…У группы взрывников, состоявшей из Журбы, Шкета и других, имелись: взрывчатка, детонаторы и бикфордов шнур. Не было — часов. Между тем время взрыва железнодорожного полотна или моста надо рассчитывать точно, до секунды, он должен произойти перед самым появлением вражеского поезда, взрывать же до или после — бессмысленно, так как пути будут восстановлены постоянно курсирующим бронепоездом с ремонтной бригадой.

— Я позычил было часы у Степки Сологуба, — говорил Дьяченко накануне операции. — Они у него трофейные, австрийские, что ли, красивые такие, большие, с луковицу. Только не ходят… Я говорю ему: «На хрена тебе такие?» А он: «Зато они серебряные и с цепочкой, я о таких с детства мечтал». Пижон!

— Тогда надо взять часы у командира, — предложил Журба.

— Он уехал куда-то по делам дня на три, — ответил Шкет и вдруг широко заулыбался во весь свой щербатый рот. — Слухайте, хлопцы, а на кой ляд нам вообще часы? Нам же нужны не минуты и часы, а секунды…

— Ну так что, у тебя есть секундомер?

— Нет, но зато у меня пульс — ровно шестьдесят ударов в минуту! Когда не волнуюсь, конечно…

— Или не трусишь?

— Ладно, ты у нас храбрец! Вспомни, как…

— Хватит вам! Давайте для начала проверим, за сколько секунд сгорает аршин бикфордова шнура.

Отмерили ровно аршин шнура, подожгли и молча смотрели на него, шипящего и плюющегося бледным огнем. Журба при этом держал руку на пульсе Шкета. Вскоре огонек погас. Иван сообщил:

— Семьдесят пять секунд!

— И что дальше?

— Надо разметать линию железной дороги тоже в секундах…

— А как это сделать?

— Пошли на место операции. Там и продолжим … урок по математике.

Пришли. Журба задумчиво посмотрел на стальную колею, на телеграфные столбы, тянущиеся вдоль нее от Анненского леса до Хвалынского перевала, что-то посчитал про себя, потом сказал, улыбаясь:

— Вот, хлопцы, вам задачка. От одного телеграфного столба до другого расстояние двадцать пять сажен (знаю с детства, отец был путевым обходчиком), значит, двадцать столбов — одна верста. Товарный поезд идет обычно со скоростью пятнадцать верст в час. Вопрос: когда надо зажечь бикфордов шнур? Берите карандаши, решайте.

Первым решил Андриан Барышников, он, как в классе, поднял руку.

— Если аршин шнура горит семьдесят пять секунд, значит, его надо зажечь, когда поезду останется пройти сто пятьдесят сажен или шесть столбов!

— Нельзя, слишком близко, — комментирует Шкет. С ним соглашается Дьяченко:

— Да. Придется на виду у врага поджигать, а это опасно.

— Хорошо. Удлиним шнур, пусть будет полтора аршина. Тогда поезду идти до заряда двести двадцать пять сажен или девять столбов.

— Это годится!

— Что ж, вечером проверим, — подытожил учитель. — По данным разведки, эшелон беляков пройдет здесь в шесть пополудни.

Проверили. Задачи — и арифметическая, и боевая — были решены «на ять»!

Иван настолько вошел в свою новую роль в отряде, что, когда Борисов приказал ему идти с группой партизан на очередное боевое задание — предстоял налет на вражеский склад с обмундированием и боеприпасами — с сожалением сказал:

— Жаль, урок сорвется. Хотел диктант провести…

Андрей Борисович тонкогубо улыбнулся.

— Ты уже забыл, как сам просил посылать тебя время от времени на боевые операции? Вот и ступай. А насчет урока не беспокойся: он состоится. Я нашел тебе замену, будете вести занятия по очереди…

— Кого? — ревниво спросил Журба. — Сологуба, что ли?

— Нет.

— Тогда кто?

— Пойдем, увидишь…

Журба не поверил своим глазам. Это была девушка из проходившего некогда через Спасск поезда, она же пишбарышня из экспортно-импортной конторы, у которой он пытался украсть машинку. Иван узнал девушку сразу, едва вошел в штаб, она же, сощурив глаза, вглядывалась в невысокого чернявого парня с небольшими усиками и, кажется, не узнавала его.

Борисов, заметив, что Иван покраснел и явно испытывает неловкость, удивленно спросил:

— Вы что, знакомы?

— Нет… кажется, нет, — ответила она.

Журба промолчал.

— Ну, теперь знакомство состоялось, — улыбнулся командир. — Галина Евгеньевна тоже учительница, выпускница Бестужевских курсов в Петрограде, так что, сам понимаешь, спец ого-го! Будешь ей помогать. Детали обговорите сами, а у меня дела. — Борисов вышел из штаба.

Галина Евгеньевна сидела на лавке и жестом пригласила Ивана занять место рядом с собой. Он, все еще скованный, присел на краешек.

— Андрей Дмитриевич сказал, что вы окончили учительскую семинарию?

— Почти окончил…

— Война помешала?

— Да.

— Я понимаю… Вы здешний?

— Да.

— Вы и на уроках такой немногословный? — Она ободряюще улыбнулась. — Нельзя же быть таким застенчивым, Иван Евдокимович! Расскажите мне о себе. Сколько вам лет?

— Скоро девятнадцать, — привычно соврал Иван. — А рассказывать особенно нечего: учился, малость воевал…

— А… извините… любимая девушка у вас есть?

«Вы моя любимая девушка! Я искал вас всю жизнь!»

Журба молча покачал головой.

— Ничего, еще будет. Какие ваши годы! А мне уже двадцать два. Тоже, в общем-то немного, но повидать и пережить пришлось немало… А все это проклятая война! — Она ударила кулачком по своему колену. — Я ведь приехала сюда к жениху, а его убили буквально накануне нашей свадьбы. Он погиб в бою недалеко отсюда, на Каульских высотах. Прапорщик князь Нежданов Юрий Сергеевич… Вот посмотрите его фото… — Она сняла с шеи медальон, открыла. Там была овальная фотография смеющегося юноши в форме юнкера.

Журба испытал еще одно потрясение. Это был снимок убитого им на Каульских высотах молодого офицера! Он не мог ошибиться, ибо запомнил это лицо на всю жизнь.

— Неужто князь? — только и смог он вымолвить.

— Да какой он князь! Так, вроде князя Мышкина из романа Достоевского «Идиот». Давным-давно обедневший дворянский род… Юрий просто был патриотом России и храбрым офицером, исполнявшим свой долг, как он его понимал…

— Я знаю, — машинально сказал Иван.

— Знаете?

— Ну… Ведь только такого человека вы могли полюбить и приехать к нему сюда, на край света.

— Да, это верно.

— И все-таки странно: вы, невеста офицера, пришли служить к нам, а ведь мы… его убийцы. Нет, не так… На войне убийц нет, есть враги, правда, смертельные… Но все равно… Как вы у нас оказались?

— Ох! Мне все этот вопрос задают, и каждый раз я не знаю, как отвечать… Я проехала всю империю, извините, республику из края в край — от Черного моря до Тихого океана — и столько видела страданий людских! Иногда мне казалось, в них повинны так называемые красные, иногда — так называемые белые. А скорее всего, и те, и другие… Помните сон Раскольникова у того же Достоевского: «Люди становились бесноватыми и сумасшедшими. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе, собирались друг на друга целыми армиями…». Я и осуждаю, и жалею и тех, и других и мечтаю, чтобы на нашей многострадальной Родине наконец наступил мир. А наша с вами профессия будет нужна всегда, при любой власти, как и профессии врача, строителя, агронома. Я видела, как на толкучках многие наши коллеги торгуют одеждой или столовым серебром, не желая, как они говорят, служить большевикам. Но ведь их долг — служить не какой-то кучке людей, а народу… — Галина Евгеньевна смущенно замолчала. — Я, кажется, заговорила высоким «штилем»… Не знаю, поняли ли вы меня…

— Кажется, понял…

Повисло молчание. Иван отважился его нарушить:

— Так вы больше не служите в конторе Кухарчука?

— Где, где? — удивилась она.

— Ну, в Спасске, в экспортно-импортной конторе «Такэсита, Кухарчук и Ко».

— Помилуй Бог, я никогда там не служила и даже не слышала о такой.

— Как же так? — заволновался Иван. — Служили, я это точно знаю. Я видел вас там…

— Вы ошибаетесь, Иван Евдокимович, — мягко сказала девушка. — Наверное, спутали меня с кем-то.

— Вас нельзя с кем-то спутать…