тонусе из-за жестокой проверки Хеймитча, смотрела на вид, открывшейся ей из окна с нескрываемым интересом.

Но то было не восхищение и не восторг провинциального трибута, впервые увидавшего Капитолий во всем его блеске и великолепии. Китнисс Эвердин захотелось рассмотреть получше предмет своего недавнего безразличия, но который яростно и беззаветно ненавидел ее лучший друг Гейл.

Китнисс твердо знала, что мысль его многолетнего напарника никогда не останавливается ни на чем ничтожном, неважном, зато самое главное, охотник-браконьер Гейл Хоторн, определяет быстро и безошибочно, Таковы жестокие законы поведения в девственном лесу, окружавшим их родной дистрикт, пренебрежение ими влекло мучительную и небыструю смерть от клыков хищников или голод для семьи.

За эти семь лет, как Китнисс рука к руке охотилась вместе с Гейлом, он пострадал от клыков хищника лишь однажды, шесть с половиной лет назад, но тогда Гейл кинулся защищать ее, Китнисс, когда она по неопытности перешла охотничью тропу старому матерому лису, который напал на Китнисс.

В схватке с ним Гейл едва не лишился глаза и пальца на правой руке, но, как более сильный и более опасный хищник, вооруженный острым ножом, человек Гейл Хоторн вышел победителем. Гейл был осторожным и здравомыслящим охотником. И его чутью Китнисс привыкла доверять. Но умению быстро схватить суть и обращать внимание только на самое главное: стратегии выживания Гейла, не только в лесу, но и в дистрикте, Китнисс доверяла ещё больше.

Силу Капитолия Гейл Хоторн ненавидел всем сердцем, но он никогда не позволял себе преуменьшать ее, считал, что Капитолий практически неуязвим и сокрушить ее, либо невозможно, либо можно только изнутри.

Возможно, поэтому Китнисс с присущим опытному браконьеру-охотнику зоркостью наблюдала, отыскивая слабые и сильные стороны противника, источники его силы, повадки и привычки, жизненные приемы и принципы. На охоте это было самым главным и сейчас трибут от дистрикта 12 Китнисс Эвердин осматривала блистательный Капитолий как охотник наблюдает за другим, более сильным, чем он, хищником:

— Какие же огромные деньги потрачены на все эти сооружения? Такое ощущение, что создать всё это могли лишь гиганты или очень сильные люди. Сооружения, все исключительно сложные или они очень высокие, построить их, кто угодно, не мог. Всё, что я вижу, построено прочно, основательно и главное, нет ничего лишнего и ничего не пропущено. Капитолий строили Мастера, — размышляла Китнисс.

Основательность Капитолия, вот на что сразу обратила внимание Китнисс, она сразу почувствовала не страх или восхищение, а уважение к людям, создавшим Капитолий. И еще Китнисс подумала: «Очень сильный и могущественный враг. И смертельно опасный. Для нас, меня и Пита».

«Я подумала НАС? МЫ, я раньше говорила только про себя и Гейла, Я и сын пекаря?» — и в эту самую секунду Китнисс Эвердин испытала самое настоящее потрясение. МЫ, с того самого момента, когда вся смертоносная мощь Капитолия открылась ее глазам, означало: Она и Сын пекаря!

Китнисс хотела уже уходить от окна: всё, что ей было необходимо увидеть про Капитолий, она увидела, а рассматривать архитектурные достопримечательности, охотник-браконьер Китнисс, никогда бы не стала: тратить время впустую, для нее было табу. Но Китнисс увидела первых жителей Капитолия и замерла: вот он враг, каков он есть!

Внешность жителей самого могущественного города в мире, известном Китнисс, было очень незаурядна: до того, она считала, что Эффи, распорядительница Голодных игр от их дистрикта, странный и немного безумный экземпляр жительницы Капитолия. Но сейчас Китнисс осознала, что она ошибалась, Эффи была обычнейшей капитолийкой!

В дистриктах люди одевались бедно, но одевались в прочную и удобную одежду. Она всегда уделяла внимание обуви, в которой она ходила на охоту, этому ее когда-то в начале их дружбы научил Гейл:

— Кискисс! Зачем ты вчера, продав четыре белки, купила одну еду?

Китнисс повернула к напарнику удивленное лицо, а Гейл продолжил:

— В чем ты ходишь? Ты что думаешь, эти ботинки подходят для леса? Они слишком тонкие и уже начали рваться?

— Но за новые ботинки скорняк сдерет с меня не меньше десяти белок. Или три индюшки! Гейл, это очень дорого!!! Лучше я куплю Прим булочку.

— Слушай и делай так, как я скажу, ты — охотница и главное ни то, что ты ешь, а то, что у тебя есть для охоты. Куртка твоего папы — раз. Свитер моего брата — два. Но тебе срочно нужны теплые штаны и новые ботинки, — Гейл говорил серьезно и строго.

Китнисс пыталась по неопытности спорить, ей тогда было всего тринадцать лет:

— Гейл, только прошла Жатва, лето наступает, а ты мне про теплые штаны говоришь???

Но Гейл Хоторн просто наотрез отказался учить девочку тому, что он умел, если она не будет его слушаться, (а она уже поняла, что уроки Гейла — залог выживания для нее, но главное — для Прим) так Гейл заставил ее сделать, как он сказал и в итоге в необычно холодном августе того года, дичи, которую подстрелила Китнисс, стало не меньше, а больше. И тем летом и следующей зимой, даже проведя полночи в лесу в начале весны, Китнисс ни разу не простудилась: благодаря отцовской куртке, купленному новому свитеру (ее она сменяла за 3 зайцев) с воротом, теплым штанам (за них она отдала целых 8 белок) и отличнейшим ботинкам (скорняк достал отличную кожу, но взял за работу лишь 3 белки, но зато попросил Китнисс отыскать в лесу кое-какие травки, по выбору матери Китнисс, искать их пришлось целых две недели, зато найдя их, Китнисс навечно подружилась со скорняком Пэйсли, найденные травы оказались средством от изжоги, от которой тяжело мучался скорняк, а благодаря Китнисс, Пэйсли здорово полегчало).

Уже осенью Китнисс осознала правоту своего напарника и говорит Гейлу:

— Ты был прав, одежда для охоты важнее даже еды.

Гейл подарил ей улыбку в 32 зуба:

— А как же? От охоты ничего не должно отвлекать. Голод, но в первую очередь: холод. Всегда слушайся меня, Кискисс и никогда не пропадешь!