– Ма-ам! – раздаётся сиплый рык моего медвежонка с телячьими глазами.
Радует только то, что хоть сыночка повеселился вволю – его внесли в квартиру под утро четверо менее крепких и накачанных друзей.
– Да, золотой мой, – также сипло отзываюсь я, – ещё раз с днём рождения.
– Угу, и тебя. Есть чё хлебнуть?
Я молча наливаю мальчику рюмочку рассольчика и большую кружку грейпфрутового сока. Видимо, сочетание этих напитков обладает магической силой, потому что сыночка удовлетворённо охает и обводит этот мир, сосредоточенный в нашей солнечной гостиной, уже вполне осмысленным взглядом. Мне, честно говоря, и смотреть ни на что не хочется. Достаточно того, что утром я ещё раз посмотрела на платье, вернее, на то, что от него осталось.
– Есть чё поесть?
Вот хоть война, хоть материн позор, а растущий организм должен питаться, и я, махнув рукой на оказавшуюся бессильной перед природой и судьбой диету, встаю жарить заведённые на скорую руку оладьи…
***
В воскресенье Викуся участливо протянула мне шоколадку.
– Ну, как ты?
– Нормально. Но, клянусь вешалкой, Ленуся мне за эту подставу ещё заплатит. Фиг на платье, но бабки и в Африке бабки!
– Да фиг на бабки! Слушай, мои в субботу все дома были, не поговорить, но твой-то совсем маньяком оказался! – шепчет Викуся, оглядываясь на подсобку.
– В смысле? Да и не мой он вовсе, – поморщилась я при мысли о тролле.
– Да твой! Всю дорогу свой пиджак нюхал и шептал чушь какую-то!
– Какую именно чушь, – уточнила я, тоже переходя на шёпот и оглядываясь на подсобку, в которой копошилась Ленуся.
– Что-то вроде: «мама-мия», «роза», «бахча» и «Бахчисарай». И всё носом своим в пиджак зарывался и обнимал его, маньяк! – завершила Викуся трагически, – слушай, а при чём тут бахча?
Я нахмурила лоб, что-то такое вспоминая, встала с шаткой табуреточки, которую никак не могли заменить за последние лет пятнадцать, и достала с полки духи Ленуси, которыми мы с Викусей в пятницу набрызгались ей назло.
– Нотки дыни, гибискуса и сандалового дерева, – прочитала я на упаковке.
– Нотки дыни. Вот тебе и бахча, – протянула Викуся.
Мы переглянулись и расхохотались.
– Чего ржёте, кобылы? – поинтересовалась коровоподобная Ленуся.
– Бахча, – загибаясь от хохота, – пропищала Викуся.
– Ага, бахчисарайская, – закатывалась я.
– Дуры, – пожала плечами Ленуся, скрываясь в подсобке.
Колокольчик над входом тоненько тренькнул, и в «Торжество» вошёл тролль с малой свитой. Мы заткнулись и вытянулись по стойке «смирно».
– Э, дядя Тарик, – первой опомнилась Викуся, – рады вас видеть. Можем мы что-нибудь для вас предложить? Можем чем-то помочь?
– О! – он словно не ожидал нас тут увидеть и явно обрадовался встрече.
– Здравствуйте, Виктория, добрый день, мой, ангел, – чуть поклонился он мне, – но помощь нужна не мне, а моей, гм, племяннице, – и он вытолкнул из-за спины столь прозрачное существо, что я не сразу рассмотрела, кто это.
В центре узкого прохода между рядами стоек с одеждой стояла тонкая и звонкая девушка лет восемнадцати, миловидная, с красиво уложенной чёрной косой, добрыми чёрными глазами, в джинсиках и чёрной маечке, под стать нам, но худющая, как трубочка для коктейля.
– Испортила на выпускном платье шампанским, попыталась отстирать и отгладить и испортила окончательно. Расстроилась, бедняжка. А я сказал, что это не повод для расстройства. Правда же? – обратился он к нам за поддержкой.
– Ну, конечно, не повод! – тоном знатока согласилась я, – у нас прекрасный выбор платьев. Можем подобрать похожее, или совсем новое, для разнообразия.
Девчонка смущённо улыбнулась. Викуся окружила её вихрем заботы и утащила выбирать наряды и в кабинку. Охрана выдвинулась за периметр бутика.
У кассы остались только мы с Тариком.
– Прекрасны, как утренняя роза, – шепнул он.
– Или как дыня, – не удержала я рот на замке.
Он хитро на меня глянул и вдруг широко улыбнулся.
– А вы знаете, мой ангел, как красивы дыни ранним утром, покрытые горным туманом и капельками росы, золотящиеся в первых лучах солнца тёплыми янтарными боками с тонкими изумрудными прожилками?
– Н-не, – обалдело вымолвила я, не подозревая в тролле такой поэтичности.
Мы уставились друг на друга и вдруг смущённо улыбнулись. Не было у него никакой бородавки!
– Мама работала на бахче нашего соседа. Я до сих пор помню этот божественный и родной запах. Мама была сущим ангелом. Как вы.
– Ну, что вы. Какой там ангел! Как ваша голова?
– Болит. Ей не хватает ласковых женских рук.
– В нашей травматологии…
– Нет-нет! Никаких травм! Это душевная рана!
Я метнула на него взгляд из-под ресниц такой же тонкий и острый, как они.
Он уже вжился в роль базарного милашки, этакого соблазнителя с гор, и плотоядно оглядывал мою рабочую форму, пытаясь угадать за ней формы тела.
– Мы, кажется, закончили! – звонко сообщила Викуся.
Мы обернулись. Девчонка вышла в тёмно-голубом коктейльном платье с изящной белой вышивкой по бокам, подчёркивающим стройность, и жемчужной отделкой широкого круглого ворота.
– Отлично! – одобрила я.
– Хорошо, – кивнул Тарик.
Я отбила ему чек. Он протянул мне две бумажки, с которых я должна была сдать ему три.
– Не стоит. Купите себе с Викой вкусненького к чаю, – отказался тролль от сдачи, – может, и меня пригласите, – и он уставился на меня с ожиданием.
Чуда что ли ждал, дурак старый?!
– Э-э, мы с Ликой не пьём чай, дядя Тарик, – влезла Викуся, – мы пьём кофе в шоколаднице напротив центра с двух до полтретьего, по нечётным дням недели.
Старик прищурил глаз, кивнул и вышел.
Я с молчаливой укоризной посмотрела на подругу-предательницу.
– А чего? И тортик закажем, – и Викуся сгребла мои денежки, – йогуртовый…
***
Удивительно, но Тарик приволокся к двум в кафе и даже слопал кусок торта. Викуся хихикала, глядя, как он пялится на меня, когда я облизывала ложку.
– Э-э, Анжелика Николаевна, – начал он и вдруг взмок, – я и мои люди некоторым образом повинны во вчерашнем, то есть уже в позавчерашнем инциденте, так что я счёл возможном предложить вам скромную компенсацию за причинённые вам, гм, неудобства. Вот, – выдохнул он и выложил на стол чёрный бархатный футлярчик, мягко откинув крышку.
Теперь выдохнули мы с Викусей. На чёрном бархате переливаясь гранями в блеске оправы из мелких бриллиантов светился загадочным мягким светом крупный рубиновый кулон в форме капли на золотой цепочке.
– Я не могу, – выразила я свой восторг стоном отказа.
– А я не могу принять ваше «не могу», – отрезал Тарик, – примерьте! Пусть это будет мой подарок на ваш испорченный день рождения.
Метнув благодарный взгляд на излишне болтливую подругу, я застегнула цепочку с подвеской на шее. Своё отражение я увидела в глазах Викуси и тролля и немного погордилась, и порадовалась за себя.
– Но я, правда, не могу принять такой подарок, Тарик, – взмолилась я.
– Ангел мой, не обижайте меня. Вам очень идёт. Подходит к помаде.
Викуся хмыкнула. Я поняла намёк и, хлопнув бюстом о столик, дотянулась и прикоснулась губами к его щеке. Хм, а чисто выбритый, он был мягким и тёплым, и приятно пах тонким мужским парфюмом. Какие там нотки?
– Спасибо, Тарик! Право, не стоило.
– Вы стоите всех сокровищ мира, мой ангел, и потому бесценны. За дружбу? – и он поднял крошечную кофейную чашечку.
– За дружбу, – за двоих отозвалась Викуся.
Мы выпили кофе и переглянулись. Я нахмурилась, уловив что-то этакое. Эти двое явно плели за моей спиной интриги.
– Нам пора на работу, – сказал я и встала.
– Виктория, удачи, – попрощался тролль с Викусей.
Короткова быстренько убралась на улицу.
– Дорогая, мы не могли бы с вами поговорить? – обратился тролль ко мне.
– Нам пора на работу.
– Ангел мой, такая женщина, как вы, не должна работать! Именно это я хотел вам сказать.
