Он чувствовал себя таким разбитым. Он был настолько отвратителен, что был недостоин помощи и любви. Все, чего он заслуживал, была боль, темнота, гул голосов в его голове, соглашающихся с его отчаянием и агонией. Все, что ему было нужно, милость и привилегия.
Это зашло настолько далеко, что он даже поблагодарил ее, когда она остановилась. Он поблагодарил ее, когда она раскрыла одну из отвратительных бутылок и бросила ее на него, чтобы он смог исцелиться. Поблагодарил ее еще раз, когда она вылила ведро ледяной воды на него, смывая с него кровь, так как не хотела, чтобы ее шлюшка была окровавленной в тот момент, пока она будет трахать его.
И он благодарил ее.
— Нет, нет, ты не… Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, пожалуйста, — шептал он, шипя, когда Зелена заковывала его руки высоко над головой.
— Этой ночью, ты собирался стать моим, — прорычала она. — А теперь? Теперь у тебя есть время, на то, чтобы снова заработать мою милость. И ты можешь начать с того, что закроешь свой рот.
Шелковый платок, что был когда-то в его пиджаке, был затолкан ему в рот, а ножницы оставались торчать в лодыжке, как напоминание.
Он был уже не тот, потерянный, слишком напуганный и не уверенный в том, что в его жизни было что-то хорошее, что вообще что-то было хорошее за рамками этого подвала.
Он рыдал в темноте. И Белль снова пришла, в этот раз он настаивал, чтобы она никогда не стала реальной. Но она по-прежнему обещала не оставлять его, гладила его волосы и лицо, все эти выдуманные жесты были настолько нежны.
- Я не заслуживаю этого, — думал он, не в состоянии говорить с кляпом во рту. — Я не заслуживаю тебя.
— Тсс…- шептала она, целуя его лоб. — Тсс… Ты прав.
========== Глава 14: Спаситель ==========
Ожидание — худшее из пыток. Ожидание тяжелым камнем застывает в желудке. Бросает то в жар, то в холод. Учащенное сердцебиение сменяется холодным потом и наоборот. Легкие начинают судорожно сжиматься, губы резко пытаются захватить хоть немного кислорода, руки трясутся. Тело содрогается, внутренности сжимаются. Пальцы ног немеют, пальцы рук отбивают странный ритм, губы искусаны в кровь, в голове все мысли только о том, как бы найти решение, и так все по кругу.
Сегодня Белль проснулась в начале дня, ее тело прошло каждый цикл этого хаоса, и ничего нельзя было с этим поделать. Джефферсон крепко спал, это позволило ей спокойно передвигаться по комнате, ритмично и неравномерно, как биение ее сердца, стуча каблуками.
Она знала, что права. Зелена похитила Румпельштильцхена, короля северо-восточного округа, для собственной выгоды, собственной больной прихоти, не беря во внимание никого, кроме себя. Белль терзало ее воображение, и она старалась не задумываться о том, что происходит сейчас с ним. Было ли ему холодно, было ли ему больно, напуган ли он, мог ли он еще бороться. Мог ли он вспомнить, как бороться.
Постоянно, в ее детстве, она слушала друзей отца, рассказывающих раз за разом о том, что их держали в лагерях для военнопленных в течение нескольких месяцев или лет, за это время они теряли там рассудок и оставались такими до конца своих дней. Люди выживали в самых тяжёлых условиях, самых жутких пытках, которые продолжались годами, а девушка была обеспокоена тем, что Румпель не выдержит эти жалкие две недели… или нет?
Нет.
Люди, что пережили такие пытки, вышли оттуда с куда большим количеством проблем, чем могли бы. ПТСР оставался на всю жизнь, но были методы лечения, лекарства и специальные врачи, что сражались за спокойствие в их умах. А те, что отказывались от этой помощи, кто не знал, что такая помощь существует, те могли нанести вред окружающим, ненамеренно причинять боль дорогим им людям.
Постукивая пальцами по рулю автомобиля, она гнала на всей скорости, рефлекторно наблюдая за миром, проносящимся мимо нее.
— Почти приехали, — тихо сказал Джефферсон, чувствуя ее беспокойство.
Во рту пересохло, и она просто кивнула ему. Белль обняла себя, пытаясь унять гложущее, царапающее изнутри нее чувство, прокручивая ужасные вещи в голове раз за разом.
У каждого была своя травма. Белль читала об этом после смерти своей матери. Она проглатывала информацию о том, почему это так больно, почему она так яростно чувствовала вину за потерю матери, почему ее всю жизнь беспокоили слова отца, и она нашла ответы на эти вопросы. Да, у других были проблемы хуже, намного хуже, но и ее боль еще не утихла.
Не имело значения, подвергался ты три дня пыткам или три года. Эффект от них был одинаков. Все зависело от того, насколько ты мысленно мог с этим справиться.
Сейчас она понимала, что хрупкая психика Румпельштильцхена, его шаткая самооценка, делают его уязвимым и подвергнут агонии, если его броня не выдержит, и его нервы сдадут.
Белль сглотнула, стараясь прогнать эту пустоту в районе желудка, заставляющую ее чувствовать, будто она с решимостью и мужеством пытается проглотить ком грязи. И она не была уверена, что это ей поможет.
— Просто убедись, чтобы она не вернулась, — прошептала Белль, стоя перед домом Зелены и смотря на Джефферсона. — Она на V, так что она может… может быть сильнее, чем ты того ожидаешь. Будь осторожен.
Джефферсон усмехнулся, проведя рукой по шраму на шее, и повернулся спиной к крыльцу.
— Я не боюсь ненормальной наркоманки.
Белль остановилась у двери. Когда она заговорила, ее голос был тихим.
— Румпель так же сказал.
Джефферсон, извиняясь, посмотрел на нее, но она уже отвернулась. Белль просунула кредитную карточку между старой рамой дома и дверью. Надавив, она открыла дверь внутрь.
Ее беспокоило то, что все выглядело нормальным. Зелена жила в трущобах, но в относительно чистом доме, на столике у двери лежала почта, упаковка хлеба была раскрыта. Но не было ощущения, что этот монстр жил здесь. Единственное, что было странным: в шкафчике находились консервные банки с чем-то красным. Одна из них была открыта, возможно, это была клубника…
Белль подкралась ближе, чтобы рассмотреть их. Полдюжины аккуратно запечатанных консервов. Ее бровь взметнулись вверх, и она взяла одну из баночек, рассматривая со всех сторон. Это не могла быть клубника, там не было зернышек, но оно было густым. Белль вцепилась в банку, открывая ее. Это вообще не выглядело, как фрукты, казалось, что это… Она нахмурилась, когда увидела маленькую букву «Р», написанную на крышке.
Девушка ахнула и выронила банку, из-за небольшого скола кровь стала выливаться на пол. Она приподнялась на цыпочки и осмотрела все банки, на каждой из них было написано «Р».
— О, Господи, Румпель… — она учащённо дышала, выбрасывая банки в раковину, разбивая их. Кроме одной, которую она спрятала у себя в сумочке.
Обходя весь дом, она звала его, заглядывала в каждую комнату, каждый шкаф, везде, где возможно было его спрятать.
Комнаты и залы, были довольно странными. Весь дом был пропитан зеленой темой, он заставлял Белль чувствовать себя как в клетке, окруженной этим цветом, и она не в состоянии была избежать этого чувства.
Она волновалась, что каким-то образом Зелена узнает, что Белль придет сюда в поисках Румпеля, пройдет через Джефферсона и убьет Румпеля, прежде, чем девушке удастся его найти. В худшем случае, Белль придется на это смотреть. Или он должен будет смотреть на то, как она умирает.
Она качнула головой, прогоняя мысли прочь, и зашла в спальню женщины. Ее шаги заглушал длинный цветастый ковер, лежащий вдоль комнаты.
Как и большинство других комнат, спальня была в зеленом цвете, но в отличие от остальной части дома, она была более ветхой. Вдоль стен были царапины, тяжелый деревянный каркас кровати провалился и был разрушен, ящики комода были разбросаны по комнате.
— Румпель?
Тишина. Полнейшая. Звенящая тишина, отскакивающая от ковров и закрытых окон.
Книга. Позже Белль поняла, что это был дневник, что лежал на полу рядом с кроватью. И, казалось, это нервировало так же, как и вся комната.
Он был открыт, показывая запись, сделанную несколько дней назад.
