Чтобы поднять себе настроение, я достала свой любимый стакан с рисунком мальчика, который держал нос под водой, налила туда молока и добавила какао.

Сидя рядом с отцом и слушая, как он с закрытым ртом напевает мелодию какого-то классического произведения, я решила, что мне нужно поменять точку зрения. Ну и что, что я не пойду на свидание ни с Китсом, ни с кем-либо другим? И не важно, что на Осенний фестиваль мне тоже не с кем пойти. Зато у меня есть вкуснейшее какао и целая суббота в одном из лучших городов мира. Я могу, например, пойти в Мэт[6] и почитать у бассейна в храме Дендур[7]. Или могу купить сэндвич в «Челси Маркете» и почитать в парке Хай-Лайн. Кому нужны парни? Или друзья? У меня есть Нью-Йорк и электронная книга с полным собранием сочинений Джейн Остин. Что еще нужно обычной девчонке?

— Пэн, вот ты где! — Мама стояла в дверном проёме, прижимая к груди чашку с чаем. Она всегда мерзла, даже в солнечное сентябрьское утро. — Когда пойдешь на фестиваль, не забудь захватить сумку, которая стоит возле двери. В ней платок, что я связала для «молчаливого» аукциона. Ты его видела? Получилось неплохо.

— Платок должен уйти с молотка как минимум за 800 долларов, Джейн, — предположил отец, хотя, как я и думала, совершенно ничего не смыслил в этом.

— Я не пойду.

— Почему? — спросила мама.

Словно напоминая, что я уже на две минуты дольше, чем нужно, размешивала какао, ложка громко стучит о стакан.

— Не хочу.

— Эф и Одри, наверное, расстроятся?

— У них другие планы, — ответила я, и мне снова стало обидно.

— Вот оно что, — сказала она, будто это всё объясняло.

Мама обо всем догадалась, но я была не в настроении обсуждать с ней эту тему. На самом деле мне вообще не хотелось обсуждать это с кем-либо.

Я представила себя мерзкой, морщинистой девяностопятилетней старухой, которая живет в ветхом доме престарелых с отвратительными желтыми стенами и орет «Не смей меня об этом спрашивать!» каждому, кто посмеет со мной заговорить. В моей голове эта картина выглядела очень правдоподобной.

— Может, не будем об этом? — спросила я.

— Мы с папой собираемся на Лонг-Айленд наблюдать за птицами.

Я едва удержалась, чтобы не съязвить.

Готова поспорить, что родители Эфа не тратили время на что-то настолько скучное и неинтересное. Они скорее гуляли по галереям «Челси» или посещали новую выставку костюмов в «Мэт».

— Ты всегда можешь пойти одна. Наверняка там будет кто-то из твоих знакомых.

В её голосе я услышала желание помочь и надежду. Мама любила меня больше, чем кого бы то ни было на земле, возможно, даже больше, чем папу, но в этот раз из-за ее беспокойства я чувствовала себя жалкой, что злило и раздражало, поэтому я сорвалась на крик.

— Я же сказала, что не хочу идти!

Мама вздрогнула, папа оторвался от газеты.

— Я не хочу... — Я осеклась.

Родители снова смотрели на меня, как на четырехлетнего ребенка, потому что именно в этом возрасте я последний раз повышала на них голос

Мой внутренний монстр исчез, а на его место пришел стыд, расставляя всё по местам.

— Сумка у двери? — тихо спросила я.

— Да, — коротко ответила мама. — Спасибо.

Я потопала наверх, чтобы принять душ и более-менее привести себя в порядок.

* * *

Через четыре часа я оказалась в холле школы, где и оставила собранную мамой сумку (президент АУР[8] сказал, что торги можно начать с 75 долларов). Я вышла на улицу, и осенний ветер донес до меня звуки карнавала.

Вместе со звуками ветер принес и запах торта «Муравейник», от чего мое сердце совершило сальто и замерло в предвкушении порумяненного теста и сахарной пудры. Можно же быстренько пробежаться по рядам фестиваля, всего один кружок по одному блоку, а потом отправиться в Центральный парк и почитать? Я всё еще винила себя за то, что накричала на маму, и это казалось вполне приемлемым наказанием. Во всяком случае, я могла бы сказать, что неплохо провела время.

На входе меня чуть не сбили с ног две девочки в одинаковых красных кедах, мамы почти в унисон просили их не бегать. Потом мальчик, рот которого был весь в сахарной вате, оббежал меня кругом. Какой-то папаша одной рукой толкал коляску, а в другой держал огромного плюшевого льва. Ребенок в коляске спал, запрокинув голову, рот был открыт, а лицо было заплаканным.

Я прошла мимо аттракциона с метанием колец, главным призом в котором была золотая рыбка, и стенда, где продавали какое-то невероятное количество носков с эмблемой США. Мне вспомнился год, когда нам было по 9 лет, и Эфа стошнило после поездки на Скрэмблере (два съеденных перед поездкой хот-дога оказались лишними), а потом нас с Одри стошнило за компанию, и моим родителям пришлось увезти трех ревущих детей домой. Как-то потом я выиграла сертификат в кондитерский магазин в игре «Убей крота». Моя мама отвела туда нас троих, и мне показалось, что умерла и попала в рай.

Я наблюдала за счастливыми детишками, слушала карнавальные песни и только тогда поняла, как мне не хватает Эфа и Одри. Я сама себе напоминала дом с привидениями: пустой и заброшенный.

Чтобы успокоиться, я нащупала в сумке электронную книгу. Развернувшись, я собралась уйти, но тут мой взгляд упал на небольшой складной столик, втиснутый между кабиной для аквагрима и информационным дисплеем о лыжной команде. На краю стола виднелась аккуратная надпись:

РАЗГОВОР С МЕРТВЫМИ ПОЭТАМИ!

1$ за звонок

ЖИВИ ОДНИМ ДНЕМ!

ЛОВИ МОМЕНТ!

ПОГОВОРИ С ВЕЛИКИМИ!

(все доходы идут в фонд « Nevermore »)

Я подошла ближе. Посередине стоял старый дисковый телефон, а рядом с ним чашка с двумя одинокими долларами на дне.

Мне показалось, что я узнала парочку, стоящую позади стола. Я была почти уверена, что это старшеклассники из моей школы. Девушка была невысокой и фигуристой, явной фанаткой рокабилли[9]: огненно-красные крашеные волосы, футболка с надписью «SchoolhouseRock» и супер-темные очки в стиле Бадди Холли[10]. У парня на голове был ирокез, а выражение лица каким-то надменным. Этим он мне напоминал второстепенного злодея из фильма «Шедевр». Его взгляд не отрывался от старой, потрепанной книжки с поэзией Э. Э. Каммингса.

Девушка заметила, что я рассматриваю их инсталляцию, и просияла.

— Хочешь поговорить с мертвым поэтом? Все средства пойдут на развитие литературного журнала Святого Барта «Nevermore». Кстати, завидую твоей футболке.

На ней была надпись: «Цирковое Шоу Кони-Айленд». Мне тут же вспомнилось, как в прошлом году Одри представила меня Черисс, когда та только перешла в школу Святого Барта. Та осмотрела меня с головы до ног и выдавила из себя страдальческую улыбку, которая мгновенно перенесла её в фильм про супергероев в роли Злой Ледяной Королевы.

От девушки напротив меня веяло совершенно противоположной, солнечной и теплой энергетикой. Возможно поэтому, а может потому, что я так отчаянно чувствовала себя одинокой, мне сразу же захотелось, чтобы мы подружились.

— Я Грейс, а это Майлз, — сказала она, указывая на мальчика с ирокезом.

— Ты из средней школы? — спросил он, растягивая букву «о».

Он не вызывал доверия, и я просто кивнула. Его глаза были теплого серого цвета, но кончики волос выглядели такими острыми, что о них можно порезаться, во взгляде читалась скука.

— Я Пенелопа, — представилась я, — но все зовут меня Пэн.

Майлз сгорбился в кресле и, прикусив губу, с подозрением смотрел на меня. Я выпрямилась и включила «броню Черисс».

Затем он резко подскочил.

— О, боже! Это же ты постоянно ходишь с этим высоким потрясающим парнем! — Он плюхнулся обратно, обмахиваясь книгой. — Он сексуальный.

Десять секунд до меня не доходило, о чем это он.

— Постой, ты про Эфа? Ты считаешь его сексуальным? — спросила я.