А еще Хината не высыпался.

Ему постоянно снились кошмары, из-за которых невозможно было спать. Каждый раз этот сумасшедший парень хватал его за грудки, больно припечатывал к стене и пытался что-то сделать, – и Хината именно в такие моменты просыпался, радуясь, что не знает и не протягивает до этого «что-то». Иначе бы все мысли занимало именно это.

Все его проблемы, как и всегда, отражались на игре. Он, честное слово, откидывал мысли подальше, запирал их на самый крепкий замок, прогонял прочь, пытался избавиться, выкинуть и даже забыть – не помогало. Совсем. Он не мог не думать об этом. Настолько погрузился в эту проблему, что даже обидные слова Кагеямы перестали иметь свою силу.

Он погрузился в это с головой, хотя и пытался улыбаться, делать вид, что все замечательно и вести себя по-дурацки весело. Пытался. Неужели этого недостаточно?

Как же он устал.

Серьезно.

Устал.

– Хината, – Шое резко обернулся, тут же встречаясь взглядами с капитаном команды, и растянул губы в своей фирменной улыбке, надеясь, что никто не заметил его «погружения в себя» во время тренировки.

Тренировки.

Ах, черт.

– Все хорошо, – моментально ответил Хината, окончательно придя в себя.

– Завтра мы едем на два дня в тренировочный лагерь, – как ни в чем не бывало продолжил Дайчи, хотя и окинул обеспокоенным взглядом, – Встречаемся ровно в семь на станции.

– Завтра? – Шое весьма поразился полученной информацией, беспомощно озираясь на фыркающего позади Кагеяму, который всем своим видом показывал: «А я говорил тебе, кусок идиота». Неужели он и на самом деле что-то прослушал?

– Да, – кивнул капитан, – Не опаздывай.

И весь мир рухнул на глазах.

Как до такого дошло? Когда он потерял ту самую ниточку, ведущую к реальному миру? Все из-за этого чертового сталкера, из-за его безумной любви и пугающей настойчивости. Без него все было замечательно – тогда Хината полностью отдавал себя волейболу – и теперь привычная жизнь рушилась. Крушилась и разбивалась об холодный асфальт, вместе с надеждой вернуть все в прежнее русло.

Черт. Сгинь. Сгинь, слышишь?

Он не хочет даже видеть того безумца, что уже говорить об ответе.

И, даже если сложно принять, он не может из-за этого сосредоточиться на волейболе.

Сгинь. Сгинь.

Сгинь.

Шое хочет играть.

***

Он стоял возле кирпичного здания и смотрел прямо на Хинату прожигающим взглядом, словно был на что-то зол. Сумрак вокруг лишь подливал масла в огонь, а спасительный Кагеяма уже давно свернул в сторону своего дома – можно, конечно, было его догнать и попросить проводить до дома, однако это было бы уже слишком, да и разве Король спустится до такого подвига? И, чего уж греха таить, совсем не хотелось ударить перед ним в грязь лицом.

Разве будет нормальным догнать друга-соперника и, со взглядом испуганного котенка, попросить о помощи? Он тогда точно подумает, что Шое – самый настоящий трус, который не может решить свои проблемы сам, без вмешательства других. И тогда все будет кончено. Наверняка Кагеяма и без Хинаты понял, что что-то идет не так – его подозрительные взгляды, постоянно нахмуренные брови и внезапная молчаливость свидетельствовали о том. Посему надо было показать обратное.

Но как заставить себя искренне смеяться, улыбаться, делиться новостями и успехами, весело открывать всем планы на жизнь и упорно соперничать в маленьких поединках против Тобио, когда мысли постоянно направлены на того сумасшедшего парня, а глаза постоянно лихорадочно выискивают его вокруг? Как унять свой страх? Как управлять им?

Словно в ответ вопросу, безумец сорвался с места, ринувшись прямо к Хинате – от сковавшего ужаса подкосились ноги, тело сильно затрясло, а сердце умчалось в пятки, оставив в груди лишь саднящую пустоту – однако, вопреки всему, Шое смог отступить назад. Потом еще и еще, пока не развернулся и быстро не устремился прочь – в сторону, откуда пришел.

Казалось, что даже волосы начинают седеть от столь пронизывающего до костей страха. Сердце внутри ожило, дав о себе знать громкими учащенными стуками, словно пыталось само прорваться и сбежать, а душа будто металась из стороны в сторону, разрывая на части. Хотелось кричать. Вопить. Орать. Захлебываться собственными слезами и сорвать голос хриплыми всхлипами, но не останавливаться – это будет самым последним, что он сделает.

Ведь где-то впереди идет Кагеяма.

К черту все принципы.

К черту.

Но тяжелая рука внезапно легла на плечо, останавливая и разворачивая, отчего Хината, запутавшись в собственных ногах и оцепенев от ужаса, больно упал на асфальт, разодрав ноги и руки в кровь. Из горла вырвался вскрик, который тут же подавили мерзкой ладонью, прижавшейся к его рту, а руки больно завели за спину, отчего огромная волна страха прошлась по всему телу – что?

Нет. Нет. Нет.

Как же так?!

Его не должны были поймать! Он же самый быстрый! Он должен был сбежать! Должен был!

Кагеяма!

– Попалась, канарейка?

========== Глава II – Забыть и исчезнуть ==========

Казалось, сердце остановилось. Просто внезапно прекратило в сумасшествии биться о ребра, замедлив свой ход. Даже дыхание исчезло – он не мог сделать вдоха или выдоха, немо шевеля губами и пытаясь хоть как-то заставить себя двигаться. Пелена ужаса застелила глаза – не было слез, истерики, паники, громкого плача. Он просто осознавал, какой беспомощный в этот момент и телом, и духом, без малейшего шанса… выбраться? Двинуться? Закричать?

Хината не знал. Он лишь чувствовал, как больно ноют заведенные за спину руки, и как противный парень всем телом пытается прижаться к нему, отчего хотелось разбиться. Упасть лицом на этот гребаный асфальт и разбиться на тысячу мелких кусочков, чтобы больше никого не видеть. Чтобы больше его не видели. Зачем этот парень так поступает? Какая ему есть выгода? И чего он хочет добиться?

Страха? Боли? Ужаса?..

… Взаимности?

Каким же надо быть глупцом, чтобы так полагать – Шое лучше умрет, чем когда-либо скажет «да» этому человеку. Лучше пускай его собьет машина, переедет поезд, упадет самолет – но он никогда, ни-ког-да не сломается. Не такими методами, не через себя. Даже если ужас пробирается до самых костей, а кровь стынет в жилах, вызывая холодные и неприятные мурашки и заставляя замершее сердце разрываться от ноющей боли – никогда, ни при каких обстоятельствах.

Так почему же… он не двигается?