Я смотрела на кулон в ладони: цепочка запуталась, жетон потускнел. Пальцы Китса в это время возились с застежкой, а его дыхание щекотало кожу на моей шее.

— Ну вот, — сказал Китс, — ты прекрасна, Скаут.

Никто никогда не называл меня раньше прекрасной. Я убрала жетон в карман, перемещая кость желаний на цепочке вниз-вверх. Это мой семнадцатый день рождения. И я не только наконец поцеловалась, но и получила то, о чем только могла мечтать: сказку со своим Джоном Хьюзом и хорошим концом.

Только теперь я не знала, нужно ли мне все это.

* * *

На следующий день после уроков мы сели на метро и отправилиськ Китсу домой. Я думала о том, что последний раз была здесь на его вечеринке в честь Первого октября. Тот вечер был идеальным.

— Есть кто дома? — прокричал Китс, когда мы зашли.

Никто не ответил, он взял меня за руку и повел следом за собой наверх, деревянные ступени слегка скрипели. В его комнате я бросила сумку на пол, а пальто и шарф положила на рабочий стол. Сидеть на кровати показалось мне не очень удобным, поэтому я, облокотившись об нее, села на пол возле неё и вытянула ноги.

Китс включил компьютер, и по комнате понеслись звуки The Flaming Lips, больше походившие на мигрень, которая никак не проходит. Я же говорила, что ненавижу эту группу!

Китс сел на кровать и похлопал рукой на место рядом с ним.

— Иди ко мне.

— Не знаю, — неуверенно сказала я.

— Мы не станем делать ничего такого, что ты не хочешь, — сказал он, — просто так удобнее.

Я встала, поправила юбку и села рядом с ним.

Не говоря больше ни слова, Китс начал целовать меня медленно и осторожно. Начал с шеи, затем последовал вверх и поцеловал точку между бровей. Мой зашкаливающий пульс отдавался в косточку желаний, весящую на шее.

Меня вдруг пробил озноб.

Китс приблизился к моим губам, и я поцеловала его в ответ, погружаясь в его привычный вкус. Он надавил на мои плечи, опуская меня на кровать. Он был надо мной, целовал ключицы, впадинку на шее. Я запустила руку в его мягкие волосы.

— Ты вкусно пахнешь, — прошептала я, и он скользнул по моей рубашке, приподнимая её, и сначала дотронулся до моего живота, а затем поцеловал его.

— Китс, — сказала я, по коже побежали мурашки, и я поняла, что никто раньше не касался моего живота, это была неизведанная территория, которую он открыл. Он задрал рубашку еще выше.

Я закрыла глаза, позволив ему целовать меня, позволив себе не думать...

... и увидела:

Майлз нежно смотрит на Оскара;

Киран окружает Грейс заботой;

Три веснушки на носу Эфа...

Мои глаза широко распахнулись. Я оттолкнула Китса.

— Хочешь, чтобы я притормозил? — Его взгляд был полон сожаления, и я не знала, что ответить.

Он провел пальцами по ключице, рука покрылась гусиной кожей. Я прикусила губу.

Насчет этого нужно быть уверенной до конца. Это — особенный момент.

Я встала, одернула рубашку, поправила волосы. Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку, на которой до сих пор стояло совместное фото Китса и Эмили. Он увидел, что я это заметила.

— Черт, так и знал, что тебя это разозлит. — Он схватил рамку и засунул её в ящик картинкой вниз.

Я нахмурилась, надела пальто, обмотала шарф вокруг шеи.

— Скаут, пожалуйста. — Китс тяжело вздохнул.

— Нет, мне пора идти.

Я вышла из его комнаты, и с каждым шагом, который уводил меня прочь, во мне росла уверенность в том, мне нравился образ Китса.

Но я не была уверена, что он сам мне нравился.

Серебряный кулон

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк

Кат. № 201Х-20

Подарок Эфраима О’Коннора

Вечер презентации выставки о Вилло в музее отца совпал с первым и слишком ранним ноябрьским снегом, жирные хлопья цеплялись к волосам и опадали на плечи. Дрожа от холода, я поднялась по парадной лестнице в красных ковбойских сапогах, воротник бархатного зеленого платья царапал шею. Я вспотела, платье врезалось в подмышки, в бархате оказалось жарко. И я только сейчас поняла, что зеленое платье с красными сапогами — так себе сочетание.

Отлично, я буду большим потным рождественским чудиком на этой вечеринке. Я шла вдоль вереницы людей, входивших в музей: мужчины в костюмах, женщины в меховых пальто, благотворители, ученые и много кого еще, все вперемешку.

Войдя в главный зал, я почувствовала себя несколько лучше, потому что под потолком висел такой знакомый огромный синий кит. И вся комната излучала волшебство, всё подсвечивалось тусклым голубым светом, брюхо кита светилось люминесцентом, а квадратные окна отражали бирюзу.

Когда отец только начал здесь работать, каждый вечер он приходил домой и напевал старую песню Битлз «Оctopus’s garden». Он вытаскивал меня на середину комнаты и кружил.

— Я работаю под водой, дорогая дочь! — говорил он.

Когда приходила мама, он отпускал меня, хватал её и танцевал с ней вальс. Кружил и кружил её, пока она не начинала смеяться до слез. Я и забыла, что такое бывало.

Я высматривала их на танцполе, но отец разговаривал в углу с каким-то пожилым мужчиной, а мама разговаривала с женщиной, видимо, его спутницей. Кажется, это были благотворители.

— Вот ты где.

Я повернулась на голос. Сзади стоял умопомрачительно красивый — нет, сексуальный — Эф. На нем был винтажном коричневый костюм, галстук цвета индиго, и всё это удивительно сочеталось между собой.

Я кивнула, чувствуя себя неожиданно смущенной. Он застенчиво улыбнулся.

— Мама заставила меня сменить джинсы на костюм. Я откопал его в шкафу отца. Хотя не думаю, что она имела в виду, что я должен был рыться в его шкафу, когда говорила найти что-нибудь в его стиле. Но раз уж костюмчик сел...

— Пахнуло юморком в стиле Теодора Маркса. — Я фыркнула его плохой шутке.

— А у меня хороший вкус, не правда ли? — Он ковырял пол поношенными ботинками, избегая встречаться со мной взглядом.

— Хочешь пройтись по выставке?

В центральном зале было полно людей, они пили шампанское, восхищенно болтали, наслаждались общением и совершенно не обращали внимания на систему кровообращения динозавров. Я обрадовалась, что отец этого не видит. Он бы очень рассердился.

Эф кивнул в сторону главного экспоната выставки: Вилло — динозавра с сердцем и без сердца одновременно. Его скелет был странным образом свернут в калачик, словно в позе эмбриона, ноги сплелись, как будто он пытался защитить коричневый комок в центре грудной клетки.

— А знаете, это абсолютно точно песок, — сказал пожилой мужчина, проходя мимо. — Они ошиблись. В этом вся суть выставки.

Эф раздраженно выдохнул, пробормотав что-то про людей, которым следует заниматься своими делами. Конечно, скорее всего, старик был прав. Но это не значит, что мне не хотелось вытолкать его взашей, потому что в этот момент, стоя рядом со скелетом, больше всего на свете мне хотелось, чтобы ржавый комок в останках Вилло был сердцем.

Несмотря на то что динозавры вымерли сотни веков назад, я очень хотела верить, что его сердце, так же как моё, качало кровь, что под его грубой кожей было что-то нежное и беззащитное, что что-то от его сердца еще осталось.

— Твой отец прекрасно потрудился над выставкой, Пэн, — произнес Эф.

— О да, — отозвалась я, опираясь на перила, не в силах оторвать взгляд от Вилло.

— Эй, там моя мама.

Эллен стояла на цыпочках, высматривая кого-то в толпе, её рыжие волосы светились под голубым светом комнаты, словно она была одним из экспонатов.

— Мам, — позвал её Эф.

— Привет, ребята! Пенелопа, с прошедшим днем рождения! Вы с родителями приедете в понедельник отпраздновать? — Я кивнула, а она повернулась к Эфу: — Ты видел отца? С ним хочет познакомиться главный благотворитель. Может, он в своем кабинете?

— Я его не видел, но мы можем посмотреть, — ответил Эф.