– Я вижу, Пиратка, что все ты понимаешь, псина. За это я тебе сегодня пожалую из щей сахарную кость.

Слыша этот посул, Пиратка радостно стучал хвостом по полу.

Василий Демьянович часто вспоминал странника, отца Пафнутия, и сердцем тянулся к монастырской жизни.

Прошел еще год, и опять наступило лето. Оно в этом году было сухое и жаркое. Колодцы пересохли, и вся природа томилась без дождя. Начались бедственные лесные пожары. Участок Василия Демьяновича пока еще не горел, но синяя горькая дымка уже застилала всю округу. Спасаясь от пожара, на его участок перелетали стаи птиц, бежало всякое зверье, ползли змеи. Болото было уже густо заселено, и Пиратка без устали всю ночь заливался лаем, отгоняя от дома волков, чуявших лошадь. Василий Демьянович ездил на соседние участки, помогая гасить горящий лес, а дома усердно молился Богу, полагая по тысяче земных поклонов. Он ежедневно читал в Библии повествование о том, как Бог на три года заключил небо и вся страна Прииорданская стенала от засухи и голода. Он не уставал повторять слова Христа: «Просите во имя Мое, и дастся вам». И он просил Бога подать на землю дождь, чтобы спасти лес и лесное зверье. Чтобы было крепче, он перед святыми иконами дал обет, что если Бог пошлет хороший дождь, то он, Василий Демьянович, до конца жизни пойдет служить Ему в монастырь.

И, видно, угоден был Господу этот обет, потому что с запада потянулись облака, к вечеру сделалось мрачно от туч и холодного ветра. Где-то глухо ворчал гром, полыхали отдельные зарницы. Ночью Василия Демьяновича разбудили страшные раскаты грома, в окнах блистали синие зигзаги молний, и на землю обрушился ливень, постепенно перешедший в мелкий, докучливый, беспрерывный дождь, продолжавшийся до утра. Утром уже вновь ярко сияло солнце, воздух очистился от дыма, и в освеженном ливнем лесу весело распевали птицы, а с болота доносился дружный хор тысяч квакающих лягушек.

Василий Демьянович раскрыл Библию, и его взгляд остановился на 132-м псалме:

Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!

Это – как драгоценный елей на голове, стекающий на бороду, бороду Ааронову, стекающий на края одежды его; как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские, ибо там заповедал Господь благословение и жизнь на веки.

«Ну что ж, старина Василий, – сказал он сам себе, – надо выполнять данный обет».

Он отвел пса Пиратку и лошадь на соседний участок, подарил знакомому егерю свое, надо сказать, отличное зауэровское ружье, положил в котомку Библию, иконы и большой ломоть хлеба и отправился в монастырь.

Монастырские каменные святые врата были выбелены известкой, и над входом парящие Архангелы трубили в золотые трубы, извещая грешный мир о Страшном Суде. Полукруглая надпись на арке ворот гласила: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы».

Монастырский придверник провел Василия Демьяновича к игумену. Тот, высокий худой постник, похожий на святого Иоасафа Белгородского, приветливо принял его в своих покоях.

– Ну что, брате, зачем пожаловал к нам в монастырь?

– Желаю жизни постнической и во вся дни жизни моей Богу послужить желаю по обету.

– Ну что ж, это похвально. Я вижу по тебе, что ты работный человек. И какое ты знаешь ремесло?

– Я, отец игумен, русский человек. К чему приставите, все буду выполнять. А если точнее, то могу и плотником, и каменщиком, и землекопом, и косить, и за лошадьми ходить, и в огороде могу, и пчел знаю.

– А молитву Господню «Отче наш» знаешь?

– А как же, и «Отче наш», да и всю Библию назубок.

– Ну, это ты, брат, однако, перехватил. Библию назубок и сам наш архиерей не знает.

– Я не хвастаюсь, отче, спросите.

– Хорошо. А перечисли-ка ты мне всех царей иудейских по порядку.

Василий Демьянович потер лоб рукой и начал:

– Цари еще не разделенного Израильского царства: Саул, Иевосфей, Давид, Соломон. После разделения царств цари иудейские: Ровоам, Авия, Аса, Иосафат, Иорам, Охозия, Иоас, Амасия, Озия, Иоафам, Ахаз, Езекия, Манассия, Амон, Иосия, Иоахас, Иоаким, Иехония, Седекия. Падение Иерусалима и царства Иудейского.

В покоях воцарилось молчание. Стоявший в дверях келейник игумена от удивления выпучил глаза и открыл рот.

– Да, брат, – сказал игумен, – удивил ты меня. А скажи-ка ты мне, Василий, – игумен задумался, – да, а кто такая была Иоанна?

Василий Демьянович улыбнулся:

– Значит, так: Иоанна – жена Хузы, управляющего домом Ирода Антипы, одна из тех женщин, которые служили Господу нашему Иисусу Христу своим имением. Упоминается у евангелиста Луки в восьмой главе.

Игумен подошел к Василию Демьяновичу, обнял, поцеловал его в голову и прослезился.

– Хороший ты человек, Василий, благодатный. Аж у меня на сердце стало тепло. Надо будет представить тебя нашему владыке. Какое же тебе дать послушание? А вот что: вначале для смирения потрудись в коровнике этак с годик, а если заслужишь, я тебе дам другое послушание, в храме. На все воля Божия, если, конечно, мы живы будем на следующий год.

Ну, гряди, чадо, в трапезную, покушай там хорошо, чем Бог послал. Отец благочинный благословит тебя накормить обедом, а после укажет тебе твою келью. Хорошая келья, светлая, сухая. Жил там благодатный старец схимник Питирим. На днях схоронили. Царствие ему Небесное. Ну, гряди с Богом!

На душе было спокойно.

«Ну вот я и дома», – сказал себе Василий Демьянович, выходя от игумена. Смиренно он принял данное ему послушание и остался в монастыре навсегда.

– Матренушка, принеси ведро воды.

– Ой, маменька, не могу, спинка болит.

– Ну, дай я посмотрю, где у тебя болит. Ничего не видно, вроде бы чисто.

– Ты смотри посередь лопаток.

– Да, вроде бы бугорок малый есть. Вот давлю, больно?

– Немного больно, а как ведро несу, так очень больно.

Матрена Федоровна Филиппова родилась в конце девятнадцатого века в деревне Криушино Угличского уезда Ярославской губернии. Семья была достаточная, большая. Четыре поколения жили под одной крышей в просторной избе-пятистенке. Прадедушка, древний ветхий старичок, уже давно лежал на печи, слезая только по нужде да покушать что, когда позволяла невестка. Большак, его сын, бородатый и лохматый, как леший, вместе со старухой-большухой были еще в силе и командовали всеми молодыми.

Работы по крестьянству всегда было невпроворот, и никто хлеб даром не ел. И потому большак был огорчен и озадачен, когда невестка ему сказала про болезнь внучки Матренушки – девочки разумной и шустрой. Большак почесал в бороде и сказал, чтобы Матрену не трогали, гусей пасти не посылали, воду носить не заставляли, а пускай в избе сидит, за маленьким Санькой в люльке присматривает, да велел звать бабушку Палагу – костоправку, искусную в заговорах, чтобы девочку полечила…

Назавтра, опираясь на клюку, в больших лаптях и с корзинкой с орешками и травами притащилась старая Палага. Она долго крестилась, молилась и клала поклоны перед святыми образами, стоящими в деревянной со стеклами, засиженной мухами божнице. После поклоном отдала честь и хозяевам. Матренку повели в протопленную баню, чтобы распарить косточки, а старухе предложили чаю. Старуха жадно пила китайскую травку, рассказывая о чудесах при мощах преподобного Серафима, перебегая мышиными глазками с одного слушателя на другого. Выпив несколько чашек дорогого заморского зелья, она перевернула чашку и положила на донышко замусоленный огрызок сахара в знак того, что уже напилась как следует и осталась довольна.

Придя в баню, Палага разложила Матренку на лавке спиной вверх, достала из корзинки бутылку со святой водой, набрала в рот воды и начала прыскать через уголек на спину девчонке. Между прысканьем читала заговор от болезни нараспев с небольшим приплясом.

После этого действия Палага оставила корешки и травы, наказала, как их настаивать и пить, и, получив мзду от большака, поплелась восвояси домой.