— Повышайте дозу до двадцати пяти укусов единовременно.
— Но, господин Лайонз. Это его убьет, президент будет разочарован.
— Делайте, что я говорю, пульс замерять постоянно, эхоэнцефалограмма мозга каждые пол-часа, выполнять!
Все бросились исполнять: вся капитолийская медицина единодушно признавала Прометеуса гением…
В момент просветления, мелькнула мысль, ну всё, пришел мой смертный час, я оказался на грани жизни и смерти: еще чуть-чуть дожать и мозг от адской боли перейдет в «неконтролируемое состояние реакций», т.е. впадет в безумие.
От «грани» меня оттащили по приказу Прометеуса, но внутренне сопротивляться я уже почти не мог, охмор основан на подделке настоящих воспоминаний лживыми воспоминаниями-«перевертышами». В моем случае, изуверам нужна была моя ненависть к Китнисс и нестерпимое желание ее убить, но я и сам понимал, чего они добиваются, получил в голову первые «перевертыши» и осознал: они хотят, чтобы я по своей воле, разумеется, убил Китнисс Эвердин. А зачем еще им понадобилось придумывать сцену, где Китнисс и Гейл Хоторн трахаются, как кролики, на моих глазах?
Я начал изо всех сил сопротивляться, но «за грань» я всё—таки заглянул…
Правда, я твердил сам себе, лучше сдохнуть здесь от яда ос-убийц, чем позволить им убить, моими руками, мою Китнисс. Моя смерть предполагалась изначально, трибутов увозили на Голодные игры в Капитолий, для того, чтобы они умерли… нет, справедливее будет сказать — чтобы убить этих детей! Поэтому, думал я, сражаться за собственную жизнь мне не к чему и я из-за всех сил старался обмануть этих капитолийских врачей-извергов. Вот и балансировал на грани умопомешательства от нечеловеческой боли, пытаясь тем самым защитить Китнисс.
Поначалу, мне везло, охмор ко мне «не лип» — слишком уж топорными и ненастоящими были сотворенные ими воспоминания-перевертыши, я это осознавал и поэтому у меня сохранялся шанс самому погибнуть или сойти с ума, но скорее всего и то, и то одновременно. Сумасшедший не может быть убийцей, они, естественно, не желали сдаваться и пихали мне в голову перевертыши с Китнисс, которая спит со всеми мужчинами в дистрикте, Китнисс, которая торгует своим телом с семи лет (вот уроды, честное слово, это ведь ребенок!!!) или желает прибрать к своим жадным ручонкам нашу пекарню — такой идиотский бред мой измученный мозг отторгал, хотя боль не прекращалась ни на минуту, боль от укуса двадцати пяти ос-убийц! Прошло уже более десяти лет, но мне по-прежнему страшно вспоминать об этом, но и забыть не получается…
Третьи сутки были на исходе, а внедрить в мой мозг охмор так и не получалось, мозг чувствовал подмену и отторгал ее, но одновременно медленно шло разрушение моей личности, я распадался на глазах, стал истерически и безумно смеяться вместо криков, я сходил с ума от боли и ужаса.
И тогда вновь пришел Прометеус:
— Неудачники! Его личность претерпевает необратимые изменения, полностью отменить инъекции яда, у меня есть свежая идея.
Как жаль, думаю я достаточно часто, что в голову Прометеуса пришла тогда эта «свежая идея», не приди она и Китнисс не подверглась бы тогда нападению. Моему. До сих пор, мне страшно осознавать этот факт, и невероятная физическая боль снова и снова, пронзает меня при воспоминании об этом.
Свежесть идеи заключалась в том, что «воспоминания-перевертыши» основывались на реальных воспоминаниях, реальных фактах и фантастических фактах, нереальность которых можно было проверить только опытным путем, только «добравшись» до тела Китнисс.
И вот тогда я и попал в капкан, я испугался. Я испугался, что не смогу отторгнуть новые воспоминания, ведь они не навязывали какой-то бред, а всего-навсего запутывали без того ослабленное и больное мое сознание, напротив, мне как бы давался выбор: боль или нейтральное отношение к ним. Прометеус совершенно верно предположил, что твердое убеждение в том, что Китнисс Эвердин — адское создание вовсе не следует мне навязывать открыто, мои собственные сомнения и переживания за жизнь Китнисс, сослужат пропуском для захвата моего сознания.
Вот так в моем измученном болью мозгу и поселилась она, «Другая Китнисс», не порождение Капитолия, а скорее порождение моих собственных страхов и усиленных недостатков самой Китнисс. Настоящей Китнисс.
Я стал видеть страшные воспоминания, как Она, переродок, лже-Китнисс, убивает мою любимую девушку, но она настолько умна и коварна, что об этом подозреваю лишь я один, а других людей она виртуозно обманывает и убивает одного за другим всех родных Китнисс и моих. Но в первую очередь родных самой Китнисс. Вот такое порождение моих собственных страхов залезло в мою голову, но я всё-таки уцелел, как осколок личности. Личность сохранилась, но она была повержена и была необыкновенно слаба, сопротивляться сам, увы, я не мог. И к сожалению, охмор победил, но всё-таки он не смог убить меня окончательно.
Так, Прометеусу удалось обмануть мой разум (или то, что еще уцелело от него после нескольких суток постоянной, запредельной боли, боли, и снова боли. Нечеловеческого страдания, вызванного ядом ос-убийц) и я поверил в существование лже-Китнисс, но в одном он глубоко ошибся: всё было построено на том, чтобы использовать мои собственные сомнения, но они же и позволили мне, в конечном счете, усомниться в подлинности перевертышей один раз, потом второй, третий и. т. д. Но это всё было уже потом. Но сначала был усыпляющий газ…
***
За это время мне пришлось узнать и понять про охмор Прометуса Лайонса практически всё — по заданию Аврелия я сидел и читал сотни написанных этим изувером страниц, почерк у него был, как и у президента Сноу, каллиграфический и я месяцами изучал то зло, которое заползло в мою голову и едва не убило Китнисс.
Но я отчетливо помню один важный момент: переродок в моем обличии или «охморенный Мелларк» накинулся на Китнисс Эвердин, много бы я дал, чтобы мне был предоставлен один единственный шанс не допустить этого! Но когда мои руки сомкнулись на шее той, которую я уверенно считал не Китнисс, а переродком, убившим Китнисс Эвердин, в моей голове возникла мысль, мысль-сомнение и это было подлинно моё сомнение, а не дело рук капитолийских врачей-извергов, я подумал:
— А что, если коварный переродок лже-Китнисс обманул и меня самого? Она могла не убить, а схватить и пленить Китнисс, которая ещё жива??? Но тогда я могу задушить настоящую Китнисс. Разве это не станет счастьем для Переродка? — И я засомневался, и на пару секунд чуть ослабил захват, и тут же ощутил сильнейший удар по голове. Наверное, тогда, впервые мой разум сделал охмору подножку.
Годы ушли на то, чтобы я твердо научился различать воспоминания-перевёртыши, я ещё их называю «блестящими воспоминаниями», от правды. А сомнения стали ключом-отмычкой, которые помогали постепенно изгонять их из памяти. Мой разум сначала поверил, что передо мной не переродок, а настоящая и подлинная Китнисс Эвердин, которую я люблю больше жизни. Долгие и нескончаемые месяцы, проведенные в Капитолии. Упорная работа над самим собой, все старания ушли на то, чтобы научиться убеждать самого себя во время «блестящего воспоминания:
— Это не правда, этого не было на самом деле. Это не моя Китнисс!
И именно таким путём удавалось, пусть и очень медленно, эти проклятые «сны наяву» обезвреживать.
Не важно то, чего это стоило мне, моё сердце сжимается при мысли, что принесла моя болезнь Китнисс. Какую боль охмор принёс Китнисс. Ведь нас связывает незримая и крепкая связь, и мою боль чувствует Китнисс, а ее боль ощущаю я, ощущаю даже физически.
Мы с доктором Аврелием почерпнули в записях Прометеуса версию, что «закрепленность» воспоминания-обманки, «перевертыша» основано на моей собственной уверенности в его истинности и, четырнадцать лет назад, в капитолийском госпитале, я сам высказал Аврелию идею:
— Надо найти в каждом «перевертыше» грань, за которой начинается: выдумка, неправда, которую в мою голову «подсадили», а я, из-за нечеловеческой боли, не смог это отторгнуть, ведь Прометеус пишет, что каждое воспоминание основано на реально существовавшем факте или событии.
