«Если лошадь, на которую я поставлю, придет первой, Доминик согласится со мной поужинать. Боже, помоги! А если все получится, я сразу же распрощаюсь с Джо», — такие мысли роились в голове Роджера Тейлора, эсквайра — успешного барабанщика, рок-звезды и почти уже совсем миллионера, — пока он заводил свою любимую «Альфочку», намереваясь забрать из дома красотку Джо Моррис и рвануть на эти чертовы скачки.

***

Утро началось для Фредди не лучшим образом. Уже третью ночь он не приходил домой, зависнув у Миннса на Доувхаус-Стрит в Челси. И теперь, пока его… хм, любовник? Что ж, пусть так. Пока его любовник спал и видел сто пятый сон (Дэвид вообще любил поспать до обеда или даже подольше), Фредди в отвратительном настроении собирался на скачки в Кепмтоне.

Миннси, конечно, считал, что Фредди Меркьюри безумно в него влюблен и посвящает ему одну песню за другой. Что их отношения — не дурацкая интрижка, которой давно следовало бы положить конец, а роман века. Ему настолько хотелось в это верить, что он закрывал глаза на очевидное — на самом деле его «экзотический цветок» пользуется им как угодно без оглядки на совесть. Честно говоря, Фредди уже трижды пожалел, что решился продолжить эти непонятные отношения, но все же было приятно, когда тебе смотрят в рот и ловят каждое слово. Когда любят тебя, а не блестящего рок-идола, в которого ты превращаешься, сделав шаг, отделяющий кулисы от нагретой софитами сцены.

Забавно, черт побери! Порой Фредди чувствовал, что готов возненавидеть этого парня за то, что у него совсем нет гордости. За его слепую преданность. То есть, именно за то, что держало их вместе вот уже почти год.

Бывало, в нем просыпалось садистское желание нарочно резануть побольнее. Пощекотать нервы им обоим. В конце концов, его никто не жалел, так почему он должен жалеть какое-то ничтожество? Однажды он дошел до того, что пригласил Миннса переночевать на Холланд-Роуд. Нарочно уложил его на диване в гостиной, прямо под дверью их с Мэри спальни. И что же? Наутро этот идиот не сбежал от него подальше, не устроил сцену, не плюнул в лицо. А вместо этого крепко и сладко продрых до одиннадцати, да еще согласился угоститься яичницей с тостами, которую приготовила Мэри…

На маленькой кухоньке Фредди сварил себе кофе, умудрившись не обжечься и не угадить плиту. Вытащил из холодильника вчерашние сандвичи и в тишине и одиночестве сел завтракать, упершись взглядом в кирпичную стену за окном. День обещал быть теплым, солнечным и веселым, однако в мозгу крутились только тягостные мысли.

Эта квартирка была настоящей дырой! Дырой, которую втайне друг от друга ненавидели они оба — каждый по-своему. Миннси скучал по их с Эвансом уютному гнездышку в Патни. Фредди догадывался об этом, хотя тот и старался не показывать виду. Сам же он надеялся отыскать в этом укромном уголке убежище. От чего? Наверное, от самого себя. От смятения, от стыда, от одиночества, от страшного чувства опустошенности. Но, не обретя того, что искал, чувствовал глухую, бессильную злобу, растущую день ото дня.

Последние недели Джон и Брайан не могли взять в толк, какая кошка пробежала между ним и Роджером, хотя в чужие дела тактично не лезли. Один раз, еще весной, дело едва не дошло до скандала. Брай, прикинув, что пролетел с синглом на хорошие денежки, подколол Роджа. Мол, тот, примазавшись к успеху «Рапсодии», получил раз в двадцать больше, чем стоила его тачка. Правда, тему быстро замяли. Фредди не жалел денег, напишут новые песни — заработают еще! И Бри, и Джон, и Родж, да и он сам. Зато ему сразу стало спокойнее, когда Роджер возвратил Риду долг за «Альфочку». И теперь он не сомневался ни на минуту, что все финансовые проблемы остались позади.

Концерт в Гайд-Парке заставил их почувствовать, что то, чем они занимаются, стало больше и важнее любых первоначальных ожиданий. Еще год-полтора назад такое масштабное шоу не могло присниться никому из них даже в самых ярких и радужных снах. Да, они видели толпы ревущих фанатов, заполняющих залы Америки и Японии, но Лондон… Покорить Лондон — это дорогого стоило! Парни радовались долго и бурно.

Все, кроме Фредди.

В нем как будто что-то непоправимо сломалось. Со стороны это было незаметно. Фредди как Фредди. Самый обычный. Может, только чуть спокойнее, чем всегда, — меньше говорит и фонтанирует идеями. Но на самом деле он был как мотылек, который устремился на свет в ночи и едва не сгорел в пламени костра — и страшно лететь дальше, и крылья опалены.

Больше взбираться некуда — он на самой вершине. Внизу бескрайняя земля и острые зазубрины скал, по которым он, цепляясь зубами и сбивая ноги в кровь, полз наверх. Что делать теперь? Кого любить? Куда идти? Дальше пути нет. Только туда, в пустоту, в пропасть…

Слова Роджера, что «твою Мэри склеит кто угодно» не просто кольнули в самое сердце — они оставили незаживающую рану, которую Фредди замотал толстым куском ваты и накрепко заклеил. Рана и сейчас тупо болела, но оказалось, с этой болью можно жить. Благо Джон и Брайан как будто ничего не заметили.

«Кто угодно, даже ты…»

Они с Роджером частенько ругались, но еще никогда банальные оскорбления, брошенные в пылу ссоры, так его не задевали. Родж до сих пор не понял, какой страшный удар ухитрился нанести. «Легко склеит»? Неужели она давала повод? Или это был просто неловкий и глупый укор ему самому? Но за что, черт подери?!

Наверное, было за что.

***

— Да, вот сейчас направо и потом прямо. Спасибо.

Водитель в фирменной ливрее и перчатках посмотрел в зеркало заднего вида на пассажира и согласно кивнул.

Роскошный «Роллс-Ройс» скользил по лондонским улицам, как дельфин по волнам океана — аккуратно, практически бесшумно, сверкая серебристыми отлакированными боками. В салоне движение практически не ощущалось. Звуки улицы не беспокоили ушей персоны на заднем сидении.

«Роллс-Ройс» вез Королеву на скачки. Так, во всяком случае, расценили бы эту картину десятки тысяч фанатов.

Наверное, еще полгода назад Фредди почувствовал бы себя Алисой в Стране Чудес, вольготно расположившись на белых кожаных сидениях арендованного авто. Конечно, ему и раньше доводилось ездить на этих чудесных машинах, которые соответствовали — да, правильное слово «соответствовали» — его ощущению мира, но сейчас он мог заказать на целый день «Ройс» с шофером, чтобы прокатить Мэри с комфортом и утереть нос засранцу Роджеру.

Однако радость от этой эскапады быстро испарилась. И дело было вовсе не в машине.

Дело в Мэри.

Он ехал за ней. На их новую роскошную квартиру, которую он недавно купил и в которой не появлялся уже три ночи подряд, оправдываясь тем, что «до студии далековато добираться. Запись шла до поздней ночи, устал. Тут рядом есть милый отельчик — сойдет, чтобы выспаться…» Но долго так продолжаться не могло. Он не знал, что скажет, когда они встретятся. Как посмотреть ей в глаза?

Стыдно? Нет. Скорее это какой-то мутный осадок разочарования. Весь месяц после фееричного концерта в Гайд-Парке он жил с этим нарастающим чувством, которое не мог погасить никакой успех. Разочаровываться в людях тяжело. Разочаровываться в себе — страшно.

Мэри, которая столько пережила с ним. Мэри, которая посвятила ему так много времени и сил, все больше отдалялась. Приходя домой, он видел в ее нежных фиалковых глазах то испуг, то недовольство, то глубокую безмолвную печаль. Если раньше статус «девушки Фредди» был ей впору, то сейчас Мэри тяготилась им.

Маленькая трещина, которая появилась в их отношениях одним дождливым субботним вечером, когда Мэри застала его за увлеченным рисованием голого Роджера, разрасталась день ото дня. Мэри больше не попрекала его той историей, но… почему-то ее портрета он так и не нарисовал. Не дошли руки.

Любит ли он ее еще?

Как-то раз она сказала, что он держит ее при себе, как будто она — его рука или нога. Да, именно так! Расстаться с нею, вычеркнуть ее из жизни — это как отрезать себе руку. Он врос в нее всей душой, но что-то важное ушло. Потерялось. И дыхание уже не замирает. Давно не замирает. А хочется, как в его новой песне, под которую не дышали сто пятьдесят тысяч тогда, в Гайд-Парке, чтобы «захватывало дух», чтобы «все внутри трепетало», чтобы «плакать от одного-единственного вдоха»…