– Таким образом, одни по-прежнему не знают, кто сотворил Бога? А другие уже поняли, что было до Большого взрыва?

– Мы считаем, что мироздание циклично. Многие из ваших ученых доказывают, что Вселенная сначала расширяется, а потом сжимается. И проблемы начала просто нет. Поскольку Вселенная проходит один и тот же цикл. Схлопывается и сразу же восстанавливается. А другие делают выводы, что материя многих галактик летит в одну сторону, в район, расположенный у обозримых границ нашей Вселенной, притягиваемая огромной массой. По их расчетам выходит, что наши галактики засасывает другая Вселенная, расположенная рядом. Но если вселенных несколько, то, как быть с Богом в этом случае? В каждой вселенной он свой? Или все-таки один на всех? Все это предположения. Да, мы создали вас, а кто создал нас? И с какой целью? Это для нас загадка. В одной вашей древней индусской легенде говорится, что в начале всех начал был единый океан сознания, который однажды решил разделиться на бесчисленные частички, чтобы познать самое себя. Может быть это о нас?

– По-вашему, мы никогда не узнаем, как устроена Вселенная?

– Дерзайте, люди. Мы дали вам гигантский потенциал. Вера или, наоборот, атеизм – интуитивные понятия. Нельзя здесь ничего доказать математически. Но не надо считать, что вера в Бога несовместима с наукой. Только нужно четко различать религию и веру во «что-то такое вне нас, что не сводится к природе». Этого ни чем нельзя опровергнуть. Это не проверяемо и ничего не дает. К тому же, у вас существуют разные конфессии. В христианстве, иудаизме и мусульманстве полагают, что Бог активный, повседневно вмешивающийся в дела людей. А это, извините, частично наша работа. Христианство верит в чудеса противоречащие науке. Эйнштейн говорил, что верит не в Бога, который управляет делами людей, а во что-то высшее, в Бога Спинозы, а это природа. Ну и назовите Бога природой, это же вопрос терминов. А если есть Бог, почему же он допускает у вас такие дикие вещи – геноцид, убийства? Где логика? Я не понимаю, как человек может верить во всемогущего Бога, который с этим со всем мирится. Я немного завидую вам. Быть верующим намного легче, чем каждодневно думать о болезных, муках и смерти. Это счастье для верующего человека.

– Но, как я понимаю, у вас существует в запасе и альтернативный вариант? Не человеческий.

– Вы имеете в виду, цивилизацию муравьев? Я не ошибся? Да, мы долго не решались с конечным вариантом. Их мы создали одновременно с вами. Согласитесь, неплохой вариант. В отличие от вас у них могучий механизм самосохранения. Поэтому у них нет неповиновения и тем более саморазрушительных действий. И по многим своим качествам они значительно превосходят человека. Они не менее разумны, чем человек, хотя их разум немного отличается от человеческого. Он многим похож немного на наш. Коллективный.

– Так чего же вы тогда мучаетесь с нами? Взяли бы, да и поменяли свое пристрастие. И как я понимаю, это можно сделать практически мгновенно. Почему?

– Потому, что мы в вас верим. Пока.

Прошло десять лет. Долгих лет побед и поражений. И что самое важное ‒ человечество пока живо.

Ивану снится сон.

Его переводят в Училище. В Россию. Спустя десять лет. На Родину, о которой он толком ничего не знает. И людей, которые там живут. С семи лет он учился в Шотландии. В полном неведении о том, что у него есть своя Родина. Нет, не так. Он, конечно, все знал. И помнил чуть не с рождения практически все подробности, но тщательно прятал свои нежные чувства о ней в самой глубине своей души. Учился он в весьма закрытом колледже. На этом настояли в свое время его отец и мать. Учеба в полной изоляция от всего остального мира. Ему вспоминались те детские годы, когда все они были вместе. Рассказы родителей, из которых Иван практически ничего не понимал. А до этого были сказки, когда он был совсем еще маленький. И отец, имеющий обыкновение всегда говорить загадками, а мама – чувствами. А тогда они ему сказали – так нужно, сынок. И он смирился. И вот, наконец, он летит домой.

Везет его в Училище самолет. Его и еще человек двадцать таких же подростков, как и он сам. Лет так по пятнадцать – семнадцать. Курсантов.

Самолет приземляется, и всем прибывшим дают команду – бежать до корпуса Училища. Метров двести. И дают направление, куда бежать.

Иван бежит. Бежит очень быстро. Но как всегда бывает во сне, это не очень-то у него получается.

Он бежит. Бежит налево от места посадки самолета. Все же остальные курсанты бегут направо. Его путь идет почему-то в гору и неожиданно оканчивается пропастью, перегороженной стальной сеткой. Прямо и справа. Стоп. Слева – скала. Справа и прямо – пропасть.

Секунды растягиваются в вечность. Неожиданно, из глубины пропасти поднимается машина, смутно напоминающая вертолет. И двигается при этом очень хаотично. Пилота в машине нет.

Покачавшись как минимум пару секунд напротив стальной загородки, вертолет врезается своими винтами в сетку и разрывает ее. Прорвав ее, и сломав винты, он рушится в пропасть. В образовавшийся пролом, плавно покачиваясь, всплывает другой аппарат, похожий одновременно и на водный мотоцикл и на обычную лодку. С поручнями. Толи для того, чтобы держаться за них, то ли для того, чтобы этим аппаратом управлять.

Иван, не раздумывая, прыгает в аппарат, который от его прыжка заметно проседает. Аппарат, без участия Ивана идет на посадку, несмотря на то, что тот пробует дергать за все ручки, похожие на управление. И приземляется точно там, где находится вход в Училище. Раньше всех.

Один быстрый сон Ивана прерывается и начинается другой.

Иван идет по Училищу и ищет свою комнату.

Ему было сказано, что он должен жить в комнате номер 127.

Он спрашивает встречных, где она находится. Встречные смотрят на него весьма настороженно, и когда он называет номер комнаты, то стараются или скрыться, либо прикидываются, что не расслышали вопроса. Все остальные же говорят, что это дальше.

Училище огромное. Иван разглядывает по пути комнаты. Уютные. Его это успокаивает.

Мелькают номера комнат.

Сто двадцать пятая, сто двадцать шестая, сто двадцать восьмая. Сто двадцать седьмой между ними нет.

Сто двадцать седьмой комнаты нет!

Иван начинает задавать вопросы. Почему? Как такое может быть? И получает ответ, что она дальше и странный взгляд вслед.

Иван идет дальше.

Двести,…триста,… тысяча двести.

И неожиданно – 127!

Обыкновенная, добротная такая деревянная дверь. Много хуже тех, которые он до этого видел. Немного архаичная, что ли.

Он ее открывает. Перед ним – огромный зал, уставленный непонятными тренажёрами и какими-то механическими устройствами. Пять с лишним метров высотой. Здесь нет кроватей, и, похоже, никто не живет.

На входе стоят трое. Верзила, лет семнадцати и двое невзрачных, пятнадцатилетних.

– Новенький? И какого хрена ты к нам приперся? Дверью не ошибся? – Верзила решительно подступает вплотную к Ивану.

Справа в зале сидят на скамейке и хихикают, глядя на него, две девицы. В спортивной одежде.

Одна черненькая, другая огненно рыжая. Очень красивая. И, почему-то, смутно ему знакомая.

– Мне сказали, что я должен здесь жить, – говорит Иван. – Мне так сказали.

– А можно мне полюбопытствовать, кто? – Верзила еще ближе придвигается к Ивану и у того не остается ничего другого, как немного отстранить его.

– Он мне еще и хамит! – возмущается, улыбаясь, верзила. – А ну, ребята, ату его!

Несколько последующих за этими словами действий, Иван просто не осознал головой.

Автоматически, вспоминая полученные в Шотландии уроки, он мгновенно укладывает на пол верзилу, а потом еще одного. Третий убегает.

– Ну, ты чего? – ошеломленный верзила поднимается с пола, как видимо, сильно обескураженный неожиданным отпором. – Я же просто хотел с тобой познакомиться. Как тебя зовут?