Беарнас замолчал. Потому что не было смысла продолжать.
Застывшими глазами смотрел на него Маэдрос. Это не Тингол… Неужели же…?!. Что делать ему теперь с сыном?.. Гневные слёзы закипали в душе неудержимой волной…
Долго молчал верховный принц. А когда поднялся и заговорил, голос его был ровен и холоден, потому что ни разу в жизни не позволил себе сын Феанора говорить во гневе.
- Родичи будут решать твою судьбу, эльдар. В тебе душа – не нолдора! В тревожное военное время я не могу взять на себя ответственность держать под кровом того, кому не доверяю. С такими взглядами место тебе – лишь в сытом рабстве Валинора, у подмёток Манвэ! Я не буду противиться, если ты захочешь вернуться туда, спасая свою бесценную эльфийскую жизнь – это всё, что может сделать для тебя тот, чьё отцовство ты отверг!
… Маэдрос не привёл угрозу в исполнение. Стыдился ли позора перед другими принцами?.. осколки ли былой привязанности ещё резали сердце?… надеялся ли на какое чудо?.. Ограничился тем, что, отправляясь в поход на Дориат, не взял опального сына в дружину, оставил на охране собственных земель в связи с участившимися нападениями ангбадских орков. Не великое унижение для младшего в семье, но братья Беарнаса переглянулись удивлённо, - в сражениях против полчищ Врага хоть и не самым пылким, но и не худшим воином показал себя юный принц.
С тяжёлой болью в сердце проводил он своих сородичей. Долгие часы простаивал на крепостной стене, бесчувственно сжимая ладонями ледяные камни, устремив взор в непроглядную хмарь тоскливой ледяной пурги.
Когда вернулось войско, - не сдержал слёз, узрев то, что и ожидал увидеть.
Почерневший и угрюмый, тяжело пал с коня вождь нолдоров Маэдрос. Брат его Маглор Песнопевец был с ним, и они прошли в покои и закрылись там, потребовав вина, и не желали никого видеть несколько дней. На рассвете четвёртого дня, провожаемый родичами на крепостном дворе, уже закинул ногу в стремя принц Маглор и, увидев племянника своего Беарнаса, внезапно рассмеялся, но похолодели сердца присутствовавших от этого смеха… Обернулся он к Маэдросу и произнёс: «Говорю же тебе – не притесняй его! Быть может, одно его слово на суде Владык окажется ценнее всех наших кровавых клятв, и единственным бальзамом прольётся на раны наши… когда…» Уехал Маглор, и звучал смех его как рыдание, потому что знал уже от своих братьев Беарнас о происшедшем в Дориате.
Страшна была вторая братоубийственная резня среди эльфов в Менегроте, которого уже не охраняли чары Мелиан. Потоки крови заливали мраморные полы самоцветных залов Тысячи Пещер, испарения её покрывали и пропитывали насквозь кольчуги, одежду и кожу; набухала от крови тетива луков, скользили мечи в кровавых руках. Синдары бесстрашно защищали свою твердыню, но неудержима была безумная ярость нападавших. От руки короля Диора пал принц нолдоров Келегорм Прекрасный; а затем погибли и братья его Куруфин Искусник и мрачный Карантир; но и Диор был убит, иссечённый мечами до неузнаваемости. Закрывавшую собой детей своих королеву Нимлот пронзили копьём и сбросили с крепостной стены в ледяной ров, а юных сынов Диора Элуреда и Элурина слуги Келегорма живыми выбросили в лесу на корм волкам. Однако нолдоры не завладели тем, что искали, – юная дочь Диора Эльвинг и с нею уцелевшие от резни бежали, унося с собою Сильмарил, и спаслись от погони, потерявшей в горах их следы. Маэдрос искренне сожалел о содеянном с сынами Диора и несколько дней разыскивал их в лесах, но поиски его были напрасны. Так закончился поход нолдоров против Дориата, и великое королевство синдаров не возродилось более, лишь развалины исполинских и величественных построек его, заросшие мхами, плющом и бессмертниками, долго поражали взор случайно забредавших в те края охотников с Голубых Гор и следопытов Дор-Ломина.
Долгое время угрюмость не сходила с лица Маэдроса, слышали иногда срывавшиеся с уст его восклицания: «Клятва поведёт их, и предаст, и вырвет у них из рук сокровище, добыть которое они поклялись…» Так?!. Так ли?..» Лишь раз послал он за младшим сыном, но замедлил Беарнас, потому что находился у дальних рубежей на выкладке оборонительных крепостных стен, а когда явился, не захотел уже отец принять его.
Но шли годы, затягивались раны, и жизнь в Восточном Белерианде потекла своим чередом. Маэдрос так и не приблизил сына, но задумывался о его женитьбе, и пал его выбор на Тириэль, дочь Феорона из народа Келегорма. Любила свободолюбивая дева нолдоров звёздные ночные заводи в объятиях плакучих ив и пение чистых родников Эсгалдуина, душистые поляны, напоенные полуденным солнцем, и сиреневые туманы в лощинах Лориэна, была отважной охотницей и любительницей странствий, соловьи Осгилиата завидовали её голосу, и бежала печаль от дивного сияния её лучистых глаз. Она понравилась Беарнасу, и он полюбил её. Состоялась помолвка, и назначено было время свадьбы. В тот год, в конце зимы, пришли в Белерианд первые сообщения от следопытов-нолдоров, обнаруживших следы беглецов из Дориата. Удалось тем со временем добраться до берега моря, вышли они к устью Сириона и поселились там, соединившись с остатками народа Гондолина, вождём которых был Эарендил, сын Туора, и он взял в жёны прекрасную Эльвинг, родившую ему сыновей Элронда и Элроса, названных Полуэльфами, потому что текла в них кровь майар, эльдаров и атани.
Когда Маэдрос впервые услышал о том, что Эльвинг спаслась и, владея Сильмарилом, живёт в устье Сириона, он сдержал себя, сожалея о содеянном в Дориате. Но потом сознание неисполненной клятвы вновь стало мучить его и братьев, и они направили в Гавань послания дружественные, но повелительные. Однако Эльвинг и её сородичи не могли отдать Сильмарил, который добыл Берен и носила Лучиэнь, из-за которого был убит Диор Прекрасный; менее всего могли они сделать это, пока вождь их, Эарендил был в море, ибо верили, что в Сильмариле заключено исцеление и благословение, снисходящее на их жилища и корабли.
Тогда проклятие Феанора вновь помрачило сердца его четверых оставшихся в живых сыновей. Маэдрос, Маглор, Амрод и Амрос собрали все свои войска и внезапно напали на изгнанников из Гондолина и беглецов из Дориата, и произошла последняя и самая жестокая резня меж эльфами, причинённая проклятой клятвой. В те дни воспламенилось сердце принца Беарнаса, и впервые возвысил он голос, призывая сородичей к предотвращению безумия, и многие услышали его, потому что слова его были правдивы, совестливы и чисты. Лагерь нолдоров раскололся, одни сражались на стороне принцев Феанора, другие взбунтовались и погибали, защищая Эльвинг от своих же вождей. Страдания и смятение в душах эльдаров в те дни достигли высочайшего предела; и хоть силы Маэдроса и Маглора одержали верх, они одни остались живы из сыновей Феанора, потому что Амрод и Амрос погибли. Сгинула и Эльвинг, бросившись в море с Сильмарилом на груди. Обезумевший Маэдрос вырвал из ножен меч, желая убить своего младшего сына, но рука принца Маглора перехватила его руку. Тогда верховный принц проклял сына своего Беарнаса, трусом и изменником назвал его и отрёкся от него перед всеми нолдорами. И выслушав его до конца, молча снял побледневший Беарнас тяжёлый пояс с родовым старинным мечом и положил его к ногам отца. Была в тот день среди воинства и Тириэль вместе со отцом своим Феороном, но она ответила молчанием на призывы жениха и не пошла за ним в его изгнание.
С этого дня сумерки сошли в сердце нолдора-изгоя, он закрыл его от сородичей и ушёл в пустынные земли за Андуином. Шёл долго, бесчувственно, избегая и эльфов, и людей, как раненый зверь, ищущий убежища, чтобы в нём исцелиться или умереть; ночами забивался в скальные расщелины или ничком ложился на камни. В Лориэн привела его израненная душа. Жил там долго, так долго, что стала уже стихать нестерпимая боль, сменяемая тихой, неизбывной печалью.
С той поры настало время его странствий.
Он потерял счёт годам. Горько настрадавшиеся от проклятия Феанора эльфийские народы Средиземья, считавшие - и не без оснований, - что с приходом нолдоров на их земли пришли кровопролития, предательство, лихоимство и непокой, - с подозрением относились к сумрачному страннику, лазутчика подозревали в нём и гнали со своих земель: невнятны были его рассказы о себе, туманно и зловеще прошлое; мрачные слухи ползли от руин Дориата и сирионских берегов, накрывая тенью своей злосчастного изгоя. Младшим же Детям Эру - народам Людей – было мало дела до эльфийских распрей. Странствующий и странный, нолдор обладал искусством врачевания, и атани прибегали в нужде к его услугам, но были более щедры на оплату, чем на приязнь. Молчаливый и скорбный путник проходил людские города и поселения, - ничего не прося, не покупая и не продавая; оставаясь неприметным, часами созерцал суету и толкотню базаров и улиц, глубокими грустными глазами смотрел в лица людей, слушал их речи и песни. Голуби садились на его плечи, он брал их в ладони – тёплые, трепещущие, доверчивые комочки. К странному путнику всегда тянулись животные и дети. Из дерева, глины, коры и лоскутков мастерил в дороге эльф всевозможные поделки, которые мгновенно и восторженно расхватывались ребятишками из придорожных поселений, и рукам нолдора всегда находилось занятие в его бесконечном пути. В зимнюю непогоду, в период затяжных осенних дождей Беарнас поселялся в заброшенных лесных хижинах или на окраинах опустевших деревень; единственными гостями его там бывали звери и птицы. Изредка набредали на пристанище отшельника маленькие грибники и ягодники, - и сразу прикипали всей душой, доверчиво и радостно, убегали из родительских домов в любую погоду, чтобы нетерпеливо потребовать и зачарованно получить очередную порцию дивных и печальных эльфийских сказок и баллад, научиться вырезать певучие нездешние дудочки или чертить изящную вязь замысловатых узоров и старинных рун на нежном шёлке бересты… Потом приходили взрослые. Плачущих детей оттаскивали от подозрительного «тёмного чародея» и «лесного оборотня», брались за осиновые колья, дубинки и факелы…
