Киан’дэ не отстраняется, когда я завожу руку назад и вверх, оглаживаю его точеную скулу и клыки. Он разворачивает меня к себе, и я привычно закрываю глаза. Он не хочет, чтобы я видела его лицо — я не настаиваю, не хочу, чтобы он ушёл. Доверчиво уткнувшись губами в мускулистую грудь, я оставляю на коже влажные следы языка и покусываю ее, аккуратно зажимая зубами и оставляя нежные засосы. Пока я ласкаю его, он одним движением — даже не резким — разорвал верх моего домашнего платья. Пуговицы разлетелись в разные стороны, застучали по полу, и я охнула, когда он завёл вторую руку под подол и мягко коснулся влажных от желания трусиков, сбивая их вбок и лаская меня там.

Короткий стрекот коснулся моих ушей: он отстранил меня, подхватил под ягодицы и понёс куда-то. Походка была плавной, бедра, словно поршни мощного механизма, двигались подо мной, а затем Киан’дэ опустил меня на что-то твёрдое. Я ощупала деревянную поверхность пальцами. Это стол.

Киан’дэ налёг на меня, и я ощутила, как он напряжен и взведён, а в бедро мне упирается отвердевший и даже через ткань разгоряченный член.

Хищник оперся одной рукой возле моего плеча, а второй — у лица, и поняв это, я ласково потерлась о его руку виском, изворачиваясь и целуя ее. Он склонился надо мной так близко, что на своих губах я ощутила его дыхание. Обхватив его лицо руками, я заскользила по клыкам, один из которых был украшен тугим колечком серьги, и вслепую принялась целовать его.

Хищник издал короткий смешок и отстранился, проведя кончиками пальцев, увенчанных острыми когтями, от легких до низа живота, после чего рывком разорвал платье сверху — до конца. Ткань лопнула, повисая на плечах, и Киан’дэ достал из-под него сначала левую грудь, оглаживая ее ладонью, а затем — и правую, внезапно оставляя на левой болезненный укус. Мое тело словно пронзило током, и я дернулась, отчего почувствовала, как груди всколыхнулись и свободно затрепетали. Я изогнулась навстречу Киан’дэ, все ещё не видя его, и запрокинула голову, застонав.

Он так же легко, будто бумажную салфетку, порвал мои трусики и, раздвинув ноги, которые я согнула в коленях, внезапно вошёл резким толчком на всю длину — и сразу же начал быстро вколачиваться в меня, двигаясь внутри. Я была уже дико влажной, потому он легко скользил во мне, оглаживая языком затвердевшие соски и сжимая их клыками. Я дернулась, охнула — и вдруг почувствовала короткий болезненный укол в левую грудь и поняла, что по ее округлости что-то стекает.

Киан’дэ нежно урчит, утирая мою кровь из глубокой царапины, которую он случайно нанёс во время ласки, и отстраняется, но я с глухим стоном цепляюсь за его бедра и умоляю не останавливаться.

Он провёл руками по внутренней стороне моих бедер, разводя мои ноги ещё шире. Мне казалось, что я буквально вывернута наизнанку, что я беззащитна — всюду, и он теперь может делать со мной все, что хочет. Хотя иллюзия моей безопасности всегда была именно лишь иллюзией… именно сейчас поясницу пронзило возбуждение от понимания его полноценной власти надо мной.

Он придержал меня за талию, приподняв, и, рыкнув, начал неистово вдалбливаться в меня на всю длину, неожиданно признавшись:

«Ты узкая и тугая».

Я вздрогнула от его голоса в своей голове и пронзившего меня члена — раз, другой, третий, четвёртый… сбившись со счета, я простонала:

— Это плохо?..

Киан’дэ вновь коротко засмеялся.

«Это быстро».

Ему было мало и он сдерживался, я чувствовала это — но щадил меня и не хотел просто порвать, как это делали другие хищники… с другими женщинами.

Но сегодня я хочу, чтобы он не жалел. Не удерживал себя. Отпустил поводья.

— Ты можешь взять меня, как хочешь, — шепнула я. Хищник тихо клокотнул, и я восприняла это как «нет».

— Со мной ничего не будет, мы же вместе не впервые, — успокаиваю я его.

Хищник тихо рыкнул, будто приказав мне замолчать.

— Но я хочу.

Он внезапно остановился, с влажным звуком выскользнул из меня, и отстранился, бесшумно отойдя в сторону. Я вздрогнула, поднявшись, и свела ноги.

«Я в маске» — проурчал он, после чего подошел ко мне и присел напротив на одно колено.

Киан’дэ был раздет до пояса, лишь расстегнув пояс штанов, и наклонил набок голову. Я запустила пальцы в короткие гладкие дреды, наклоняясь и целуя их, а затем в голове вспыхивает невольная догадка. Хищники обычно не позволяют касаться своих дред, которых они зовут валарами — разве что самым близким. Это одна из самых чувствительных частей их тела. Я соскальзываю в его объятия и, все ещё держа тугие и будто кожаные дреды в ладони, беру пару губами, обвожу языком и посасываю, стараясь случайно не укусить.

Киан’дэ глухо рыкнул и внезапно вздрогнул всем телом, будто от импульса. Я зарываюсь лицом в валары, лаская их и стараясь не обрезаться о края острой маски, когда перехожу на его шею и скольжу по его телу.

— Прошу, — шепнула я ему в плечо, оглаживая рукой мускулистый живот и опуская ладонь на темно-бордовую головку члена, расцвеченную слабо фосфоресцирующими каплями спермы.

Я опускаюсь между его ног, покуда он стоит на коленях, и умасливаю и умоляю его несколько минут, провожу рукой по его стволу, пока не понимаю, что он вот-вот кончит — и останавливаюсь, массируя широкие плечи.

В какой-то момент желание все же становится сильнее.

«Будет больно» — предупреждает он, подхватывая меня на руки, и несёт в постель.

— Переживу, — смеюсь я, когда он опускает меня на простыни и плавно раздвигает мои ноги коленом, изучающе глядя багровыми глазами в прорези хищной маски.

Он нежно проводит рукой по моей верхней губе, оглаживает ее.

«Если будет невыносимо, сразу скажи» — велит он, и я киваю.

Откидывая платье в сторону, он приподнимает меня за бедра и резко входит, сначала с оттягом двигаясь внутри мелкими и медленными толчками, а после наращивая темп.

Это всегда было больше, чем просто секс, больше, чем близость двух тел. И сейчас, понимая, что он отпустил себя, я содрогалась под сильными и собранными движениями, вдалбливающими меня в кровать, и проникала в его разум, чувствуя и видя неясные обрывки его прошлого.

Издав глухой то ли рык, то ли стон, разогнавшийся хищник внезапно резко кончил, пульсируя внутри. Затопленная потоком чужого сознания, я получила удовольствие практически одновременно с ним — с последним толчком в себя, ощущая невероятную заполненность.

Выдохнув и прислонившись лбом к его плечу, я наслаждалась приятно нависшей тяжестью его тела. Он выскользнул из меня, оставив внутри горячее, вязкое чувство. Киан’дэ, который никогда поверх меня полностью не ложился, перевернулся на спину и нежно уложил меня себе на грудь.

— Если однажды ты улетишь с Земли, — ласково говорю я, вроде бы в шутку, но сердце болезненно сжимается, — знай: такого классного любовника у меня больше не будет.

Насмешливо щёлкнув, Киан’дэ позволял мне перебирать свои валары, играясь с ними и проводя пальчиком по рисункам на его теле. Затем я опустила руки вниз и шутливо, но не без труда, застегнула пояс его кожаных штанов:

— Чтобы не было больше соблазна, — мы с хищником рассмеялись после этих слов: он — хрипло, я — робко.

Киан’дэ поднял мою руку, положил ее себе на ладонь и сощурился, сравнив размеры моей и своей ладоней. Сжав мои пальцы и лаская второй рукой мне шею, он тихо сказал:

«Я никогда не улечу. Только не от тебя».

The In-Between — In This Moment

Знаете это чувство — когда в самые тревожные минуты твоей жизни время растягивается, как вязкая лакрица?.. Оно все длится, дробит секунды на мгновения — и ты замечаешь мельчайшую деталь, малейшее движение.

Киан’дэ ниже склонил голову, когда меч, блеснувший в тусклом солнце, замахнулся — и обрушился на него…

— НЕТ!

Мой крик ничего не смог бы изменить, но я закричала, рванувшись вперед и в два прыжка накрывая собой хищника. Дрожа от ужаса, я была не уверена в том, что делаю все так, как нужно, и ожидала, когда клинок разрежет плоть. Ожидала боли. Но не было ничего.