Мой супруг идиот! Ничего не объясняет, ничему не учит нашего сына! И главное, я-то тут причем?! Родил, почти испортил фигуру … и хватит!

Старший омега отложил в сторону книгу, взял из стопки журналов мод один, какой-то заумный, про который его альфа говорил …

Вот</i>! Смотри, вышло небольшим тиражом, я с трудом достал!

Наморщив лоб, он старательно открыл страницу, где лежала закладка. На той самой статье, из-за которой, собственно, муженек бился в восхищенных конвульсиях. Спохватившись, придал лицу строгое выражение.

В одной руке — книга, в другой — журнал для альф.

Вспомнил осанны, пропетые муженьком, дифирамбы, угрозу перекрыть денежный ручеек, если не справится со своими прямыми обязанностями, и соответствующие слова враз нашлись:

— Это же трактат, написанный одним очень умным альфой … Как же бл … то есть как его … Учиха Таджима, «Как правильно воспитывать самых лучших омег». Статья, написанная в большей степени под влиянием этой книги! Какие были времена, да, малыш? Это же «Казнь для омеги», дурачок!»

Образ папы-омеги мелькнул и растворился в дрожащем от марева воздухе.

— Проклятые Учиха.

Кохару, на ходу, достал наручники и внимательно осмотрел их, чтобы проверить надежность. Хомура, хихикая, давал советы.

— Тебя следовало убить за одну фамилию. Я всегда знал. Где Учиха, там хаос.

Он остановился в паре метров и, протягивая вперед, звякнувшие друг о друга металлические кандалы, грубо предложил:

— Сам подойдешь, или повыделываешься еще чуть-чуть?

Саске, что стоял и все это время копил силы, согласно кивнул:

— Повыделываюсь, пожалуй.

Несмотря на стенания про «Учиха, творящих хаос» и в том же духе, Кохару действительно считал, что Саске все, никуда не деться.

Переулок, в котором они с напарником, наконец, зажали того, узкий. И глухой — дома, образовавшие его, входы имели со стороны проспекта, Хомура загораживал выезд, а с того угла, где виднелся проход к какому-то скверу, был он, собственной персоной. Не слишком стройной, правда, но для альфы он итак сойдет, а омежьи заморочки в прошлом, ведь так? И, наконец, есть тот, на ком он может сорвать всю злость, копившуюся все эти годы. И справедливо сорвать! Потому что им ясно сказали.

Живого или мертвого.

И только от него зависит, оборвется ли эта жалкая жизнь.

А на то, что внутри не по себе, и злоба не удовлетворена, можно и не реагировать.

Если что, пусть Учиха умрет.

Осознав свою значимость, Кохару сначала не понял, когда омега вместо того, чтобы просто промолчать, нагло ответил:

— Повыделываюсь, пожалуй.

Впрочем … Это же Учиха. Какие бы идеальные ни взращивались в этом Клане омеги … он знал.

Один он знал всю правду про Учиха.

— Где Учиха, там хаос, — злобно прошипел Кохару, с каким-то наслаждением повторяя эту сентенцию. И непонятно кого, убеждая в этом.

Что он хотел произнести дальше, под неудачные шутки и тупые советы Хомура, осталось загадкой. Прежде всего, для самого Кохару — Саске проворно наклонился и, набрав полные горсти солоноватого песка, изо всех сил бросил его в лицо альфы.

— Кха … Х. Акха … — зашелся в оглушительном кашле Кохару.

Он ослеп и потерял ориентир, да вдобавок машинально принялся тереть лицо руками, принеся себе еще больший дискомфорт:

— Проклятый … Проклятый … Ах … хааа!

Песок, который щедро намело с океана, неимоверно жег слизистую, и не давал нормально смотреть, да что там, Кохару не понимал, на каком свете он внезапно очутился, а потому топтался на месте, махал руками, снова пытался протереть ослепленные глаза, и продолжал реветь:

— Убью! Хомура, я его убью! Если тебе жаль денег, я сам заплачу!

Перестав хохотать, Хомура, опомнившись, бросился на помощь. По пути, сталкиваясь с вертящимся во все стороны Утатане, и с проклятьем отталкивая того:

— Да чтоб тебя!

Сообразив, что к чему, он перестал ругаться, прыжком добежал до мотоцикла Кохару, прыгнул в седло и, притормозив, заорал:

— Садись сзади! Хочешь посчитаться? Так вперед! Никуда он от нас не денется, он же еле дышит! Ты, как всегда, слышишь то, что хочешь слышать! «Мертвым» подразумевалось в самом крайнем случае! Он нужен «живым»!

— Так какого медлишь?! — Утатане Кохару вцепился в плечи и азартно заорал:

— Гони!!!

Они вылетели из переулка на бешеной скорости, достаточно бешеной, чтобы увидеть бегущую из последних сил маленькую, хрупкую фигурку.

Саске, на бегу, огляделся.

Он отчетливо понимал. Все закрыто. Еще одного автобуса, чтобы броситься едва ли не под колеса, умоляя о помощи, нет.

Неужели … неужели …

Он споткнулся, падая, и с трудом заставляя себя встать, чтобы снова бежать. Если он успеет добежать до вон того здания библиотеки … Он попробует скрыться и затеряться в очередном переулке. Ками слава, архитектор придумал центру Шики подобную извилистость!

Мотор взревел так громко, что сердце едва не остановилось.

Не успевает.

Как в замедленной съемке, Саске снова оглянулся.

Он.

Не успевает.

Омега в отчаянии попятился на газон, прямо к разросшимся кустам. Словно мечтая укрыться за тоненькими веточками, загородиться, раствориться в них, превратиться в невидимку.

Не отрывая взгляда от приближающегося ядовито-зеленого «Kawasaki», шагнул назад, держась за качающиеся около лица ветви, неосознанно прикрываясь нежно пахнущими цветками спиреи от надвигающейся беды.

Мотор заглох.

Что-то ворча себе под нос, Кохару продолжил яростно отряхивать песок, попавший и в волосы тоже. Митокадо Хомура, поморщившись, когда и ему попало, тотчас сплюнул на асфальт. Отобрав у напарника заблестевшие в лучах солнца наручники, как можно грубее, чтобы показать, кто, на самом деле, диктует волю, приказал:

— Быстро подошел. Я не собираюсь буксовать тут из-за тебя. Хватит! Сказано, не усугубляй свое положение! Если ты поймешь, что никуда не убежишь, и никто тебе не поможет, может, как-то выкрутишься и накажут за своеволие не очень строго, и то …

Окончание высокопарной фразы « … если хорошо попросишь», придуманное на ходу, чтобы посчитаться разом и за побег и за песок, все еще клубившийся в воздухе, застряло в глотке. Изумленным шепотом напарника терзая слух:

— Какого хера?!

Великолепное, литое тело еще одного альфы выросло, словно из-под земли.

Вставая между Саске и наемниками, давая понять одним этим броском, на чьей он стороне.

Темные, с фиолетовым отливом, волосы торчали вокруг головы, словно иглы дикобраза. Удлиненные глаза сканировали все вокруг, не упуская ни одной мелочи.

Полуобернувшись, он отрывисто произнес:

— Я от Сасори. Сандайме Каге. Красный скорпион сожалеет, что не успел. Я разберусь с ними, а ты иди как можно быстрее, понимаю, ты на пределе … но держись. Иди в сторону ближайшего участка, не бойся. Там дежурит мой человек. Иди!

Последние слова Каге потонули в грохоте выстрелов. Опомнившись, и убедившись, что неожиданный защитник один, Хомура и переставший охорашиваться Кохару схватились за пистолеты. Одна пуля задела плечо, так как альфа помогал Саске. Увернувшись, он с силой толкнул омегу в сторону дороги и, загораживая собой, прокричал:

— Иди!!

Последнее, что Саске увидел, как падает Сандайме, продолжая стрелять.

Как он добирался до дома, Саске не хотел вспоминать. Никогда. Учитывая испытываемый им непрерывный страх, что его вот-вот догонят. Особенно когда выстрелы стихли. Поэтому он запрещал себе сдаваться. Он шел просто на автопилоте. Видимо, реально все силы потратил на побег. И когда, наконец, очутился на улице, то двигался на одних инстинктах самосохранения. Затухающим сознанием понимая, что необходимо уйти как можно дальше. А еще лучше — добраться до помощи. Он очень надеялся, что сможет. Сможет спастись, сможет во всем разобраться. Просто потому, что и не может быть иначе!

Сколько раз он убегал! От тамады. От Наруто. В конце концов, от себя самого. Но, если сравнивать все, что с ним было, с этим днем … этот побег — последний.