– Насколько я слышал, вас не очень устраивает такое положение вещей.

– Никого не устраивает, – произнёс серьёзно Лаврентий Сергеевич. – Но жить как-то надо. Чем промышляешь?

Я рассказал, что собираюсь открыть боксёрскую школу.

– Вроде, купеческий сын, а смотрю, ни рожна в коммерции не смыслишь, – с упрёком покачал головой Лаврентий Сергеевич. – Не пойдёт такое тут. Впрочем, дело твоё. От меня-то что хотел?

– Надо грузовик, – сказал я, – пять тонн, не меньше. Пять-шесть крепких парней. Доставить некоторый груз из одной точки в другую.

– Что за груз?

– Оружие. Огнестрел.

– Но есть подвох, да?

– Есть небольшая трудность. Груз принадлежит нашему общему недругу и находится на закрытой территории. Но это я беру на себя.

– Я понял, – кратно ответил Лаврентий Сергеевич. – Машина есть, пятеро парней есть. По сотке на рыло всем, включая меня. Шестьсот рублей. Половину – до, половину – потом.

– Будет, – так же кратко сказал я, хотя от озвученной суммы мне чуть плохо не стало. Придётся всё-таки трясти Рыжего.

Условились, что послезавтра я сообщу место и время операции, и разошлись. Лаврентий Сергеевич произвёл на меня благоприятное впечатление: говорил прямо и по делу, трепаться не любит. Если его люди себя хорошо зарекомендуют, можно задуматься над более тесным сотрудничеством.

Когда мы с Рыжим отъехали от сквера, за углом ближайшего дома я снова заметил чёрный седан.

– Мне кажется, за нами следят, – сказал я своему компаньону, – я постоянно вижу один и тот же чёрный седан. То возле фабрики стоит, то мимо дома проедет. Сейчас, вот, опять.

– И кто это? Полиция? Или может… – Рыжий не договорил, но было и так понятно, о ком идёт речь.

Я сомневался, что следят люди Капитана. Вариант с полицией казался более вероятным. Полиция была в курсе драки у завода и запросто могла на меня выйти. А прошлое у меня – темнее некуда, ведь никакого обнищавшего пензенского купца Петрова, чьим сыном я по легенде являлся, скорее всего, в помине не существовало. Могли ли стражи правопорядка заподозрить, что у меня есть необычные способности? Вполне. А я даже не знал, что грозит простолюдину, обладающему таковыми.

– Не знаю, просто будь осторожен и смотри по сторонам, – сказал я Рыжему.

Высадив парня у заброшенных больничных корпусов, я отправился к территории патронного завода. Этой ночью снова предстояло вести наблюдение.

В день перед операцией я открыл Рыжему свой план, и у моего компаньона глаза полезли на лоб.

– Ты хочешь грабануть Капитана? – изумился он. – Твою ж мать! Это пипец рискованно. Ты понимаешь, что будет, если Капитан прознает?

– Поэтому я и предпочитаю поменьше болтать, – ответил я.

Мы сидели в кабинете. В зале за стеной до сих пор шли работы, но уже менее чем через неделю я планировал открыть заведение.

– И как ты хочешь это сделать? Ты уверен, что там оружие? В конце концов, куда его продавать собираешься?

– Спокойно. Не тараторь. Нам нужно встретиться с твоим Лаврентием Сергеевичем, и я расскажу о своей задумке. Хранить будем в заброшенном лагере. А по поводу последнего… В Нижнем у меня кое-какие связи есть – разберусь.

Рыжий почесал затылок. Чувствовалось, что ему непросто идти против местной банды. Боится.

Тут в коридоре раздались шаги. Чёткие, быстрые. Я насторожился. Первым делом подумал, что полиция. Дверь распахнулась. На пороге стояла Катрин.

Она была одета в свою дорожную кожанку, как и в тот день, когда мы едва справились с похитителями. На плече висел карабин, на поясе, в кобуре – револьвер.

Рыжий так и замер, уставившись на девушку. Да и я тоже: кого угодно ожидал сейчас увидеть, даже самого Капитана, но только не её.

– Так, ты пошёл отсюда, – велела она Рыжему.

– Чего ты тут делаешь? – только и смог вымолвить я.

Рыжий спешно ретировался. Тут все понимали: если человек увешан оружием с ног до головы – значит, он либо полицейский, либо военный, либо боярский дружинник. Ни на полицейского, ни на военного Катрин не походила. Оставалось – последнее. А когда боярский дружинник что-то приказывает, самое разумное, что может сделать простолюдин – поскорее исполнить это, не задавая вопросов.

– Неплохо устроился, – сказал Катрин, осматриваясь и присаживаясь на стул, на котором прежде сидел мой компаньон. – Времени, гляжу, даром не терял.

– Время – деньги, – ответил я. – Не ожидал тебя увидеть. Как ты меня нашла?

– Это было несложно. Я ж знаю, где живёшь. Ольга сказала, что ты – здесь. Дела в гору идут?

– Так. Помаленьку. Хочу заведение открыть спортивное.

– Сам решил, или посоветовал кто? Впрочем, неважно. Я к тебе с вестью. Плохой вестью…

– Я уже знаю, – я сделал печальное выражение лица, пытаясь изобразить скорбь по матушке, которую ни разу в жизни не видел. – В газетах писали. Но как это произошло? Почему?

– Барятинские утверждают, что это была остановка сердца.

– А на самом деле?

– Мы полагаем – убийство. Вначале твой дед решил убрать тебя, потом, через месяц – твою матушку.

– Но зачем?! Ты мне объяснишь, что за хрень вообще творится? В Нижнем какая-то война идёт, пишут, что глава вашего рода погиб. Может, расскажешь, наконец? Мне надо знать правду.

– Спокойно, Миш, – мягко сказала Катрин. – Всё расскажу. Для этого я здесь. Секреты хранить больше не имеет смысла. Дед твой считает, что ты незаконно рожденный, что матушка твоя согрешила, и понесла тебя от простолюдина. Вы оба для него – пятно позора на роду. Он ждал, пока тебе исполнится семнадцать, и ты официально перестанешь быть частью рода, чтобы не пошло лишних толков. Но как видишь, всё обернулось иначе.

– Но какой смысл меня убивать, если я всё равно больше не принадлежу роду? Какое теперь это имеет значение?

– Ты же знаешь своего деда: он человек старой закалки. Для него это позор, а позор можно смыть только кровью.

– Да-а-а, – протянул я, – Как всё сложно, оказывается. И что, это правда? Я действительно незаконнорожденный?

– Твоя матушка всегда это отрицала. Но и Барятинские, и Птахины уверены, что это так. Говорят, в том месяце, после которого она обременилась тобой, Елена Филипповна отдыхала в Крыму. А когда в десять лет у тебя не проявились родовые черты, и ты не смог овладеть чарами, твоему деду стало окончательно понятно, что ты – не потомок рода.

– Так себе новости, скажем. Печальные.

Моя рука лежала на столе, и Катрин заботливо взяла её:

– Понимаю, тебя тяжело сейчас, – сказала девушка. – Впрочем, изгнание ты пережил, а это было гораздо труднее. Как сам вообще?

– Да так. Неплохо. Старую жизнь иногда вспоминаю, тоскливо становится немного, – тут я не соврал. Я действительно до сих пор не мог избавиться от воспоминаний о своём мире, который теперь казался лишь сном.

– Признаться, удивлена, что ты так быстро освоился. Елена Филипповна была уверена, что тебе тяжело придётся.

– И поэтому засунула меня в эту дыру? – усмехнулся я.

– Это идея Филиппа Андреевича. Матушка твоя ничего не могла поделать. Она пыталась упросить его, чтобы я присмотрела за тобой первое время, но Филипп Андреевич не позволил, сказал, пусть сам жить учится. Не ошибся: тебе и правда на пользу пошло.

«Если бы, – подумал я. – Не то Михаилу на пользу пошло, совсем не то…»

– Ладно, это дела прошлого, – сказал я. – Дальше-то что? Мой дед знает, что я жив? Мне грозит опасность? Что произошло в Нижнем?

– Когда умерла Елена Филипповна, мы с наёмниками Бобриковых предприняли атаку на ваше имение. Мы обстреляли дом, но старик Барятинский ударил воздушной волной. Филипп Андреевич и его старший сын шли в авангарде и погибли, не успев поставить защиту. Кое-какая техника пострадала. Нам пришлось отступить.

– И сколько это будет продолжаться? До полного истребления?

– Не знаю, Миш. Вопрос этот не ко мне. Государь вмешался, требует прекратить вражду. А оставшиеся Птахины жаждут мести. Я не думаю, что тебе грозит опасность. Но будь осторожнее. Молодой Загорский – друг семьи Бобриковых, а никто не знает, как далеко может зайти твой дед.