Отец.
Сейчас он у меня. Он мой и я не позволю ему в этот раз уйти от меня. Он собирается стать моим навсегда. Даже если он не признателен мне за все то, что я ему сделала, даже если он по-прежнему просит, чтобы я отпустила его домой. Он не хочет принять ту жизнь, что я предлагаю ему, но я собираюсь раскрыть ему глаза. И если он не примет, я вобью ее в него.
Твоя Злая Дочь.
Белль вздрогнула, глядя на страницы, ее лицо исказилось от отвращения. Она пролистала дневник, ее паника возросла, когда она наткнулась на свое размытое, написанное красным, имя. Кровью. Еще одна жуткая страница, где Зелена в подробностях описывала то, как планирует разорвать Белль на части, и как она мечтает это сделать при первой же возможности.
“И еСлИ МНЕ ВЫПАДЕТ ШАНС, я ЗасТавЛю ЖалкоГо РумпеЛя смоТретЬ на Это!”
Почерк был уродливым и корявым, на других страницах были изображены картинки, на которых она срывала свой гнев на Белль, девушка затряслась, а слезы потекли по ее щекам. После этого, Зелена описывала то, что хотела сделать с Румпелем, о чем мечтала, все это в основном сходилось на его крови.
Задохнувшись, Белль швырнула книгу через комнату и, выскочив из комнаты, закричала:
— Румпель!
Она обыскала каждую комнату, спальню, туалет, ванну, шкаф, чердак, даже не побоялась спуститься в погреб и тщательно все обыскать, но его нигде не было. Даже его следов, ничего отвратительного, ничего, что описывалось в дневнике Зелены,.
Белль выскочила обратно на крыльцо. Покачав головой, она посмотрела на Джефферсона.
— Его здесь нет! — закричала она, ее дыхание срывалось, она паниковала. — Я не знаю, где она может держать его, но он не в доме. И я не думаю, что он когда-нибудь здесь был!
— Хорошо, хорошо, расслабься, у нас еще есть время, — заверил он ее, но сам был обеспокоен. Джефферсон отошел от дома, оглядывая окрестности и какие-либо укрытия. Его слух был напряжен, он пытался услышать какие-либо звуки помимо бешено бьющегося сердца Белль, но это было сложно.
— Это же ферма, верно? — спросил Шляпник, внимательно вглядываясь в темноту. — Так что есть, наверняка, сарай, конюшня или что-то подобное.
Белль кивнула, дрожа от страха и обливаясь холодным потом, что стекал вниз по ее спине. Она вглядывалась в темноту, пытаясь что-либо рассмотреть, но человеку это было не под силу.
— Или грозовое убежище, — выдохнула она, широко распахнув глаза, всматриваясь в конструкции. — Джефферсон, грозовое убежище!
Когда он развернулся, Белль уже бежала туда. Прибежав, она упала на колени перед дверью.
Он быстро осмотрелся, убеждаясь в том, что это именно та дверь, а не обманка. Вампир беспечно коснулся замка, чтобы сорвать его. Когда металл обжег его, Джефферсон выпустил его, зашипев.
Белль задыхалась от бега на ее высоких каблуках, все еще стояла на коленях, ожидая его помощи.
— Я могу взять у тебя перчатку? — спросил он, протягивая руку и не сводя глаз с двери.
Белль сразу же дала ее, сердце стучало слишком быстро, грозясь вырваться из груди.
Джефферсон обернул перчатку вокруг серебра и резко сорвал замок, рывком раскрывая тяжелую дверь.
— Я буду здесь, я услышу, если ты позовешь меня, — заверил он, но она не смотрела на него, всматриваясь в темноту подвала.
Белль бездумно кивнула и стала спускаться. Еще немного. Еще чуть-чуть…
***
Хотя он и мог дышать, с руками за головой, слишком натянутыми наверх, но это было очень болезненно. С кляпом во рту, его вдохи были короткими и тяжелыми. Его мышцы были растянуты, боль пронизывала все его тело, гулко отдаваясь в голове.
Он дернулся и тихо застонал от резкой боли, не имея сил даже на громкий стон. Его нога адски пульсировала в том месте, где торчали ножницы. Его привычное биение сердца выталкивало поток крови из ноги на мокрый, разодранный матрас.
Он бы предпочел умереть, чем оставаться живым и быть в таком состоянии. Голый и в крови, как свинья, растянутая на обозрение, заткнутая и с ошейником, как хорошо выдрессированный зверь. Бесполезный и ужасный, нужный только для безумной идеи Зелены и ничего большего.
Комфорт был бы подарком, сейчас он это понял, давая себе слабину и провисая на израненных запястьях. Он не заслужил никакой доброты, ничего похожего на жалость или милосердие. Он заслужил именно то, что ему дали, и он примет это. Гнилая кровь, побои, голод, изнасилование — все это он покорно примет.
Даже если мысль об этом заставляла его бояться. Он был болен.
Дверь открылась и он, зажмурившись, заплакал, с ужасом ожидая, что она в этот раз сделает с ним. Он был готов извиняться. Его извинения радовали ее, и она всегда говорила, что была довольна, и в такие разы она была благосклонна к нему. Чуть-чуть.
Но шаги были странными. Не ее. Было что-то еще. Запах, возможно, он был не прав, но запах был не ее, слишком сладкий. Слишком мягкий и невинный, незапятнанный кровью вампира. Это не могла быть Зелена.
Он держал глаза закрытыми, не уверенный в том, что он не спит, что это не сон или что он бодрствует и видит галлюцинации.
— Румпель?
Ох, должно быть это сон. Этого не могло быть.
Белль не было здесь, все это был лишь сон.
***
Пахло кровью.
Это единственное, что она могла почувствовать, запах шел от старой лестницы, въедался в стены и это было жутко. Но она что-то услышала, чей-то вздох. С жутким грохотом, быстро и пугающе, она спустилась вниз.
— Румпель?
Она увидела свет прямо впереди себя и кинулась к нему.
Ужас и рыдания сдавили ей горло.
Избитый, растянутый, вспотевший, с ужасными следами от крови, связанный на ржавой кровати, все это было ее вампиром. Его волосы были грязными и завились вокруг его головы, руки были слишком высоко над головой, ошейник. О, мой Бог, она надела на него ошейник.
Его глаза были плотно закрыты, кровавые слезы стекали из-за прикрытых век. Вампир был ужасно напуган.
Она бросилась к нему, рывком открывая дверцу клетки, снимая перчатку с руки, чтобы прикоснуться к нему.
— Румпель? Румпель, шшш… шшш, это я. Это я, все хорошо! — шептала Белль, вытаскивая кляп из его рта, чтобы вампиру стало легче дышать. Но девушка увидела, что вампир в страхе обнажил клыки. – Тшш, тшш, я не собираюсь тебе делать больно, прошу тебя.
-Нереальна! — зашипел он срывающимся голосом. — Не… нет. — он дрожал, будучи почти полностью обнаженным, и она с трудом проглотила желчь подкатившую к ее горлу.
— Нет, это я. Я реальна, Румпель. Посмотри на меня, — она осторожно прикоснулась ладошками к его лицу, и он всхлипнул.
— Белль, пожалуйста, — взмолился он. Она нахмурилась, качнув головой.
— Пожалуйста что, Румпель? — подтолкнула она его.
— Не… не лги.
— Я не буду тебе лгать, Румпель. Я никогда, никогда не лгала тебе. Пожалуйста, посмотри на меня. Ну же. Я могу вытащить тебя отсюда, я собираюсь забрать тебя домой. Но сначала ты должен посмотреть на меня, ты должен довериться мне. Пожалуйста, — просила Белль, плача и не зная с чего начать, чтобы помочь ему. Она посмотрела вниз и увидела ножницы, те, что были у него в лавке, торчащие из его больной ноги.
— О, Господи, Румпель, что она с тобой сделала?
Он открыл глаза, его губы дрожали, а дыхание было прерывистым.
— Я… — он не знал, что ей ответить.
Она улыбнулась ему сквозь слезы, и он забыл, что должен был на что-то ей ответить. Ее глаза были такими лазурными…
Белль провела пальцами по его колючей щеке, склонившись к нему, глотая рыдания в попытке унять ноющее сердце.
— Вот и ты, — прошептала она. — Я везде тебя искала.
— Ты здесь, — прошептал он. Она была такая искренняя. Холодной щекой он почувствовал ее тепло, это не обман, не воображение. И кровать прогнулась под ее весом, и она была рядом и она… Она была реальна.
Она кивнула и он, сломавшись, откинулся назад, судорожно вздохнув и заплакал. Белль поспешно стала развязывать его руки.
— Тшш, все хорошо. Все хорошо, Румпель, я здесь, — успокаивала она. — Я собираюсь тебя вытащить. Я собираюсь забрать тебя домой и буду о тебе заботиться. Она никогда не получит тебя снова.
