Лютый подошел к нему и сел рядом:

– Привет! Пируешь? – как бы невзначай произнес он.

– Ага, – ответил Чувачок и сделав глоток молока, продолжил – Нашлись добрые люди…

– И что тут у вас за шухер? – спросил Лютый.

– Да мудаки собрались… Никакой игры нормальной. Фуфель за фуфелем. Так что, шухер за дело.

– Неплохо чуваку досталось – констатировал Лютый, кивая на сидевшего в песочнице.

– Нормально досталось – ответил Чувачок – пусть еще спасибо скажет, что не так, как с Толяном.

– А что с Толяном? – спросил Лютый.

Чувачок отправил в рот последний кусок батона и освободившейся рукой показал оттопыренным большим пальцем характерный жест, проведя им поперек горла. Жест назывался «секир-башка».

– Серьезно? – спросил Лютый.

– Секир-башка – подтвердил Чувачок.

Толяна зарезали здесь пару недель тому назад. Может быть играл он не совсем честно, а может, отказался отдавать выигрыш. Конфликт тогда разгорелся серьезный, игроки похватались за ножи, и трагический финал был предрешен.

– Охренеть! А я и не знал – удивился Лютый

Чувачок равнодушно допивал молоко:

– Да, чувак, здесь так бывает. Это тебе Баден-Баден.

Наверное, он также равнодушно сидел на этой скамейке и тогда, когда резали Толяна. В разборках он обычно не участвовал, при этом играл исключительно честно. Впрочем, Чувачок такой и есть – что с него взять…

– Сам-то как?

– Живой. А ты?

Чувачок неопределенно взмахнул рукой:

– Приперся-то чего?

– Тебя ищу. Бро звонил.

– И чего хочет?

– Бухнуть хочет.

– Бухнуть – дело благородное.

Когда верю я, что прав,

разве страшны мне будут тысячи врагов?

Если знаю я, что не прав,

разве не убоюсь я самого ничтожнейшего из них?

Любой-из-нас

Утро было прекрасным, и я вышел побродить по окрестностям безо всякой цели.

Первым делом я решил пойти в городской парк – это было отличное место для прогулок, правда, лишь в те несколько утренних часов, когда там еще нет толп бездельничающих школьников, праздношатающихся парочек и отдыхающих обывателей, к которым к вечеру присоединяются всякое хулиганье и пьяные идиоты.

Погода была замечательной, да и настроение было неплохое. Все чуждое, неприятное и отрицательное, что накопилось во мне за последнюю неделю – эти все внутренние конфликты, диссонансы, недопонимание и недовольство по отношению к другим – это, конечно, во вторую очередь, а в первую очередь, естественно, по отношению к самому себе, – все это потихоньку отпускало, растворялось и исчезало.

Людей было мало: под навесом за столиками сидело несколько пенсионеров, играющих в шашки, да еще несколько человек вдалеке занимались утренними пробежками.

Не торопясь, я миновал игроков в шашки, прошел мимо скучающей мороженщицы, обошел абсолютно пустую эстраду, и пошел дальше по дорожке, мимо не работающих еще аттракционов, озерца с парой беспечно плавающих лебедей и спортивной площадки с мерно покачивающейся от тихого ветра волейбольной сеткой.

Потом я зашел еще дальше, аллеи стали темнее, а кроны гуще. Это была дикая часть парка, где не было почти никаких следов жизнедеятельности человека, кроме нескольких, расходящихся в разные стороны дорожек, покрытых неровными треснувшими бетонными плитами, сквозь которые пробивалась молодая зеленая травка, да полудюжины скамеек, окрашенных в зеленый цвет. Вокруг никого не было, только где-то вдалеке с метлой и граблями возился дворник.

Сверху послышалась какая-то возня, я поднял голову, и увидел, что прямо надо мной, в кронах деревьях сидит огромное количество ворон. Целая огромная стая, которая минуту назад сидела совершенно тихо, вдруг пришла в волнение, птицы стали перелетать с ветки на ветку, то тут, то там стало раздаваться редкое карканье. Мне даже показалось, что они там, наверху, меня обсуждают. Стало жутковато.

Вороны – вообще-то умные птицы, при чем определенно злопамятные.

Вот если я, например, их сейчас сильно напугаю, эти твари меня запомнят. Нападать, правда, они на меня не станут – на тех, кто сильнее, они не нападают. Но, сделать гадость при случае – вполне могут. Например, кинут на меня сверху небольшой камень или нагадят на голову.

Одна из ворон спикировала с ветвей и приземлилась на дорожку прямо передо мной, посмотрела на меня, и стала каркать.

– Привет – сказал я вороне.

Я всем говорю: «Привет». Воронам, кошкам, бродячим собакам. Бывает, даже предметам мебели. Когда налетишь с размаху мизинцем на тумбочку, сразу и говоришь:

– П-п-привет! Какая ч-ч-ч-чертовски пр-р-р-иятная встреча…

С собаками это работает. Пока что-то говоришь, животное оценивает, а пока оценивает – не нападает. А говорить-то и не важно, что. Хоть тезисы первого съезда РСДРП пересказывай.

Вот дед мой так однажды два часа раненому медведю зубы заговаривал. Пошел на охоту, медведя ранил, а потом у него заклинило стволы. Косолапый в ярости, кинуться хочет, а дед ему свою биографию рассказывает, когда родился, когда женился, а сам пятится, отступает к деревне – ружье двумя руками ухватил, выставил вперед, как жердь, чтобы в пасть медведю сунуть, если тот все же кинется. Так они с медведем до первых дворов и добрели, где дед и добил его найденной у чьих-то ворот оглоблей.

Я прошел мимо вороны, и уже практически вышел из парка, когда я увидел их.

Две молодые девушки – словно феи – шли мне навстречу, блондинка и брюнетка. Одеты они были в легкие блузки – одна в желтую, другая в розовую, и короткие светлые шортики. Рядом семенила на поводке крохотная собачонка.

– Привет – по привычке сказал я собачке. Собачка глянула на меня своими умными глазками. Казалось, она чуть было мне не ответила, но решила все-таки промолчать.

– Мужчина, мы вас не знаем – с достоинством ответила брюнетка.

А девушки и вправду были необычными для наших широт – чистые, ухоженные, культурные, появившиеся здесь, казалось бы, по какому-то недоразумению.

– О да, извините, это я вашей собачке. – ответил я – Она у вас очень милая!

– Это чихуахуа – ответила брюнетка.

– Чихуа… что? – переспроси я.

– Чихуахуа! Вы что, чихуахуа не знаете? – вмешалась блондинка и засмеялась.

– Нет, не знаю – с наигранной трагичностью ответил я, и, присев, попытался приманить собачку.

Я щелкал пальцами, говорил «кис-кис», цокал языком, демонстративно принюхивался к содержимому своих карманов – все было тщетно. Собачка меня принципиально игнорировала, а потом с важным видом справила нужду у ближайшего дерева.

– Дай я тебя обниму! – крикнул я и с распростертыми руками кинулся за собачкой.

Собачка уже почуяла навязчивый интерес с моей стороны и стала убегать. Хорошо, что поводок был длинный. Она время от времени оборачивалась, рыча на меня и скаля свои маленькие зубки.

Девушки смотрели на нас с собачкой и смеялись, прикрыв рты, я дурачился, собачка была близка к нервному истощению, все были счастливы. Вдруг над самым моим ухом прохрипел резкий голос:

– Это что еще за клоун!

Я обернулся. Возле меня стоял седовласый мужчина средних лет с прической коротким ежиком, в дорогом костюме с отливом. А рядом с ним стоял еще один – черноволосый, примерно моих лет, гладко выбритый, с солнцезащитными очками на лице, в джинсах и полосатой рубашке. Ну очень суровый тип.

– Ты что здесь забыл? – спросил суровый с хрипотцой.

– Я, это… Вот с собачкой играл – ответил я с виноватым видом.

Девушки прыснули от смеха.

– Вот и пиздуй отсюда – коротко ответил седовласый, не дрогнув ни единым мускулом на лице.

Ну что ж, так бы сразу и сказали. Дочери они или любовницы, мне-то какое дело. Настроение было слишком хорошее, и я пропустил явную грубость мимо ушей.

– Да ради Бога! – великодушно произнес я, разводя руками.

И уже собирался пойти дальше, но тут жизнь решила мне преподнести еще один урок.