Учитывая количество кинематографий в Индии на разнообразных местных языках, удобнее всего будет подойти к кино на каждом из языков с точки зрения публики, к которой оно обращается. Мейнстримное кино на хинди (называемое сегодня Болливудом) лучше всего охарактеризовать как общеиндийское: его авторы стремятся обращаться к аудитории всей Индии. Язык его – не литературный, и зрителю достаточно знания нескольких основных слов, чтобы ухватить смысл фильма. Массовые фильмы на региональных языках апеллируют к местной языковой идентичности, но при этом привлекают и иноязычных зрителей Индии; это значит, что они могут быть пересняты на других языках. Когда их переснимают, в них вносят небольшие изменения с учетом новой аудитории. Например, тамильский фильм «Роджа» («Roja», 1992), о котором пойдет речь ниже, снят на тамильском; при дублировании фильма на хинди его смысл был изменен так, чтобы он был более националистичным, нежели тамильский вариант, фильмом, сильнее подчеркивающим региональную языковую идентичность.

Большинство мейнстримных картин снимались в формате эпоса, и в них действовали легендарные персонажи, взятые из мифологии, пусть даже действие и переносилось в наши дни. Это объясняется сильной устной традицией в Индии, в рамках которой повествования распространялись устным путем. Большое значение придает произнесению и брахманская традиция. Этот принцип нарушило арт-кино, поскольку оно адресовано образованным зрителям, а возникло как боковая ветвь вдохновленного коммунистами театрального движения; фильм «Дети земли» («Dharti Ke Lal», 1946) был, пожалуй, первой картиной о простых людях, персонажах скорее романа, чем эпоса. И эта картина, и величайший индийский художественный фильм «Песнь дороги» («Pather Panchali», 1954) рассмотрены далее в книге «52 лучших индийских фильма». Хотя были и картины, которые занимали промежуточное место – такие, как фильмы Бимала Роя и В. Шантарама, – арт-кино как целостное движение появилось примерно в 1970 году благодаря культурным инициативам Индиры Ганди, и авторы таких фильмов обходились без эпических героев и мифологических сюжетов. Однако арт-кино стало все больше зависеть от государственной поддержки: оно пытается обращаться к социальным вопросам, важным для государства, и вряд ли демонстрируется публично в качестве коммерческого продукта. Оно является всеиндийским, но обслуживает лишь незначительное меньшинство населения Индии.

В последнее время (после 2000 года) существует также развлекательное кино на нескольких языках, следующее тенденциям арт-кино, но при этом лишенное социального пафоса («Ланч-бокс» («The Lunchbox»), 2013); такие фильмы предназначены образованным и платежеспособным зрителям, как правило, англофонам. Последняя рассматриваемая в книге «52 лучших индийских фильма» картина – «Поминки» («Thithi», 2016) – может быть также отнесена к этой категории. Мультиплексовая революция совпала в Индии с переходом к новой экономике, а последняя создала капитал для класса, говорящего по-английски, и часть Болливуда начала обслуживать индийцев-англофонов в крупных городах так, как не могло это сделать арт-кино. В фильмах этого типа также использовались романные персонажи, простые люди вместо героев. Это соотношение, в котором простые и легендарные персонажи связаны с устной культурой и образованием соответственно, четче проявляется в малаяламском массовом кино, возникшем в отличающемся высоким уровнем образования регионе (Керале); в нем используется такой тип повествования, который восходит скорее к роману, чем к эпосу или мифологии. В последнее же время стало возможно говорить об однородной городской культуре, сложившейся в крупных городах и демонстрирующей близость к массовому кино на региональных языках, которое поэтому стало нередко пересниматься на других языках.

Утверждение, что кино – это расширение фотографии, отпечаток реальности, получаемый механическим способом, стало общим местом. Началось кино с изобретения Луи Люмьером, семье которого принадлежала фабрика фотоматериалов, аппарата для съемки и проецирования на большой экран движущихся фотографий. Первый платный публичный киносеанс состоялся в Париже 28 декабря 1895 года и длился полчаса. К этому времени Луи с братом Огюстом сняли уже около полусотни крохотных фильмов; первый из них показывал рабочих, выходящих с фабрики Люмьеров в Лионе, снятых через окно дома напротив. Все эти фильмы представляли собой фиксацию неких событий, либо публичных (прибытие официальных лиц на прием у главы государства), либо частных (отец Люмьер играет с приятелями в трик-трак). Среди приглашенных на первый кинопоказ в 1895 году был Жорж Мельес, фокусник-иллюзионист, увидевший другие возможности в синематографе Люмьеров. История гласит, что однажды, когда Мельес снимал свой фильм, пленка в примитивной кинокамере застряла, и пока он ее освобождал, прохожие и экипажи продолжали двигаться. Просматривая «испорченную» ленту, он увидел, как из‐за сбоя пленки омнибус превратился в катафалк, а мужчины – в женщин.

Если Люмьеры считали синематограф способом фиксации реальности, то Мельес усмотрел в нем метод создания иллюзий. Поток образов, создаваемый синематографом, черпался из «реальности», даже когда они были результатом трюков. Это делало его идеальным источником магии. В числе фильмов Мельеса значатся «Меломан» (1903), в котором мужчина жонглирует собственной головой, и «Человек с резиновой головой» (1902), где безумный ученый снимает с плеч собственную голову и надувает ее как воздушный шар, пока она не лопается. Мельес также экранизировал волшебные сказки, которые оснащал подобными трюками.

Из двух этих противоположных качеств – способности схватить реальную жизнь и предрасположенности создавать иллюзии – возникли два направления, без которых кино (почти) непредставимо. Поскольку кино началось как фиксация реальности, оно идеально подходило для следования в русле мимесиса, составлявшего преимущественную основу западного искусства и литературы. Мимесис (как его понимал Аристотель) предполагает имитацию воспринимаемого чувствами физического мира, но он также подразумевает наличие в произведении доли авторской субъективности. В кино это означает, что помимо фиксации реальности здесь требуется выразительность, благодаря чему реальность становится доступной для восприятия другими людьми. Недостаточно всего лишь схватить реальность как движущийся поток образов, ибо реальность не может существовать независимо от наблюдателя. Тут требуется некое искажение – посредством монтажа или мизансценирования, чтобы фильм соответствовал взгляду художника на реальный мир, – и именно здесь приходят на помощь трюки Мельеса по созданию иллюзий. Если на ранней стадии кино совершенствовало либо фиксацию реальности, либо создание иллюзий, то в дальнейшем оно стало лавировать между «реализмом» и «экспрессионизмом» (или «формализмом»), между воспроизведением реальности и ее формированием средствами кинематографа с субъективной точки зрения.

Джундирадж Говинд Пхальке, или, как его обычно называют, Дада Сахеб Пхальке считается родоначальником игрового индийского кино – режиссером первого фильма «Раджа Харишчандра» (1913). Согласно Энциклопедии индийского кино (Encyclopedia of Indian Cinema), этот фильм длился около часа, хотя из оригинальной копии сохранилось только 1475 футов. Другие частично сохранившиеся немые игровые фильмы Пхальке (общей длительностью менее трех часов) – «Отпечатки ладоней» (1914), «Сожжение Ланки» (1917), «Рождение бога Кришны» (1917), «Детство Кришны» (1919), «Сант Экнат» и «Бхакти Прахлада» (оба – 1926). Пхальке видел перспективу развития индийского кино иначе, чем она была задана для кино Люмьерами и Мельесом. По-видимому, на Рождество 1910 года он увидел фильм «Жизнь Христа» и чрезвычайно воодушевился идеей увидеть на экране «индийские образы». Существуют различные интерпретации мифологического кино Пхальке как жанра, с которого началось индийское кино, но все согласны, что значительное влияние на его творчество оказал художник Рави Варма (1848–1906). Параллель между экспериментами Пхальке в кино и тем, что делал в живописи Рави Варма, обнаруживается прежде всего в том, что оба были нацелены на воссоздание мифического прошлого в качестве национальной идеи, при этом Рави Варма пользовался натуралистическими методами, заимствованными из европейской живописи, а Пхальке прибегал к «фронтальной» эстетике современного ему театра парсов2.