И… Они пили вино. Бургундское… красное… с жирным мясом… А, может, и не бургунд… но красное, точно, с мясом… Вина выпили много, но что вино – а еще мясо – сверкала сталь – они ели с ножа – красно-коричневое, сочащееся – и говорили… Нет, это теперь…

Заремба кричал, но его просто не понимали – вокруг парижане: пьяный варвар кричит – и что?

Заремба бил по столу кулаками:

– Як я католик, цо!..

Что-то мешало, нет, они пили и пили, но графу Валентину что-то мешало. Он хотел своих прямых отношений, личных, без церкви. Он знал: то страшный грех. Для католика, для поляка. Для графа Потоцкого.

Рядом, и в Умани, и в Вильне, повсюду были они… Всюду, везде.

Валентин поправил саблю. Даже здесь в Париже он ходил со своею карабеллой. Заремба сразу повесил шпагу. А он держал руку на эфесе изогнутого клинка.

Рим разочаровал: таких посредников ему было не нужно.

Да, нет. Рим не разочаровал. Наоборот. Там было все так, как он и думал. Это, да – Рим.

– А где Потоцки? Граф. Из этой… Там, где леса, сарматы, волки… Его никто не видит.

– Мне говорили о нем. Вот видите синьору в лиловом, да-да…

– Complemente!

– Не меня, Потоцки.

– Ну, и где этот любимец Фортуны?..

– Dolce far niente…

– Почему тебя интересует история Эстер?.. Ты хочешь писать картину, говоришь ты… Ты пьян?..

– Нет, еще, но ты говори, еврей, говори. Здесь, в Амстердаме, ты можешь говорить. А-а, я вижу, ты хочешь что-то сказать… важное! Выпьем!!!

Это было очень давно… Нет-нет, бюргер, ты даже представить не можешь насколько давно…

У Ицхака было два сына. И старший был Эйсав. А младшего звали Яаков…

Эйсав был… Он жрать хотел… вечером после тяжелой работы… А Яаков предложил ему чечевичную похлебку. С условием. За эту похлебку Эйсав должен уступить свое первородство…

Я знаю эту историю. Ты как-то странно произносишь их имена: надо Исав и Иаков. В твоей… я не могу выговорить…

– Ржечи Посполитой, Українi…

– Да, так у вас там и говорят, наверное, а у нас… но выпьем. А Исав продал Иакову, я – знаю.

… Нет-нет, они оба праотцы: каждый своего народа. Яаков – евреев; Эйсав – …Г-сподь сказал Моше, когда евреи вышли из Египта, а это был не простой путь. И Моше услышал, что ему не дойти до земли обетованной. Не войти ему. Ему – нет. Но вот Йехошуа бин Нун… Он придет туда.

Вы проходите через землю ваших братьев, сыновей Эсава, и они устрашат вас…

– Как, еврей, разве Исав родил людей, которые могли устрашить Моисея, уничтожившего армию фараона?..

– Подумай, бюргер, Яаков и Эйсав братья… И их сыновья – тоже братья. Сила их примерно одинакова, и потому Моше понял, что и евреи их устрашат, но не нужно вступать в спор с ними. Пищу у сыновей Эйсава нужно покупать за серебро и есть ее. Воду – надо покупать за серебро и пить.

– Ну, хорошо. Какое же это имеет отношение к истории Эстер?

Черные всадники вынеслись из ночи. Их клинки прорезали тьму. Здесь у Рефидим напал Амалэйк на Израиль.

И нерушимо стояли на посту воины с копьями… Унеслась черная волна.

– Они вернутся! Они обязательно вернутся!

– Кто напал на нас?..

Еще раз вынеслись черные всадники.

Выскочил откуда-то со сна полунагой, мокрый от пота, иудей и от ужаса завопил, сразу сорвав голос:

– Кто вы?!.. А мы идем из Египта! Мы никого не трога…

Свистнула во мраке стрела, и сорванный голос, всхлипнув, умолк.

– Мы идем за Торой.

– Мы идем получить Закон, и мы получим его.

– Моше, почему Амалэйк напал на Израиль?

– Я не знаю. Знал я, что надо идти мимо амалекитян – и мы шли, стараясь не коснуться их. Покупали еду и воду за серебро, как было надо. Но амалекитяне напали.

– Может, ненавидят они бней Исраэйль?

– За что ненавидеть сыновей Израиля?

– Я не знаю этого. Но позовите ко мне Йехошуа бин Нун. У нас будет совет.

Ночь заканчивалась. Посты были удвоены. Никто уже в лагере не спал.

Сын Нуна предложил ждать. Моше согласился. У Израиля не было конницы.

Йехошуа приказал сомкнуть повозки и ждать. Они вернутся. Обязательно вернутся. Со своими клинками. Дикими криками. Их конница обрушится внезапно.

Йехошуа обошел копейщиков. Он ничего им не говорил. Они знали, что им делать. Их обучали.

Стоять, уперев копье, не двигаться с места. Стоять. Стоять.

Лучники не могли стрелять в темноту, они ждали солнца.

Надо отразить их первый натиск. Потом будет легче. Выдержать первый удар.

Когда они говорили с Моше, тот ему сказал, собрать израильских мужей и сразиться. И знали Исраэйль, что по другому не будет.

На вершине холма стоял Моше с жезлом в руке. Он ждал…

Амалэйк, внук Эйсава….

Пришел он.

Иногда Йехошуа удавалось посмотреть на тот холм, где был Моше. Увидел же он, что когда тот поднимал руки, то одолевал он Амалэйк – стояли его воины, и копья их поражали врагов, и стрелы сбивали всадников с коней. А когда опускал руки Моше, прорывались сквозь повозки черные всадники, и ничто не сдерживало удары их клинков.

Волна за волной бились амалекитяне о копья Израиля.

Глаза Амалэйка налились кровью. И продолжал кидаться со своими воинами на тех, кого он так ненавидел.

Тяжелый свинец постепенно заливал руки Моше, и они стали опускаться…

Все громче звучали торжествующие вопли амалекитян.

Тогда подложили камень, и Моше сел на него. И поддержали высоко его обе руки.

Были подняты обе руки до захода солнца.

Бессмысленно ржали кони, пятясь от острых копий. И все больше черных бесформенных пятен замирало на белом песке…

Низложил Амалэйк и народ его Йехошуа бин Нун острием меча.

Падал Амалэйк с коня. Это было медленно и ужасно… И ударился о песок. Чуть не выскочили глаза его красные от солнца из орбит, а когда упал, не видел он какое-то время ничего, но вот снова смог смотреть и успел, успел! – Сверкнуло острие меча и приблизилось к правому стремительно глазу, а потом он уже более ничего не видел никогда.

Брызнул глаз Амалэйк в разные стороны!

Меч Йехошуа прошел сквозь глаз в мозг, и ударилось острие его о кость черепа со стуком.