— Стоит чоловик враскоряку у хаты, держится за угол. Дружина його спрашивае: «А чого, ёлопэ, ты там робишь?» Чоловик отвечае: «Да хиба не бачишь, хату пиддержую, бо вона чого-то хитаетця, неначе пьяна!».

При этом он уморительно и очень похоже изображал пьяного мужика и его жену. Потом Степан поднялся из-за стола, подошел к Ивану; подчищая зубы языком и прицыкивая, спросил:

— Что, однокашник, не хочешь каши?

— Уйди, Степка, без тебя тошно.

— Ты что же, так и будешь здесь сидеть?

— Так и буду.

— Ну и глупо! Ведешь себя по-детски.

— Что же мне делать, Степа?

— Иди домой.

— Мой дом здесь.

— Но ведь командир правильно говорит, что ты обузой станешь для отряда?..

— Правильно.

— И?

— Буду сидеть, пока обратно не примут в отряд!

— Тьфу! Хохол упрямый. Ну, сиди, черт с тобой!

Иван продолжал сидеть на седле, брошенном на землю, лишь иногда меняя позу, чтобы не затекали ноги. Время шло. Подходили Шкет, Кобыща, кто-то еще. Одни что-то говорили-уговаривали, другие сочувственно молчали. Потом приблизился Флор Дьяченко.

— Сейчас подвода поедет в Спасское. Командир велел отвезти тебя…

— Я не поеду!

Солнце никак не хотело расставаться с небом, майский день казался бесконечным. Но вот потянуло прохладой от ручья, сильнее запахло разнотравьем, в птичьем мире вновь наступило оживление — надвигался вечер.

Снова появился Сологуб.

— Ладно, не журись, Журба! Я тут придумал одну вещь… У нас в штабе писарем дед — ему в субботу сто лет — можно попробовать тебя взять на его место. Ты согласен?

— Да. Я хоть кем…

— Ну вот. Я как адъютант, тоже согласен… Осталось уговорить командира. Знаешь на эту тему анекдот? Один русский чудак решил жениться на английской королеве…

Рассказал, сам посмеялся и ушел. Уже в сумерках на поляне появился Борисов. Уже не хмурый — улыбающийся.

— Ну, что ты тут сидишь, как школьник, которого оставили без обеда. Пошли вечерять. Уговорили меня хлопцы принять тебя обратно в отряд. Писарем пойдешь?

— Конечно! Но я могу еще…

— Писарем — и точка! Молчи, а то передумаю.

Так Иван Журба в третий раз поступил на военную службу. Через несколько дней отряд Борисова перебирался на новое место: старое стало известно контрразведке белых. Вместе с ранеными и женщинами Иван ехал в обозе, с завистью поглядывая на товарищей, ехавших на конях впереди и обочь телеги. «Надо обязательно научиться ездить верхом!» Подумав так, улыбнулся и покачал головой.

По отношению к Журбе это звучало действительно смешно. Кроме чтения, он еще любил, прямо-таки обожал лошадей, а заодно всех больших животных, которых видел только на картинках — слонов, китов, бегемотов, жирафов; ему казалось, чем больше и сильнее существо, тем оно добрее и безопаснее. Любил он не только ездить на лошадях, но и возиться с ними — кормить, поить, чистить, купать в реке… Нравилось тайком от семьи притаскивать горбушку ржаного, усеянную крупными кристалликами соли, и баловать ею коня. Какие нежные, словно бархатные, у него губы, как осторожно, щекоча ладонь волосками, подбирает он с руки хлеб и вкусно жует, косясь на мальчика влажным фиолетовым глазом. Иван, как и все крестьянские дети, с тех пор, как себя помнит, всегда ездил на лошадях — в телеге, в санях, верхом — с седлом и без. Когда был совсем маленьким, его подсаживали или подводили лошадь к плетню, откуда он перебирался на ее широкую и крепкую спину. Но так продолжалось недолго. Хоть ростом он не вышел, но всегда был физически развитым, и поэтому уже скоро перестал нуждаться в плетне и подсаживании: взявшись за переднюю луку обеими руками, он одним стремительным рывком с земли бросал свое легкое тело в седло. В общем-то, и сейчас можно взобраться на коня, утвердиться в седле, разобрать поводья, лихо свистнуть или крикнуть притворно сердито: «Ннно!» — но ноги! Его изуродованные ступни не удержатся в стременах, а без них — какая езда! Без седла и стремян, охлюпкой, как говорят в деревне, колотя босыми пятками по крутым конским бокам, можно съездить в лавку, на речку или еще куда недалеко. А ездить таким образом в многочасовые и многокилометровые партизанские рейды или идти в атаку — невозможною. Журба вспомнил читанную в семинарии «Всемирную историю» Нефедова, точнее, то ее место, где говорится о рубеже эпох: «Катастрофа, погубившая цивилизацию Древнего Мира, была вызвана фундаментальным открытием — изобретением стремени». И верно, стремя сделало всадника устойчивее в седле и позволило эффективно использовать копье и саблю; привстав в стременах, всадник обрушивал на римского легионера или китайского пехотинца удар, в который вкладывал всю массу своего тела. Казалось бы, ерунда, а не изобретение — металлический овал на боку лошади, но, поди ж ты: погубил древнюю цивилизацию и вообще изменил ход истории.

Иван вздохнул. Может, автор «Истории» немного преувеличивает, но как бы там ни было, и сейчас, в двадцатые годы двадцатого столетия, стремена остаются важнейшим элементом верховой езды, поэтому ему надо что-то придумать, чтобы вновь сесть на коня…

Отряд обосновался на одной из своих баз — в районе деревни Буссевка, и потянулись боевые будни: партизаны большими и малыми группами ходили на различные операции, устраивали налеты и диверсии, а Журба «воевал» с входящими и исходящими штабными бумагами, которых оказалось на удивление много. Когда же выдавалось свободное время, он брал под уздцы Воронка и уходил подальше от партизанского стана, поглубже в лес.

В одной руке палочка, в другой поводья, медленная неуверенная походка — он со стороны выглядел довольно жалко. Партизанская стряпуха, а по совместительству разведчица Настена Шкет с болью смотрела ему вслед: куда подевался ладный и ловкий паренек из их села, теперь это был молодой старичок. Она недоумевала, куда и зачем он ходит с Воронком. Здесь была какая-то тайна, а женщины, как известно, народ любопытный.

Воронок раньше принадлежал Борисову. Но командир любил горячих норовистых лошадей, а этот был тихоней. Поэтому Андрей Дмитриевич подыскал себе «буцефала», а «росинанта» оставил при кухне. Журба прикормил его, приголубил, и Воронок стал бегать за ним, как собачонка. Он вполне подходил для задуманного…

Углубившись в лес, отыскав подходящий лужок или поляну, Иван взбирался на коня и приступал к тренировке. Главная проблема была — стремена. Сначала Журба приспособил вместо них большие консервные банки из-под американской тушенки. Ездить вообще-то можно было, но стоило ему привстать в седле, как донышки у банок вылетали. Потом стал всерьез подумывать о том, чтобы использовать стреляные снарядные гильзы от французской гаубицы, которые случайно нашел однажды на брошенных позициях. Однако, поразмыслив и прикинув, отказался от этой затеи: гильзы были тяжелыми и неудобными.

Отчаявшийся Иван решил все же ездить без стремян. Но как-то раз подошел к нему тезка и друг Ванька Шкет и, помявшись, сказал:

— Я слышал… того… ты стремена подходящие для себя ищешь…

— От кого слышал?

— Ну… сорока на хвосте принесла.

— Эту сороку не Настенной ли кличут? — нахмурился Иван. — Ишь, разведчица, выследила!

— Так я… того… выковал давеча стремена-то… Особые, не с двумя дужками, а с тремя. Должны подойти. Попробуешь?

— Ну, давай…

Шкет приволок седло, новенькое, кавалерийское, с удобными луками, со свисающими с него по обе стороны путлицами со стременами на концах. Они и впрямь были необычными: от подножек отходили по три дужки. Иван внимательно все осмотрел, потом свистнул, подзывая коня. Воронок тотчас же подбежал, заранее вытягивая губы для хлебной корки или яблока, но вместо этого на него взгромоздили седло. Он выразил свой протест заливистым ржанием. Не обращая внимания, Журба застегнул подпруги, приладил подперсье и, отстранив руку Шкета, сам поднялся в седло. Осторожно вставил изувеченные ноги в необычные стремена. Привстал на них, сел, снова привстал. И просиял: было удобно!

— Ну как? — тоже улыбаясь, спросил молодой кузнец.