Теряю контроль над собой. Глаза застилает пелена гнева. Разворачиваюсь и в несколько шагов сокращаю расстояние между нами. Оказавшись на кровати, хватаю Китнисс за руку и с силой сжимаю, пытаясь причинить как можно больше боли.

Она вскрикивает и старается вырваться.

— Чего же ты теперь вырываешься? Ты сама этого хотела! Так получай! — сквозь сжатые от злости зубы произношу я.

Резко дергаю ее за руку на себя, приподнимая с места, и хватаюсь рукой за край ночнушки.

Она продолжает сопротивляться и пытается оттолкнуть.

Тебе ничего уже не поможет. Я сильней.

Ткань трещит по швам от моих действий, когда я обеими руками стаскиваю ее с тела Китнисс и отбрасываю в сторону.

— Не прикасайся ко мне! — кричит она и пытается укусить меня за руку.

Я уже не в силах остановиться. Всем своим существом жаждаю причинить ей столько же боли, сколько она причинила мне за все это время.

Опрокидываю Китнисс на простынь и завожу ее руки над головой, зажимая их в крепкой хватке своей руки.

Ее тело извивается подо мной, вызывая животное возбуждение.

Зверь во мне наслаждается этой сценой. Он требует большего. Ему хочется подчинить ее. Он требует возмездия.

Моя рука опускается к ее промежности и, нащупав ткань, резко срывает ее. Разодранным лоскутом связываю руки жены и привязываю их к спинке кровати.

Китнисс барахтается и кричит.

— Заткнись… — шиплю я, зажимая рот рукой, чтобы не слышать вопль.

Раздвигаю ей ноги и рывком притягиваю к себе. Китнисс пытается сомкнуть колени. Не позволяю. Приспускаю боксеры и, поудобней пристроившись, резким толчком глубоко вхожу в нее.

Она громко мычит мне в руку, а из глаз текут слезы.

Я наслаждаюсь ее болью. Во рту скапливается слюна. Зубы стиснуты. Ярость кипит в жилах.

Месть — это все, о чем я могу сейчас думать.

Мои толчки быстрые и глубокие. Погружаюсь в ее теплое влажное тело, получая от этого невероятное наслаждение. Рука совсем мокрая от ее слез. Вязкое удовлетворение от ее беспомощности окутывает мой разум.

Последний рывок и мой протяжный тихий стон.

Изливаюсь в нее и падаю рядом, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.

Смотрю в темноту. Раньше я дружил с темнотой. Она была моим спасением.

Темнота — это покой.

Сердце бешено бьется в груди. Все тело содрогается. Отдаленно слышу тихий плач. Голова раскалывается от сильной боли.

Тьму поглощает туман. Тело расслабляется, а комната уплывает из моего сознания.

========== Глава 6 ==========

Глубокая ночь. Слышу, как сильный ветер, завывая, пытается распахнуть створки окон, неся с собой стужу и вызывая мурашки по всему телу. Он заполняет весь мой мир воющим свистом, подобно грозному голосу, предупреждающему об опасности, и укутывает все вокруг в серебристо-белый мрак.

Мои тело и душа ноют от боли, причиненной Питом. Глаза щиплет, а щеки стягивает пленкой от впитавшихся слез. Муж лежит рядом. Его размеренное дыхание дает мне уверенность в том, что я смогу сбежать, укрыться, спрятаться до того, как он очнется и поймет, что меня нет рядом. Как можно тише пытаюсь выпутаться из ткани, которая сковывает мои затекшие руки.

Тихо сползаю с кровати и, собравшись с силами, медленно бреду в ванную, сдерживая себя от порывов всхлипнуть или застонать в голос.

Вхожу в ванную и дрожащими руками запираю дверь на ключ. Теперь я в безопасности.

Жму на клавишу выключателя и тусклый свет освещает маленькое кафельное помещение. Замираю, но тело сотрясается от подступающей истерики, когда я вижу себя в зеркальном отражении напротив входа: красные пятна на запястьях и шее, обещающие позже потемнеть, припухшие веки от непрекращающегося бесконечного потока слез.

Мой разум не хочет верить в происходящее, но факт остается фактом. Ничего уже не поменять и не вернуть назад, чтобы все это можно было предотвратить.

Заставляю себя подойти к ванне, чтобы поскорей наполнить ее водой и смыть с себя все следы, оставленные Питом на моем теле. Ему было все равно, ему было наплевать, когда он напал на меня. Эта мысль бьется у меня в мозгу, пока я слушаю шелест льющейся воды, наполняющей емкость. С каждой секундой спазмы все больше сжимают желудок, провоцируя рвоту. Отвращение от Пита и от самой себя, — это все что сейчас меня преследует. А ведь с самого начала я ожидала, что счастье мое закончится в тот момент, когда я решусь на аборт, но от этого не становится легче. К этому невозможно подготовиться.

Когда вода заполняет ванну практически до краев, заставляю себя сесть в нее, хватаясь за скользкие края, расплескивая жидкость на пол, и пытаюсь перебороть боль в желудке. Никак не могу остановить дрожь. Сознание рассеянно, а мысли заходят в тупик, только ужасное чувство потери чего-то важного, словно дикий зверь, разрывает мои внутренности, а надежды, которые все-таки оставались в моей душе, безвозвратно рушатся.

— Все кончено, — шепчу я себе, тихо плача. — Это конец.

Долго сижу в воде. Тело размокает, а подушечки пальцев покрываются морщинками от влаги. Слышу шорох за дверью. Замираю, стараясь не дышать и не двигаться. Все тело охватывает страх.

— Китнисс, — слышу я такой родной и в то же время чужой… теперь чужой для меня голос. — Прости меня. Прости, — умоляет Пит.

Молчу. Не отвечаю. Но громкий всхлип выдает меня, когда я не успеваю поймать его в мокрую ладонь.

Почему так горько слышать его извинения? Они что-то значат для меня? Разве они могут все изменить? Ничего не изменить. Слишком поздно.

— Я причинил тебе боль. Я знаю это, — прерывисто продолжает Пит. Его голос дрожит, а его громкое и частое дыхание слышно даже сквозь деревянную преграду, разделяющую нас.

Мотаю головой, закрываю уши руками, стараясь отгородиться от его слов, которые не приносят облегчения. Они делают только хуже, ранят сильнее его самого.

Тишина. Она растворяет голоса, но не тот единственный, в котором мало убежденности и еще меньше надежды.

Вздрагиваю, когда вновь слышу за дверью шепот мужа.

— Я уеду, — он заставляет себя произнести эту фразу сдержанным и тихим голосом, словно в этот момент не рушится весь окружающий мир, словно его отъезд — это самый разумный выход. — Я отпущу тебя… потому что люблю.

Становится невыносимо горько. Он любит. А люблю ли я его после всего, что произошло?

От осознания того что, несмотря ни на что, я не хочу его отпускать, плачу в голос.

— Ты можешь поступать, как считаешь нужным. Я больше не буду тебе мешать, — слышу, как дрожат его слова, уговаривающие меня согласиться. — Ты заслуживаешь лучшей участи, чем быть со мной, зная, что в любой момент я могу навредить тебе.

Замираю, пытаясь осознать значение и смысл сказанного, но не успеваю…

— Прощай, Китнисс. Теперь ты свободна, — говорит он и, помедлив у двери, удаляется.

Утекают минуты, прежде чем раздается звук захлопывающейся двери спальни, в которой я остаюсь одна. Он сказал, что теперь я свободна. Только вместо этого я почему-то чувствую себя одинокой.

***

Извинившись на следующий день перед Энни за доставленные ей неудобства и побыв у матери несколько дней, пытаясь хоть немного прийти в себя и решить, что мне делать дальше, — я возвращаюсь домой.

За окнами железнодорожного вагона простирается поздний осенний ландшафт, но непрошеные слезы в глазах мешают любоваться открывающимся видом. Расстроенная, несчастная, обиженная и разбитая я осталась одна со своей горечью. Уже который день пытаюсь разобраться с переполняемой меня обидой за приступ ярости Пита и его уход, пытаюсь взвесить все аргументы «за» и «против», обосновать принятое им решение об отъезде, но противоречивые чувства одолевают меня, не давая покоя моему разбитому сердцу и растоптанной душе. Все перемешалось в голове: его обещания быть рядом и помочь мне справиться со страхом, его обвинения в том, что я эгоистка и делаю так, как считаю нужным и, наконец-то, что… никогда не хочу вспоминать.

Стоя на платформе родного дистрикта и вглядываясь в вечерний полумрак под порывами холодного северного ветра, который полностью соответствует моему настроению, я размышляю, надеясь все-же застать мужа дома. Словно ничего не произошло, а моя отлучка, — это всего-навсего прогулка в лес, после которой Пит встретит меня у порога, обнимет и предложит поужинать. Понимаю, что я все сейчас бы отдала за это… не задумываясь.