Шое впервые видел его таким, отчего становилось настолько странно, неловко и непривычно, что приходилось бороться с желанием полностью спрятаться в одеяле, свернувшись клубком и послав весь мир к чертям. Однако осознание больно било по голове: вряд ли Кагеяма оценит подобное, да и не хотелось проявлять подобную слабость – он же не ребенок, в конце концов, а посему приходилось лишь в бессилии сжимать пододеяльник и поджимать под себя колени – авось и поможет.

На самом деле, если быть честным с самим собой, было невмоготу держать все внутри. Тяжелый груз давил на сердце, а неподъемный страх вселял только панику и обреченность. Казалось, что еще парочка таких событий, нежеланных встреч и неконтролируемых эмоций – и Шое на самом деле сойдет с ума, взбесится, потеряет голову, лишится рассудка, да что угодно! Но не менее всего этого – сердцем чуял.

Может, лучше ему дома отсидеться несколько месяцев? Тот безумец, гляди, и пыл умерит, найдя себе новую жертву в лице такого же мальчика-одуванчика. Хината за это время вполне придет в себя, вернув прежнюю жизнь и отослав все никчемные проблемы на второй план – ни к чему они ему будут, когда первое место его мыслей займет волейбол.

Разве не так?

– Хината, – тихий голос рядом заставил невольно вернуться в реальность. Мурашки пробежались по всему телу, словно назло вынуждая периодически дергаться, обхватывая себя руками. Не хотелось отвечать – подобная ситуация была равносильна пытке. Но что Шое мог сделать?

Только вздохнуть.

И еле слышно ответить:

– Мне признались в любви.

«И что в этом плохого?» – Хината уверен: Кагеяма подумал именно так. Его выражение лица, мимика, жесты – все указывало на недоумение и непонимание. Ожидавший услышать нечто «заоблачное», наверняка сильно разочаровался – иначе как объяснить напавшее на них мертвое молчание?

Сердце болезненно сжалось от сего осознания. Уж лучше бы Хината не выдавливал из себя ту самую малость и оставил все как есть – и все развернулось бы наилучшим образом, или не так? Хотя откуда он мог это знать? Он вообще сейчас ничего не знает, полагаясь лишь на нерадивую удачу и… свою силу? Храбрость? Трусость?

Черт. Почему же все так трудно?

– Я, конечно, знал, что ты непроходимый тупица, но чтобы настолько… – Кагеяма как-то слишком тяжело вздохнул, прикладывая ладонь ко лбу. – Будь ты не настолько измучен – смеялся бы до потери пульса.

– Прости, – Шое сильнее поджал под себя плечи, словно хотел слиться с ними воедино, и повторил: – Прости.

– За что ты извиняешься? – Кагеяма вновь тяжело вздохнул. Неловкость и неудобство перед ним снедали изнутри – Хината тысячу раз пожалел, что решил что-то рассказать.

Как ему научиться быть чуточку смелее? Как побороть себя и свои страхи? Как быть наравне с Тобио? Как перестать смотреть ему в спину? Как идти с ним шаг в шаг, бок о бок, плечом к плечу? – наверное, Хината об этом никогда не узнает. Потому что у него не получается прыгнуть выше головы.

– Кагеяма, – сжав руки в кулаки, Шое поднял голову – в глазах застыли невыплаканные слезы, но губы, сжатые в тонкую полоску, не дрожали; а плечи, все так же поджатые, напряглись еще сильнее. Казалось, что еще несколько секунд – и сведет мышцы, – а что бы ты сделал?

Тобио слегка нахмурился.

– Отказал бы, – не раздумывая, сразу же ответил он. – Забота о ком-то сильно бы мешала полностью сосредоточиться на волейболе, поэтому подобная глупость меня не интересует.

И Хината вновь опустил голову – почему-то нечто подобное он и ожидал услышать от Кагеямы. Было бы большой неожиданностью, если бы его ответ соответствовал ответу обычного старшеклассника – тогда бы пришлось переосмыслить и взглянуть на друга новыми глазами.

Тобио был таким же твердолобым и хмурым, оттого на душе становилось как-то легко от сего осознания. Уж слишком много чего меняется вокруг – и еще одно изменение Шое вряд ли сможет вынести.

– А что если… – тихо начал Хината и, не в силах прикусить язык, дабы замолчать и не разболтать лишнее, продолжил: – отказа не хватает?

Кагеяма сразу же стал намного серьезней:

– Тебя кто-то достает?

– Н-нет! – моментально выкрикнул в ответ Шое, дернувшись в сторону. Сердце панически заколотилось о ребра – еще чуть-чуть, и точно сломает все кости, а руки, судорожно сжимающие край пододеяльника, снова задрожали.

Осознание того, что сейчас он может выдать себя с потрохами, било ключом по голове – отрезвляюще, больно и очень сильно. Шое ведь всё давно решил: он разберется и справится со всем сам, как бы не было тяжко, трудно, больно и невыносимо страшно. Однако язык и сердце настаивали, что пора бы прекратить тайно и молча выносить свои проблемы. И Хината терялся.

Он разрывался. Одна его сторона до невозможности желала все рассказать, спросить совета, попросить о помощи проучить того безумного парня. Показать, насколько было противно и мерзко в те моменты, когда он касался его кожи, тянулся к волосам, и надавать хорошей сдачи, чтобы больше не смел приближаться даже на километр.

А другая не хотела, чтобы кто-то узнал о его слабости. В конце концов, чем он хуже? Он такой же парень, как и все, а значит, может так же дать сдачи и постоять как за себя, так и за других. Разве не верно? Ведь если он не будет таким, то каким образом сможет защищать собственную девушку? Покричать за спинами товарищей? Или, может быть, покидаться в них мячами и предложить поиграть?

Хотя… он даже за себя не может постоять – какая тут девушка? Наверное, ему предназначена либо мужеподобная женщина, либо большая и очень страшная собака.

Черт. Кто-нибудь. Помогите.

Он серьезно запутался.

– Эй, придурок, – довольно грубо начал Кагеяма, вынудив Хинату вновь непроизвольно вздрогнуть и прижать голову к подтянутым к себе коленям, отвлекаясь от посторонних мыслей, – если ты сейчас же не скажешь правду, то я сломаю тебе руку.

Мурашки пробежались по всей спине.

– Т-ты не сможешь, – Шое слегка заикнулся и отполз назад, не веря то ли в свои слова, то ли в угрозу – слишком все напряжено сейчас, оттого Кагеяма казался более страшным, чем это было обычно, – т-ты точно не сможешь…

… однако не успел Хината сказать еще пару слов, как его тут же развернули на живот и, сильно впечатав в кровать, заломали руку, лишая возможности нормально дышать. На глаза тут же навернулись слезы, а плечо пронзила острая боль. Кагеяма наклонился настолько близко, что чувствовалось его тепло.

– Я повторю: выкладывай все как есть, иначе в волейбол три месяца не сможешь играть, – дрожь пробила все тело, а сердце пропустило всего несколько ударов, перед тем как замереть – нет, Хината не боялся Кагеяму, пусть и злого, раздраженного и импульсивного. Он просто вспомнил ту ночь.